Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Окна были уже закрыты, Лайош ворошил уголь в глотке чугунного зверя. Потом притащили кроватную сетку, поставили ее на пол. Сверху положили одеяла, покрывала, скатерть. Лайош вернулся выместить свою досаду на чугунном звере. «Вот так тебя», — сказала Тери, шлепнув рукой по одеялу, и вышла в кухню с докладом. «Холодновато будет, но я все одеяла собрала, какие под рукой были», — слышал Лайош из кухни. Сам он все еще стоял в темной комнате перед полуоткрытой пылающей пастью. Вошел барин в сопровождении жены с керосиновой лампой в руках. «Вы еще нужны здесь?» — спросила хозяйка Лайоша. «Дождусь, пока дверцу можно будет закрыть», — ответил тот угрюмо. Лампа уплыла обратно, и барин стал раздеваться; он возился, шурша одеждой, в нескольких шагах от Лайоша. Своей кочергой Лайош мог бы сейчас пройтись ему по ребрам. Но он лишь притворил оскаленную пасть и убрался с угольным ведром в кухню. «Эмми, ты не зашла бы на минутку?» — позвал из комнаты барин. Женщины захихикали. «Я думаю, Тери, вы можете сегодня лечь на кровати», — сказала барыня и вышла.
Лампа осталась в кухне. Лайош уныло побрел к себе в бельевую: экое дело развели опять, не нарадуются, что барин домой явился. Тут открылась дверь, за которой в прошлый раз стоял неодолимой преградой кухонный стол, и в освещенном проеме возникла Тери. Юбка была еще на ней, но грудь прикрывал только бюстгальтер, на ногах не было туфель. «Им уже хорошо, а, Лайош?» — сказала она в сторону зашуршавших тряпок. Тери была сегодня сердита из-за столяра, который не пришел на свидание. Пренебрежение к ее персоне со стороны этого пропахшего лаком мастерового и то, что сейчас происходило в комнате, на краткий, неверный миг открыло забаррикадированную дверь. Лайош же чувствовал лишь сказочную неправдоподобность момента. Разница между мрачными его думами и чудом, стоящим в двери, была такой огромной, что он испугался, сможет ли вовремя перестроиться для встречи чуда. Этот испуг, наверно, и сделал голос его сиплым и робким; а может, рубаха и подштанники, выдвинувшиеся из темной глуби бельевой на свет, остудили каприз Тери. «И нам будет хорошо, Терике», — бормотал Лайош, протягивая красные свои пальцы к бюстгальтеру. «Не касайтесь меня», — сказала она, правда как-то неуверенно. Но Лайош не остановился, и Тери зашипела злобно: «Мужик! Уберите руки, не то сию минуту крикну барыню». Лайош попятился обратно в свою нору. Сидя на постели, он еще долго ломал голову над своим провалом. Он и сам чувствовал, что упустил что-то, упустил непоправимо. Он не был готов к этому, как готов был в прошлый раз, когда где-то рядом, во тьме, бродил Корани и крохотный шатер из старого одеяла, сооруженный на ящике с книгами, ожидал Тери и прячущееся в ней, такое необходимое для Лайоша тепло.
