— Есть.
— Да, можно постараться раздобыть, — подтвердил и другой агент.
Глаза содержателя конторы засверкали:
— О! И это правда? Вы даете ваше честное слово?
— Ну, ну, можно и без клятв дело делать. Только вы должны знать, Лазарь Борухович, что для этого потребуются деньги на расходы.
Лицо Копельмана скривилось:
— Деньги! Деньги! Вы только об этом и говорите! Фу! Вы сначала дело сделайте, а потом о деньгах будем обсуждать.
Агенты цинично-откровенно свистнули и рассмеялись.
— Тогда поздно будет, господин Копельман. Мы друг друга знаем. А, впрочем, если вам не угодно, мы станем обращаться к Финкельштейну. Ему как раз такой товар надо...
Копельман заскрипел зубами.
Имя его конкурента всегда приводило его в бешенство.
— Сколько?
— Рублей триста.
— Что? Копельман вскочил.
— То, что вы слышите.
— Но извините себе, это денной разбой!
— Будто бы, Лазарь Борухович? Вам триста жалко? А сколько вы от Сахиниди получили вчера?
Кипельман трагическим жестом схватился за свою круглую, полу-плешивую голову:
— Двести!
— Триста, и ни копейки меньше!
— Ай-вай-вай! — жалобно простонал владелец конторы, вытаскивая толстый засаленный бумажник:
— А если не удастся?
— Тогда мы или вернем деньги, или сочтемся на другом товаре. Но мы думаем, что все удастся.
ПОХИЩЕНИЕ ДЕВУШКИШумно, нарядно, красиво на городском одесском бульваре, откуда открывается такой прелестный вид на море, раскинувшееся необозримой пеленой.
Сюда собирается вся Одесса подышать воздухом моря, послушать оркестровую музыку, показать наряды, пофлиртовать.
В то время Одесса, эта черноморская красавица, особенно изобиловала разноплеменностью. Гортанный говор, чуждый жаргон так и висели в воздухе.
Было около девяти часов вечера. Бульвар кишел публикой.
— Какой дивный вечер!
— Чудесный!
— Не правда ли, Женя, ты не раскаиваешься, что отправилась сюда?
Разговор происходил между двумя девушками-подругами: одна была дурнушка, другая, которую звали Женей, — поразительная красавица.
Взоры мужчин с восхищением останавливались на прелестном лице девушки, на ее фигуре, роскошно развившейся под солнцем благодатного юга.
— Какая красавица! — несся ей вслед восторженный шепот.
— Кто это? — спрашивали флаперы друг друга.
Некоторые отвечали незнанием, но были и такие, которые называли ее Евгенией Петровной Назимовой, дочерью весьма почтенных, состоятельных родителей.
Красавица девушка, мило и скромно одетая, чувствовала себя неловко под перекрестными взглядами любующихся ею мужчин.
— Пойдем, Сонечка, домой... Довольно гулять, — обратилась она к подруге. Та запротестовала:
— Как, так скоро?!
— Неловко... Мы — одни.
— Велика беда! Авось нас не съедят.
Однако Назимова настояла, и обе подруги пошли к выходу с бульвара.
В ту секунду, когда они поравнялись с выходом, к ним поспешно подошел господин, безукоризненно одетый, в золотых очках. По-видимому, он был несколько взволнован.
— Простите, сударыня, вы — Евгения Петровна Назимова? — обратился он к красавице девушке, почтительно снимая цилиндр.
Обе подруги испуганно отстранились.
— Что вам угодно? — дрожащим голосом спросила Назимова.
— Ради Бога, сударыня, не волнуйтесь и не принимайте меня за уличного фланера-нахала. Я послан за вами.
— Вы? За мной?
Обе подруги глядели широко раскрытыми глазами на странного господина.
— Да. Я за вами.
— Кем же? Что это значит? Кто вы?
— Я послан вашей матушкой. Я — доктор и хороший знакомый вашего батюшки. С вашим отцом сейчас случился удар. Оставив около него своего коллегу, я бросился вас разыскивать. Нас ожидает карета. Торопитесь.
Назимова смертельно побледнела.
— Господи... да не может быть... с папой удар?
— Да, да. Скорее, скорее!
Он взял под руку обезумевшую от испуга и горя девушку.
Подъехала карета.
— И я с вами. Можно? — взволнованно спросила доктора подруга Назимовой.
— Ради Бога, не задерживайте, mademoiselle. Дорога каждая секунда! — властно проговорил незнакомец, быстро вскакивая в карету и резко отстраняя ее.
— Пошел! — крикнул он кучеру.
Подруга Назимовой — ее фамилия была Уконина — бросилась на фаэтоне в дом Назимовых, очень любивших ее. Ее немного удивило, что у подъезда не было кареты, в которой та уехала с доктором.
— Неужели я приехала раньше их? — прошептала она.
Лишь только открылась дверь, Уконина поспешно спросила горничную:
— Ну как? Лучше или хуже?
Та удивленно посмотрела на подругу своей барышни.
— Вы насчет чего это, Софья Николаевна?
— Жив?
Горничная захлопала глазами.
Уконина, махнув рукой, быстро пошла в комнаты.
«Совсем, видно, потеряли голову», — подумала она.
— А где же Женя?
Перед Укониной стояла сама Назимова — симпатичная, еще не старая женщина.
— Разве она не приехала еще?
— Нет. Да вы ведь вместе решили вернуться, Сонечка?
Назимова была совершенно спокойна, даже улыбалась милой, доброй улыбкой.
— Женечка поехала в карете с доктором, а я вскоре за ними, на фаэтоне.
Сильное удивление появилось на лице почтенной женщины:
— Что такое? С доктором? В карете? С каким доктором?
— Как, с каким доктором?! Да с тем, которого вы послали отыскивать ее.
— Я? Я послала доктора? Да что с вами, Сонечка? Вы — здоровы, детка?
— Я-то здорова, а вот Петр Иванович как? Лучше ему? Жив?
Во все глаза глядит Назимова на подругу своей дочери.
— Да Бог с вами, что вы говорите! Я ничего не понимаю. При чем муж мой тут?
— Да ведь с ним удар!
Назимова побледнела.
— Что? Удар? Какой удар? С кем?
— Да с Петром Ивановичем.
— Знаете что, детка, вы захворали, у вас бред. Петр Иванович, пойди-ка сюда! — громко позвала мужа Назимова.
На пороге кабинета выросла фигура Назимова.
— Что случилось? — добродушно смеялся он.
Уконину зашатало. Она вскрикнула и смертельно побледнела.
— Вы живы, здоровы?
— Разберись ты в этой путанице, Петя, я ровно ничего не понимаю. Сонечка, кажется, сошла с ума.
Тогда Сонечка Уконина, дрожащая, взволнованная, начала рассказывать о том, что случилось сейчас там, на бульваре.
По мере того как она рассказывала, испуг, страх, изумление стали появляться на лицах четы Назимовых.
— И она села в карету?
— Да, да, и поехала... Я думала, она уже здесь...
— Господи, что же это значит? — мать заломила в отчаянии руки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
