В свете учения о синергии должен быть понят и имяславский тезис об именах как энергиях Божиих. Этому тезису Троицкий противопоставляет учение Григория Нисского об»измышлении», или»примышлении»(έπίνοια), действием которого было наречение имен. Но как понимать это»примышление»? По словам Лосева,«легко перевернуть Григория Нисского наизнанку<…>и примышление понять субъективно. Так и делает Троицкий. Тогда имяславцы — евномиане, а Григорий Нисский — ниспровержение имяславия» [1771]. Субъективизм в понимании έπίνοια означает, что под этим термином понимается автономная и замкнутая на самое себя деятельность человеческого мышления–разума–рассудка (именно так понимали молитву архиепископ Никон и автор Послания Синода от 18 мая 1913 года). Если же под έπίνοια понимать ту способность, которой Бог наделил человека и которая дает возможность человеку быть со–творцом Бога, нарекая имена вещам, тогда перспектива меняется на противоположную. Тогда уже можно говорить о том, что имена Божий созданы человеческим»примышлением», но, поскольку само»примышление»является даром Божиим человеку, то и продукты его творчества могут быть носителями божественных энергий. В этом смысле имена Божий могут пониматься как носители энергий Божиих, будучи одновременно продуктами человеческого»примышления».
Наконец, противопоставление Троицким имяславского мнения о том, что»имена Божий выражают сущность Божию», святоотеческому учению, согласно которому»имена Божий выражают лишь наши понятия и представления о Боге», также является натяжкой. Имяславцы не говорят о том, что имена Божий»выражают»сущность Божию в том смысле (как это было у Евномия), что имена исчерпывают сущность Божию: они лишь говорят о том, что имена Божий именуют сущность Божию, т. е. обозначают ее, указывают на нее [1772]. В другом месте сам Троицкий, вслед за Григорием Паламой, допускал, что слово»Бог»у одних Отцов условно означает сущность Божества, у других Его действия [1773]. Почему же имяславцы не могут считать, что имена Божий»означают»или»именуют»неименуемую сущность Бога?
Все сказанное выше приводит к выводу о том, что сама идея Троицкого сопоставить учение Евномия с учением имяславцев была искусственной и в корне порочной. Троицкий пришел к ней не сразу. В его докладе Синоду эта идея отсутствует, так же как отсутствует и однозначное осуждение имяславия как ереси. Только после того, как Троицкий посетил Афон в составе»карательной»экпедиции и понял, что для нейтрализации имяславия недостаточно тех наспех подобранных аргументов, которые легли в основу Послания Синода от 18 мая 1913 года, у него возникла идея (или ему было поручено) подогнать учение имяславцев под какую‑либо древнюю ересь: в качестве таковой была избрана ересь Евномия. Искусственность сравнения подтверждается такими, например, пассажами:«Как Евномий выделил из ряда всех имен Божиих имя»нерожденный»<…>так и имябожники выделяют из имен Божиих имя»Иисус»" [1774]. Троицкий прекрасно понимал, что имяславцы выделяли имя Иисус как»хотя и равносильное, и равночестное прочим, но наиболее употребительное для нашего спасения и наилюбезнейшее для каждого христианина» [1775], тогда как Евномий выделял термин»нерожденный»как доказательство того, что Сын не равен Отцу: ничего общего между исходными посылками имяславцев и Евномия не было. И тем не менее Троицкий навязчиво старается убедить своего читателя в том, что имяславие — не что иное, как возрожденное евномианство. В стремлении подогнать учение имяславцев под ересь, не имеющую с этим учением никаких реальных точек соприкосновения, в стремлении искусственно придать имяславию те еретические черты, которых в нем не было, заключается, на наш взгляд, основная неправда того, что писал Троицкий об имяславии после своего возвращения с Афона.
Укажем также на то, что Троицкий, не будучи патрологом, не владел в должной степени патристическим материалом и не рассматривал имяславское учение в контексте всей святоотеческой традиции. Из святоотеческой традиции он выбрал лишь один конкретный случай — полемику святителя Григория Нисского с Евномием. Троицкий полностью оставил в стороне всю мистико–аскетическую традицию восточного христианства, отраженную, в частности, в сочинениях, вошедших в славянское и русское»Добротолюбие». Он практически ничего не знал — ни по опыту, ни по книгам — о молитве Иисусовой и о том благодатном действии, которое она оказывает на человека; все его попытки описать действия Иисусовой молитвы остаются в плоскости психологии [1776]. Не будучи ни библеистом, ни литургистом, Троицкий не мог сколько‑нибудь компетентно судить о библейском понимании имени Божия и о богослужебном его употреблении. А ведь учение имяславцев выросло именно из этого контекста: оно основывалось на восточно–христианской мистико–аскетической традиции, на опыте молитвы Иисусовой и на богослужебном употреблении имени Божия, а вовсе не на спекуляциях Евномия о»нерожденнем»или»рожденном».
