— Мы проводили эксперимент по изучению регенерации зажигателей… — наконец сказал Вандерер. — В отличие от других артефактов Вандереров они не восстанавливаются. Мы уничтожили один зажигатель… — здесь он замолчал, как опытный артист выдерживая паузу.
— И что? — спросил Сердолик.
— Через несколько дней после уничтожения зажигателя она… человек, которому он принадлежал, погиб в горах. Лавина обрушилась на группу школьников. Но этот человек оказался единственным погибшим, — сказал Вандерер.
— Случайность, — выдохнул Сердолик. — Это ваши дурацкие интерпретации. Дайте факты воспитателям детского сада, и они сочинят не менее забавную историю… — развел руками Корнеол. — И я… я не собираюсь в горы!
Вандерер молча выслушал его, как обычно слушает строгий родитель наивные оправдания провинившегося отпрыска, отлично понимая, что тот всего лишь храбрится, отчаянно пытаясь пересилить дрожь в коленях и руках.
И Сердолику вдруг пришел в голову дурацкий вопрос — почему у гипотетических создателей этих дурацких зажигателей и у главы компетентных органов одно и то же имя?! Что за прихоть судьбы одарила неведомых чудовищ, давным-давно сгинувших в бездне пространства-времени, и чудовище в обличье человека даже не именем, а каким-то скверным погонялом — то ли намекавшем на их обоюдную неуспокоенность в этом мире, отсутствие корней и ветрил, то ли на холодную отчужденность, ледяное равнодушие интеллекта, что препарирует попавшие на скальпель его познания вещи отнюдь не из интереса, не во имя высокой и, может, гуманной цели, а лишь подчиняясь инстинкту разума, требующего от своего носителя поступать с вещами именно так и никак иначе. А если в этом совпадении таился глубокий смысл, точнее даже не таился, а взывал к каждому, кто хоть раз слышал о Вандерерах и при этом имел сомнительную честь хоть краем уха услышать о железном старце, что твердой рукой правил Kontrollenkomission, ведавшей штатными кострами аутодафе во имя безопасности человечества? Если выцветшими глазами старца на Ойкумену взирало слившееся в монокосм чудовище, из каких-то своих, чудовищных, соображений все же решившее до конца досмотреть незамысловатое, в общем-то, представление под названием «гусеница в муравейнике»?
И словно бы прочитав эти мысли Сердолика, его бывшая жена вдруг отчаянно выкрикнула в столь ненавистное лицо железного старца:
— Я не верю! Чепуха! Ваши обычные бредни о заговоре сверхцивилизации! Параноики! Вас лечить надо! Это же человек! Человек с большой буквы! Личность! Гордое звучание! А вы говорите, что между какими-то дурацкими штуками и Человеком имеется неразрывная связь… Мракобесие! Какая связь?! Только в вашем извращенном умишке каждый человек всего лишь винтик… функция… шестеренка в бездушном механизме! Поэтому вам и нужны всякие флакши-макши… вам кровь нужна! Вам плевать на богатый внутренний мир, на Высокую Теорию Прививания!
Глава тринадцатая. ГИФФЕЛЬ
Они шли по болоту пока мировой свет не угас полностью. Однако промозглая густая темнота тут и там разбавилась огнями на вершинах причудливо изогнутых растений. Свет сочился сквозь плотную сморщенную кожуру стручков, и если приглядеться, то можно было увидеть, что они пронизаны густой сетью капилляров, внутри которых невидимое сердце гоняло зеленоватую кровь.
Сворден Ферц походя потрогал один из таких стручков и тут же пожалел об этом — ощущение такое, будто коснулся готового вот-вот лопнуть нарыва, где под твердой оболочкой скрывалась горячая, переливчатая гнилостная масса.
Сказать, что они шли, — преувеличение. Скорее, брели. А еще точнее — тащились, увязая по щиколотки в густой творожистой грязи, спотыкаясь о кочки и чуть ли не поминутно останавливаясь — отдышаться, соскрести с ботинок неподъемные наслоения спутанной травы, мочалистых корней, обильно сдобренными всякой здешней нечистью — букашками и червяками. А если говорить совсем без обиняков, то тащились только они с Хераусфордерером, как два огромных танка, невесть как занесенные в здешние гиблые места, оставляя после себя широченную колею, медленно заполняющуюся водою.
Мальчишка же, напротив, легко и беззаботно скакал с кочки на кочку, порой балансируя на одной ноге и махая руками, точно жучок. Вдобавок он весело насвистывал, а порой и вовсе начинал описывать вокруг Свордена Ферца и Хераусфордерера круги, запуская им в потные спины тяжелые комья грязи.
Сворден Ферц стоически не обращал на подобные выходки внимания, справедливо полагая — чем бы дитя не тешилось… Однако Хераусфордерер большим терпением не отличался и при каждом попадании ему по спине грязью все громче и громче повторял:
— Крайценхагельдоннерветтернохайнмаль! — пока вредный мальчишка не подловил момент, когда тот замер в неустойчивом равновесии на одной ноге, выбирая место посуше, и не залепил ему по затылку такую здоровенную кочку, что Хераусфордерер плашмя рухнул в грязь.
На удивление, после того как Сворден Ферц помог ему встать, Хераусфордерер впал в странное спокойствие. Он больше не ругался, не обращал внимания на сорванца и его проделки, погрузившись в глубокую задумчивость. Впрочем, мальчишке быстро надоело кидаться грязью, особенно после того, как Сворден Ферц весьма ловко перехватил его, проносящегося мимо, за лодыжки, и, перевернув вниз головой, с наслаждением макнул головой в лужу почище.
— И как там у вас на биостанции? — Сворден Ферц решил завести светский разговор с Хераусфордерером, чье сосредоточенное молчание его слегка обеспокоило. — Какие вести с передних фронтов науки?
— Воюем, — после непродолжительного молчания процедил Хераусфордерер. — Толку только никакого нет… Одни предатели, да провокаторы вокруг.
— И у вас тоже?
— Где их нет? — горько спросил Хераусфордерер. — Все хотят свой брод и желательно с буттером. Это ведь лучше, чем палкой по ребрам… или собаками… в клочья…
— Ну, если так подходить, — Сворден Ферц задумчиво почесал затылок, нащупал в волосах нечто извивающееся, присосавшееся к коже, со всей силы дернул и раздавил пиявку между пальцами. — Передний край науки, постоянные схватки с неизвестностью. Партизанские рейды вглубь вражеской территории. Захват «языков», допросы с пристрастием. Только под пытками лес раскрывает перед нами свои секреты…
Херасфордерер внезапно остановился, повернул голову к Свордену Ферцу и спросил:
— А если сама природа берет вас в плен? Вы можете такое представить? Если уж фронт, если передний край наступления и одержания, то ведь и мы можем оказаться в плену?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