Чем бы ни было то невозвратное, что упущено было Лайошем во время второй свадебной ночи четы Хорватов, упиваться своим несчастьем он пока что не мог. Неделя, даже, может быть, две, миновавшие после той ночи, стали едва ли не самыми радостными за всю его службу на улице Альпар. Эти недели полнее всего воплотили, пожалуй, в жизнь его тайно лелеемые планы (которые столько претерпели изменений — от увитых вьюнком и пчелиным жужжанием стен уютного домика посреди цветника до разрезанных острой лопатой в мокрой земле червей, а сейчас, под осенними низкими тучами, удлинявшими и без того долгую ночь, все более стягивались к узкому кругу света возле раковины и крана в кухне Хорватов). В мерцающую мглу города, простершегося внизу, под горой, один за другим уходили мастеровые, унося атрибуты своего ремесла и оставив в кирпично-бетонной коробке, двери которой еще раз откроются перед ними разве что тогда, когда какое-то их детище откажется хорошо себя вести, несколько трудовых недель своей жизни. Ушел водопроводчик, ушел кровельщик, печник, стекольщик, ушел прямо в больницу пештский каменщик, которого, по подсказке Лайоша, хозяйка зарегистрировала-таки в профсоюзе после того, как он под крестом Спасителя поведал ему о своей язве и намерении стребовать с хозяйки деньги на лечение. Уже и лестница на второй этаж была покрыта лаком и успела высохнуть, и столь невнимательный к женскому полу столяр, чье роковое влияние на Тери почти напрочь ускользнуло от ревнивого взгляда Лайоша, в последний раз сложил свои банки и кисти. «Смотритесь, Терике, в эту лестницу и вспоминайте меня всякий раз, как себя в ней увидите», — показал на зеркально сверкающие ступени молодой мастер, зарабатывающий чуть ли не пенге в час. «Что мне за радость вас вспоминать?» — ответила Тери, давно уже вертевшаяся поблизости с розовым от волнения лицом. Слова ее, в которых спрятан был нежный упрек за несостоявшееся свидание, открывали ему возможность исправить свою бестактность. Но столяр не сказал: «Какая же вам еще нужна радость? Кто знает, может, радость тоже еще будет». Он лишь с улыбкой тихого превосходства подал ей свои пальцы цвета красного дерева: «Не забывайте меня, Терике». Столяр был из тех тщеславных мужчин, которые чувствуют себя куда лучше, шагая по улице Альпар с сознанием нереализованной победы, чем с приятной усталостью после вкушения плодов победы спускаясь по лестнице какой-нибудь дешевой гостинички в переулке. После него в доме остался лишь паркетчик с кусками толстой кожи, привязанными к коленям, но и он перешел на более мирное занятие: черпал воск из больших желтых тазов и натирал им оциклеванный пол. Только дверных ручек все еще не было; Лайош и остальные открывали двери, вставляя в гнездо для ручки железный крюк, и, если кого-то забывали в доме, захлопнув нечаянно дверь, тому приходилось по четверти часа стучаться и громко звать на помощь. Но это была уже скорее забава, чем беда (французский замок давно был врезан на входной двери). Не доставлял больших беспокойств и маляр, который являлся через день и тонкой кистью подмазывал на дверях черные угольные следы от рук Лайоша. Сами оставшиеся мастеровые чувствовали себя почти гостями — не то что в день переезда, когда могучие пещерные великаны шли со столом прямо на их стремянки. Поле их деятельности все сокращалось, передвигаемая из комнаты в комнату мебель нетерпеливо требовала постоянного места, и они, входя в дом из холодного утреннего тумана, первым делом почтительно здоровались, как и полагается беднякам, которые знают, чем они обязаны такой вот квартире с горкой и черным роялем.
