— Я узнал его, Чик, — сказал Майлз, как только они вернулись на судно. — Видел в другом месте. Я знал, что он настоящий и не может исчезнуть сам собой. Он не тот, за кого себя выдает. Однозначно, он не печется о наших насущных интересах.
— Майлз, ты должен мне рассказать. Где ты его видел?
— С помощью визуальных каналов, которые всё больше преследовали меня в повседневности. Некоторое время я мог наблюдать за ним и другими нарушителями границ, словно через «окна» в их родное пространство. Сначала я мог оставаться невидимым для них, но больше не могу — теперь они обнаруживают меня, когда бы я ни наблюдал за ними...в последнее время, когда они знают, что я смотрю, они наводят на меня что-то: не то чтобы оружие, таинственный предмет...
— С помощью этих «окон» они на краткий период переходят в наше время и пространство. Вот как проник к нам этот «Мистер Туз», — Майлз дрожал. — Ты видел, как он смотрел на меня? Он знал. И он хотел, чтобы я чувствовал себя виноватым, непропорционально проступку, в конце концов, это было всего лишь подсматривание. Думаю, с тех пор, как мы прибыли в Кэндлброу, какому-то их «Агентству» недвусмысленно поручили уладить вопрос с нами. Поэтому любой незнакомец в нашем окружении, даже кажущийся безобидным, сразу попадает под подозрение.
Увидев тревогу на лице Чика, Майлз тряхнул головой и протянул руку в успокаивающем жесте:
— Не волнуйся, мы сильны и профессиональны, как всегда. Если среди нас появится «двойной агент», Пугнакс об этом узнает, быстро полакомится его внутренностями. А что касается безотлагательных мер, нужно сваливать, и чем быстрее, тем лучше.
Вскоре экипаж начал находить доказательства Вторжения повсюду, какой-то невидимый сюжет, который фактически нельзя было определить, заполнял течение дня. Со всей очевидностью невропатия охватила организацию «Друзей Удачи» на всех уровнях, от местного до международного. Нарушители границ тщательно изучали их цели, знали о безоговорочной вере «Друзей Удачи» в то, что никто из них, если не случится несчастье, просто так не повзрослеет и не умрет — эту веру с течением лет многие начали путать с гарантией. Узнав, что они не более привилегированы, чем человеческие статисты, над которыми они так беззаботно летали на дирижабле все эти годы, некоторые из «Друзей Удачи» в панике бросились в коррумпированные объятия Нарушителей границ, они были готовы заключить сделку с самим Адом, предать что угодно и кого угодно, лишь бы их вернули обратно во времена их юности, восстановить былую невинность книжных мальчиков, которую они сейчас были готовы взять и попрать ради своих вероломных благодетелей.
Вскоре получил широкую известно тот факт, что предатель такой не один, но их личности скрывались. Поскольку любой мог быть вероятным кандидатом, поднялась беспрецедентная и разрушительная волна клеветы, паранойи и очернительства, которая не спала до сих пор. Дрались на дуэлях, подавали иски — всё бесполезно. Нарушители границ неуклонно продолжали свою темную аферу, хотя некоторые их жертвы по причине пробуждения совести или в силу чрезвычайных обстоятельств начали требовать расторжения зловещих договоров, которые их обманом заставили подписать, даже если ценой будет их неуязвимость для смерти.
Тем временем другие «Друзья Удачи» выбрали нешаблонные решения, уклонившись от криза с помощью перехода к метафорическим идентичностям, таким как наряды полиции, бродячие театральные труппы, правительства вымышленных стран в изгнании, которые они, тем не менее, могли описать в исчерпывающих, можно даже сказать, навязчивых подробностях, включая язык с правилами синтаксиса и словоупотребления, или, в случае «Беспокойства», погрузились в Кэндлброу в тайны Времени, уплыли в небольшое ответвление своей истории, известное как «Академия марширующих оркестров губных гармошек».
