В середине 1950-х гг. подход его несколько изменился. Уже нет речи о государстве волынян. Начальной формой зарождающейся феодальной государственности на Руси были племенные княжения восточных славян. Скорее всего это были первые полуплеменные-полугосударственные образования типа «варварских государств»… Древнерусское государство в IX–X вв. по своей социальной сущности, по форме организации управления является раннефеодальным государством.[1241]
В изменении формулировок и подходов нельзя не видеть влияния дискуссии 1949–1951 гг. о периодизации истории России феодальной эпохи.[1242]
Интересно сравнить еще две работы В. В. Мавродина, в которых тема древнерусского государства не является основной, но, может быть, поэтому там все обозначено еще четче. В 1949 г. он пишет о дофеодальном периоде, который характеризуется строем военной демократии и варварства. В XI в. эта варварская, дофеодальная Русь перерастает в феодальную; Русь перестает быть варварской державой, — она становится феодальным государством.[1243]
В работе 1955 г. находим уже другой подход историка к этой проблеме. «VIII–IX вв. в истории русского народа явились временем завершения дофеодального периода… Древнерусское государство IX–X вв. является государством раннефеодальным, с присущим этому последнему известным политическим единством, которое создавало условия для активной внешней политики и грандиозных военных предприятий».[1244]
Раннефеодальный период истории Руси сменяется во второй половине XI в. периодом феодальной раздробленности. В основе этой смены лежат явления, связанные с окончательной победой феодализма, а именно — закабаление и феодальная эксплуатация смердов.[1245]
Итак, хотя исследователь с течением времени сдавал свои позиции, одно из важнейших его достижений, получившее отражение в работах того времени, — разработка концепции дофеодального периода и государства. Естественно, что В. В. Мавродин здесь не был одинок, но его личный вклад в создание этой концепции трудно переоценить.[1246]
И. Я. Фроянов несколько лет назад отметил, что в настоящее время позиция С. В. Бахрушина — С. В. Юшкова — В. В. Мавродина — А. И. Неусыхина приобретает большую научную значимость.[1247] Этот «исследовательский ряд» показался ошибочным М. Б. Свердлову. «Фроянов необоснованно принижает приоритет и значение Сталина в утверждении и распространении идеи „дофеодального периода“ в 30-х гг.», — пишет М. Б. Свердлов. Должен быть другой исследовательский ряд: И. В. Сталин — С. В. Бахрушин — П. П. Епифанов.[1248] При этом данный «исследовательский ряд» из-за его зачинателя под пером Свердлова приобретает негативный характер. Но М. Б. Свердлов сам отмечает, что В. В. Мавродин и Б. Д. Греков использовали термин «дофеодальный период» еще в дискуссии по поводу доклада М. К. Каргера, которая проходила в феврале 1931 г.[1249]
Впрочем, дело не в этом. Следуя логике М. Б. Свердлова, когда рассуждаешь о советской историографии, можно строить разнообразные «исследовательские ряды». Например, К. Маркс — Ф. Энгельс — В. И. Ленин — М. Б. Свердлов — Иванов — Сидоров и т. д. Немало материалов для такого «исследовательского ряда» мы можем найти в творчестве самого М. Б. Свердлова. Когда читаешь соответствующие страницы его сочинений, видишь, что он исходит из наивного подхода: все, что от Ленина и других, — хорошо, а все, что от Сталина, — плохо. Как субъективно ни относись к сталинскому периоду нашей истории, ясно, что это был по-своему закономерный и плодотворный период для российской государственности. Естественно, что и наука того времени не могла формироваться вне контекста идеологии. Другое дело, что из созданного в науке в ту пору прошло проверку временем, а что — нет.
Еще одна тема древнерусской истории, в которой Мавродин выступал первопроходцем, — классовая борьба. Как мы уже отмечали, одна из первых статей ученого была посвящена этой теме. Классовая борьба — одна из стержневых сюжетных линий в общих его работах по древнерусской истории. Мало того, он одним из первых приступил к обобщающим исследованиям в этой области.[1250]
Эти труды несут на себе недостатки традиционной советской школы изучения классовых антагонизмов в древнерусском обществе. Часто теоретические установки предопределяли результаты анализа фактического материала, подгоняемого под заданную схему.