И чем быстрее затихал ноябрьскими вечерами дом, тем больше времени проводили у керосиновой лампы трое его обитателей. В четыре часа приходилось уже оставлять лопату, а они порой еще и в десять сидели вокруг кухонного стола. Среди бумаг, вывалившихся из разбитого ящика, Лайош нашел испачканную землей тетрадку и спросил барыню, нельзя ли ему в ней порисовать. В тетрадке были не поддающиеся прочтению каракули, какие-то давние записи, стихи. Барыня разрешила. Лайош вытащил свою коробку с цветными карандашами, купленную еще в бытность его строительным рабочим, выложил рядом с тетрадкой все шесть карандашей: красный, желтый, синий, зеленый, коричневый и лиловый, — и принялся рисовать свою механическую тележку. С тех пор как обед привозил им рассыльный из мехового магазина, Лайош изучил все детали его велосипеда и через всякие сложные оси и передачи вводил их в собственный замысел. «Над чем трудитесь, Лайош?» — спросила хозяйка, подняв глаза от дневника Рахмановой, который дала ей почитать жена соседа-председателя. Лайош сказал, что придумал механическую тележку, которую сам хочет построить на деньги за перекопку участка. Тери приготовилась по малейшему знаку барыни немедленно высмеять Лайоша, но барыня, наоборот, взяла тетрадь и подивилась, как хорошо Лайош рисует. «Кто вас детали научил рисовать?» — спросила она. «Один мой друг, по имени Шкрубек», — ответил Лайош, у которого было такое чувство, что отношение к нему Тери будет зависеть от того, сумеет ли он защитить авторитет знаменитого друга. «А, Шкрупулек?» — обрадовалась Тери, снова готовая расхохотаться. «Чертежник он хороший, два ремесла у него: столярное дело и водопроводное; он технологический кончил», — объяснял Лайош, не обращая внимания на Тери. «А ты не дразни Лайоша: может, из него еще изобретатель какой-нибудь выйдет», — одернула барыня Тери, заодно и себя удерживая от излишнего веселья. «И что вы хотите возить на этой тележке?» — «Товары с рынка. За полдня можно с ней восемь-десять раз обернуться и сразу в несколько мест отвозить покупки».
Хозяйка с содроганием читала дальше про злоключения бегущих через Сибирь колчаковцев, но вдруг снова оторвалась от книги и взглянула на Лайоша. «И где же вы хотите эту машину собирать?» «Есть у меня один друг — у него», — ответил Лайош неуверенно. «Вам очень хочется иметь такой велосипед?» — спросила барыня, размягченная и своим восстановленным семейным миром, и видом неуклюжих пальцев, сжимающих карандаш. «Меня всегда к машинам тянуло, только в деревне не у кого было учиться», — сказал Лайош. «А не лучше вам было бы где-нибудь сначала рассыльным поработать, чтоб попривыкнуть к этому делу? Там вы и машину свою скорее могли бы собрать». Слова хозяйки растеребили еще не расцветший бутон самой новой Лайошевой идеи. С тех пор как мальчишка-рассыльный стал приезжать к ним со своим ящиком на колесах, Лайош частенько подумывал, как хорошо было бы сидеть на его месте, на кожаном седле его велосипеда. «Коли бы вы, барыня, устроили меня к господину Хохварту…» (Так звали барынина отца.) «Если место освободится, почему бы и нет? — ответила барыня. — Этим мошенником они все равно недовольны». Упоминание заведения Хохварта задело за живое и Тери. «Вы, барыня, и меня уж давно обещали устроить туда манекенщицей», — сказала она с завистью. «Давно? — засмеялась хозяйка. — Да ведь ты только-только от ребенка освободилась. С животом, что ли, хотела манто примерять?» Живот Тери за столом возле лампы стал постоянной темой их разговоров, и она сама рассмеялась, представив себе такую картину. Красуется она перед господами в элегантном манто из каракуля, а оно торчит спереди бугром. «Ты только не спеши, — сказала барыня. — Позабочусь я о тебе, не прогадаешь ты с этим переездом». Лайошу она не дала твердого обещания, но карандаши так забегали, раскрашивая спицы, будто сам он уже сидел на велосипеде.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Свечи сгорают дотла - Мараи Шандор - Современная проза
- Нежданно-негаданно - Валентин Распутин - Современная проза
- Бред сивого кобеля - Екатерина Вильмонт - Современная проза
- Народ лагерей - Иштван Эркень - Современная проза
- Несколько дней - Меир Шалев - Современная проза
- Сожженная заживо - Суад - Современная проза
- Рассказы - Валерий Буланников - Современная проза
- Шоу - Росса Барбара - Современная проза
- Зюзюка, или Как важно быть рыжей - Екатерина Вильмонт - Современная проза