Как во сне, они вернулись в университет Кэндлброу, но не как посетители летней Конференции, а как студенты музыкального факультета очной формы обучения, ожидающие на перроне с пожитками электричку, которая никогда не приедет. В конце концов, проскользил по колее и остановился рядом с ними шикарный сверкающий Поезд специального назначения с эмблемой Академии марширующих оркестров губных гармошек, заполненный детьми их возраста в туристской форме цвета индиго и с оранжево-красным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Конечно, садитесь, здесь полно места.
— Вы нас примете?
— Кого угодно. Проживание и питание, раз вы играете на губной гармошке.
Так, без суеты, они сели в поезд, и прежде чем доехали до Декейтера, выучили такты песен «Эль Капитан» и «Свистящий Руфус», ехали по рельсам, чтобы присоединиться к студентам-концертантам всемирно известной Академии марширующих оркестров губных гармошек, где им вскоре выдали форму, выделили комнаты и начали делать замечания, как всем остальным, за импровизацию во время исполнения более четко аранжированных произведений, таких как «Моя страна - это ты».
Это учебное заведение, подобно Кэндлброу, основано благодаря хитростям корыстолюбия, что было распространено при мировом капитализме. Немецкие производители губных гармошек, занимавшие лидирующии позиции в мире по производству этого инструмента, несколько лет заваливали американский рынок избыточными запасами по демпинговым ценам, в результате чего очень скоро в каждой общине этой страны появилось общество марширующих музыкантов с губной гармошкой, количество членов каждого из которых исчислялось сотнями, они появлялись на каждом параде в честь национального праздника, на всех школьных выпускных, ежегодных пикниках и мероприятиях в честь местных усовершенствований, таких, как внедрение уличного освещения или канализации. Это был только вопрос времени — непредвиденным результатом Закона спроса и предложения стало создание Академии марширующих оркестров с губной гармошкой, открывшейся в красивом архитектурном ансамбле в романском стиле Ричардсона в «Сердце бассейна Миссисипи», как говорилось в рекламе. Каждый год юноши из всех уголков Республики приезжали сюда учиться, и через пять лет выпускались Магистрами игры на Губной гармошке, большинство из которых добились высот в профессии, некоторые даже открыли свои собственные школы.
Однажды вечером в начале своего первого весеннего семестра Рэндольф, Линдси, Дерби, Майлз и Чик сидели в общежитии с однокурсниками, отдыхая от подготовки к завтрашнему экзамену по теории тональности.
— Никогда не думал, что всё будет так, — сказал третьекурсник-арфист, в линзах его очков отражался газовый свет. — Хотелось бы реальных действий, выбираться в люди, громкой музыки, халлабалу, пусть музыка звучит хоть недолго, понимаешь.
Его одногруппник лежал, закинув руки за голову, и пыхтел запрещенной сигаретой, аромат которой (на любителя) заполнил комнату:
— Напиши письмо, чувак, они с радостью тебя примут.
— Чертовски опасные времена настали, парни, пора забыть о приятных обязанностях, нужно быть там, где мы действительно можем принести пользу...
Его слова прервало неожиданное появление юного стажера Игры на свирели Бинга Спунингера, Талисмана Оркестра, кричавшего: «Кто-нибудь видел этого Митмена? Его нет на месте, и это после начала комендантского часа и чертова отбоя!».
Началась суматоха. С верхних коек свешивались головы. Подпрыгивали, метались, сталкиваясь друг с другом, искали под мебелью, в кладовках, всюду искали пропавшего арфиста. К этому времени «Друзья Удачи» уже поняли, что это было «вступление» к музыкальному номеру, поскольку студенты собрались и начали играть гаммы на всех губных гармошках, находившихся в пределах досягаемости, бог мой, это были басовые гармоники из колокольной бронзы длиною шесть футов — огромные сногсшибательные тубы-гармоники, а также — мельчайшие из возможных двухотверстные Микрогармоники из серебра и жемчуга, берущие все существующие во Вселенной ноты, почти незаметно кивая, парни начали выжимать звуки и петь:
Этот Митмен ушел в самоволку.