Наконец, будучи мирянином, Троицкий не понимал смысла монашеской традиции, в которой родилось и развивалось имяславие. Его суждения о монашестве отличаются крайней поверхностностью. Он, в частности, утверждает, что»лучшим примером отменяемости имен могут служить сами имябожники», поскольку»большинство из них один или два раза (схимники) меняли свое личное имя» [1777]. В этих словах сказывается полное нечувствие смысла перемены имени при пострижении в монашество. Как мы уже говорили, обычай менять имя при постриге восходит к библейскому представлению о связи между переменой имени и изменением основных свойств его носителя (Аврам получает имя Авраам, потому что становится избранником Божиим, Савл получает имя Павел, потому что превращается из гонителя в апостола, и т. д.). Изменение имени при постриге означает, что постригаемый, хотя и остается тем же человеком, что и был до принятия монашества, выходит на новый уровень взаимоотношений с Богом, кардинально меняет весь строй своей религиозной жизни. Речь идет о почти онтологическом изменении, сходном с тем, которое происходит в момент Крещения и которое также связано либо с наречением, либо с изменением имени. Не пережив на опыте это изменение, Троицкий о нем ничего не знал, а потому и пребывал в уверенности, что перемена имени при постриге — не более чем формальность, никак не влияющая на жизнь монаха [1778].
Полемика между иеросхимонахом Антонием (Булатовичем) и С. В. Троицким увенчалась в 1914 году выходом в свет труда Булатовича»Моя мысль во Христе», представляющего собой дальнейшее развитие основных богословских идей лидера имяславцев. Название книги подражательно: оно указывает на связь между автором и отцом Иоанном Кронштадтским, чьей фотографией (с собственноручной надписью»Афонским инокам — венцы мученические» [1779]) открывается книга. Речь в книге идет об энергиях Божиих, в число которых автор включает и имена Божий. В некоторых пассажах энергии Божий отождествляются с именами Божиими, однако в других местах Була–тович дает более точные формулировки. Вот несколько примеров:
<…>Для христианина важно не только познание о Боге, но необходимо ведение Имени Божия и Имени Господа Иисуса Христа, ибо в призываемом с верою Имени Своем [1780] открывается Бог человеку. Поэтому, как видим из последних слов первосвященнической молитвы, Господь и говорит:«И сказал им Имя Твое, и скажу, да любы ею же Мя еси возлюбил, в них будет, и Аз в них» [1781]. Познавать Бога возможно лишь в Глаголах Слова, то есть, во–первых, в Именах Богооткровенных и в Глаголах Писания и прочих Глаголах Божественного Откровения. Сии Глаголы суть Сама Жизнь Вечная, то есть Энергия Слова Ипостасного, неотделимая от Энергии Отца и Св. Духа [1782].
<…>Достойное именование Бога есть Деятельность Божества, и во Имени Божием действует Благодать и Сила Божества, Имя Божие есть носитель Откровения Божества [1783].
Мы говорим: Бог присно пребывает Деятельностью Своей во Имени Своем. Противники же наши возражают нам:«Соглашаемся, что Бог действует во Имени Своем, когда сие Имя достойно призывается, но можно ли признать Энергией Божества всякое имя, бездеятельно, напр., пребывающее написанным в книге? Деятельность Божия в бездеятельном состоянии не есть уже Деятельность, и называть Богом Имя Божие, Которое пребывает бездеятельным, есть бессмыслица». Так говорят наши противники, но мы на это воспросим их: признаете ли вы принадлежность вам всякой вашей подписи, где бы то ни было хранящейся и вами когда бы то ни было подписанной и не уничтоженной? Вы скажете: да. Сознаете ли вы себя во всяком имени вашем, когда говорят про вас и вас именуют вслух? Да, признаете. Но всевидящее Око не зрит ли всякое Имя Свое, где бы то и когда бы то ни было написанное? Ей, зрит. Всеслышащее ухо не слышит ли всякое произнесение Имени Его, где бы то ни было произнесенное? Ей, слышит. Теперь спрашивается: любит ли Господь Имя Свое? Несомненно, да. Не сознает ли Отец присно Своего Благоволения ко всякому Имени Своему? Ей, так. Не сознает ли присно Сын того, что всякое Имя Божие есть Глагол Его Откровения? Ей, так. Не сознает ли присно Дух Святый, что Имя Божие есть Благоволение Отца и Глагол Слова? Думаю, что и сие несомненно. Если так, то следовательно всегда Бог Деятельностью Своею пребывает во всяком Имени Своем, хотя оно и не бывает использовано людьми, но как только люди призовут Имя Божие с достаточной Верой, то оно немедленно и проявляет сокрывающуюся в нем Силу, которую благоволит явить Отец ради веры во Имя Господне [1784].
