— Вы, ребята, готовы? — спрашиваю я снова. На этот раз мой взгляд находит Мэддисона, умоляя его ответить, чтобы я могла покончить с этим и снова спрятаться в кухонном отсеке.
Мэддисон чувствует себя неловко. Это видно по тому, как парень смотрит на меня, поэтому, наконец, кивает головой, разрешая мне начать.
Взгляд Зандерса прожигает на меня все время, пока я повторяю точно такой же инструктаж по чрезвычайным ситуациям, который проводила им весь сезон. Я почти уверена, что они оба выучили его наизусть, но Зандерс ловит каждое слово, умоляя меня посмотреть на него. Но я не могу. Это слишком больно.
Раньше это было весело. Это был прекрасный повод видеть его перед каждым взлетом, но сейчас я ненавижу это.
— Вы готовы и можете помочь в случае чрезвычайной ситуации?
Я сначала смотрю на Мэддисона.
— Да, — отвечает он, переводя взгляд на Зандерса. Ему явно неудобно сидеть в напряжении между своим лучшим другом и мной.
Отказываясь смотреть на Зандерса, я отвлекаюсь, уставившись в никуда, ожидая, что он скажет «да».
Он знает правила. И должен сказать «да», прежде чем я смогу уйти, но Зандерс молчит, поэтому я повторяю:
— Ты готов и можешь помочь в случае чрезвычайной ситуации?
— Стиви. — В его тоне слышится отчаяние.
— Ты готов и можешь помочь в чрезвычайной ситуации?
— Ты можешь посмотреть на меня? — мягко спрашивает Зандерс, подаваясь вперед.
Мне все равно, что его тон печален. Сейчас я должна делать свою работу, а он мне не дает. Это Зандерс порвал со мной, а сам заставляет меня стоять перед ним. Это уникальная форма пытки.
— Пожалуйста, посмотри на меня, — умоляет он.
— Ты можешь ответить на вопрос?
Краем глаза я наблюдаю, как он откидывается обратно в своем кресле, побежденный.
— Да. Я готов и могу помочь.
Это все, что мне нужно было услышать, поэтому я ухожу, готовая вернуться в свое безопасное место. Но сегодня в этом самолете нет ни одного места, которое было бы похоже на убежище. Он меньше и теснее, чем когда-либо.
Я делаю всего два шага, прежде чем Зандерс хватает меня за предплечье, требуя остановиться. К сожалению, я не была готова к физическому контакту, и его прикосновение обжигает мою кожу, напоминая моему телу, как сильно оно скучает по нему.
Посмотрев на его руку, первым делом замечаю на мизинце мое старое, потрепанное кольцо. Почему он все еще носит его? Я хочу, чтобы он снял его, потому что в этом слишком много смысла, но в то же время надеюсь, что он никогда этого не сделает.
Еще одна ошибка, которую я совершаю, это перевожу взгляд вверх. Его карие глаза затуманены, но в них горит надежда на мое внимание. Его брови нахмурены, умоляя меня остаться и поговорить с ним. Его кадык дергается при сглатывании, прежде чем парень открывает рот, чтобы заговорить, но я останавливаю его прежде, чем он успевает это сделать.
— Что-нибудь нужно? Выпить? Подушка? Что-нибудь поесть? Знаешь, ведь теперь я всего лишь твоя стюардесса.
Мэддисон откидывает голову на подголовник, как будто мои слова задели его.
Лицо Зандерса излучает физическую боль, которую причиняют мои слова, но большую часть меня это не волнует. Он причинил мне боль. Будет справедливо, если он почувствует хоть малую толику того, что испытываю я.
Это ложь. Я слишком сильно люблю его, чтобы желать ему боли, но из чувства самосохранения не знаю, как заставить себя чувствовать себя лучше в этот момент. Или в любой момент, на самом деле.
— Газированная вода, я полагаю?
Резко выдыхая, Зандерс быстро моргает и качает головой, пока, наконец, не отпускает мою руку и не позволяет мне уйти.
Сфокусировав взгляд на кухонном отсеке, я заставляю свои ноги нести меня туда как можно быстрее, пытаясь сохранить бесстрастное выражение лица, пока не смогу спрятаться.
— Ты крутая, — хвалит Инди, как только я вхожу в наше рабочее пространство. — Но если захочешь поплакать, я тебя прикрою.
— Хорошо. — Мой голос ломается. — Может быть, только на секунду.
Остаток полета до Сиэтла я провела, спрятавшись в кухонном отсеке. В какой-то момент Рио засунул голову и пошутил, что мы с Зандерсом весь год общались за спиной у всех, но когда я даже не улыбнулась, он понял свою ошибку.
Похоже, кроме Мэддисона, никто в команде не знает, что мы расстались. Я не уверена, хорошо это или плохо, но стараюсь не обращать на это внимания. В конце концов, между нами все кончено, так что хвататься за соломинку, чтобы дать себе хоть немного надежды, — только оттягивать душевную боль, которая, как я убеждена, будет длиться всю жизнь.
Моя рабочая форма напоминает о комплиментах, которыми Зандерс осыпал меня, когда я носила ее, поэтому, как только оказываюсь в своем гостиничном номере, снимаю ее и переодеваюсь в свои самые удобные штаны. Что, конечно же, тоже напоминает мне о нем. Я даже не упаковала те, которые он мне подарил, но это неважно.
Из моего номера в отеле открывается вид на «Большое колесо» Сиэтла15, расположенное прямо у воды, но как бы ни было красиво все это, оно напоминает мне о пирсе «Нэви Пиер»16 в Чикаго. А это напоминает мне о квартире Зандерса, которая, в свою очередь, напоминает мне о самом Зандерсе.
Я ненавижу, что мой мозг ассоциирует его с каждой частичкой моей жизни в Чикаго. Я бы хотела не думать о нем каждую секунду каждого дня. Но этот город наполнен им, и я не знаю, как его очистить. Он заполонил каждую часть моей жизни.
В моем сердце Чикаго олицетворяет Зандерса, впрочем, как и почти все города Северной Америки, которые мы посещали вместе.
Выключив все огни в своей комнате, я зарываюсь под одеяло на кровати, нуждаясь в темноте, чтобы уснуть. Сейчас только три часа дня, но сон позволяет моему разуму отключиться, поэтому я сплю днями напролет, надеясь, что это поможет быстрее скоротать время.
Телефон звонит на тумбочке, освещая темную комнату, и я не могу быть