«История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов», — писали К. Маркс и Ф. Энгельс в своем «Манифесте Коммунистической партии». С этого утверждения и начинает свои исследования В. В. Мавродин.[1251] Велика была и роль «руководящих указаний» И. В. Сталина, в частности, автора (вдохновителя?) одного из положений «Краткого курса»: «Классовая борьба между эксплуататорами и эксплуатируемыми составляет основную черту феодального строя».[1252]
Под пером Владимира Васильевича, как, впрочем, и других советских ученых, классовая борьба приобретала фатальный характер. «В какую бы форму не выливалась классовая борьба, являющаяся результатом раскола общества на враждующие классы, она проходит красной нитью через всю историю Древней Руси».[1253]
В это время В. В. Мавродин отходит от концепции «генетической революции», которая при всей своей наивности открывала возможности для изучения доклассовой социальной борьбы. Однако и в работе 1949 г. Мавродин согласен с С. П. Толстовым, который, характеризуя эпоху военной демократии, отмечает, что «классовая борьба в эту эпоху, классовая борьба в ее генетических формах, неотделима от межродовой и межплеменной борьбы».[1254] В этом нельзя не видеть стремление ученого разобраться, несмотря на идеологические «шоры», в деталях и в сути «восстаний волхвов».
О переплетении классовой борьбы с племенной исследователь писал и в рецензии на известный труд М. Н. Тихомирова. Такое переплетение, по мысли Мавродина, было результатом неравномерного развития феодальных отношений среди восточного славянства. Тихомиров вскользь писал только о вятичах. Между тем, едва ли не больший интерес представляет выступление древлян, результатом которого была гибель Игоря. Такие ситуации имели место и позднее, когда быть под данью — означало быть смердом. Следовательно, борьба общинников, покоряемых и облагаемых данью племен была в потенции борьбой смердов против феодалов.[1255]
И все же установка берет свое: все известные по летописям народные выступления были истолкованы как восстания смердов.
Восстания смердов, протекавшие в оболочке движения волхвов, кончились, не внеся никаких существенных изменений в общественную жизнь Древней Руси.[1256]
Гораздо большую роль в общественно-политической жизни Древней Руси сыграли городские восстания. В. В. Мавродин рассмотрел киевское восстание 1068 г. В ходе этого восстания нашли общий язык «простая чадь» Киева и спасавшиеся от половцев жители окрестных сел, которые на вече выдвигали свои требования.[1257]
Еще большее значение имело восстание 1113 г., которому предшествовало распространение ростовщичества, закабаление населения. Вначале это грандиозное антифеодальное восстание было направлено против наиболее ненавистных носителей зла: тысяцкого Путяты и сотских, т. е. бояр, возглавлявших княжескую городскую администрацию, ростовщиков. Но затем восстание стало принимать характер, опасный для всех категорий господствующей феодальной верхушки, — для князей, бояр, монастырей. Это обстоятельство и побудило Мономаха согласиться принять киевский княжеский престол. Еще до своего приезда в Киев Мономах созвал важное совещание в селе Берестовом, под Киевом. Это было совещание богатых и влиятельных, близких к князю бояр. Результатом этого совещания явился «Устав» Владимира Мономаха, который ограничивал ростовщичество.
Ученый анализирует «сложную и тонкую» социальную политику Владимира Мономаха, направленную на то, чтобы утихомирить «людей». Эта политика характеризует его как крупного государственного деятеля с редким для феодала умением отказаться от второстепенного, от частного, для того чтобы сохранить важнейшее.[1258]
Восстание 1113 г. было наиболее крупным проявлением классовой борьбы на юге Руси в период феодальной раздробленности. Но, по В. В. Мавродину, феодализм рос и расширялся; продолжалось и движение смердов и горожан. В. В. Мавродин пишет о событиях 1146 г. в Киеве, которые, по его мнению, говорят о возросшем значении киевлян — ремесленников и торговцев — в политической жизни Киевской земли. Большую роль начинают играть вечевые сходы «киян».
