и измены, ты теперь ещё и от ребёнка своего отказываешься?
– Не отказываюсь, а лишь откладываю его появление до лучших времён, – возразил Дмитрий.
– Но ребёнок уже есть, он во мне, как можно отложить его появление, это же не вещь, которую перекладывают с места на место? – вскричала Надежда в отчаянии.
– Я имел ввиду, что будет другой ребёнок, а этот, который в тебе, он ещё не ребёнок, а плод, от которого можно и нужно избавиться. Этот плод для нас с тобой горький, поэтому ненужный и нежеланный, и будет справедливо, если мы избавимся от этого плода, а в будущем, когда всё уладится, мы заведём настоящего ребёнка, – успокаивал Дмитрий свою Надежду, чувствуя, что девушка уже начинает потихоньку привыкать к мысли о потере ребёнка: ей нет ещё и девятнадцати лет, материнские чувства не проснулись вместе с женским темпераментом, и она легко поддавалась убеждениям своего опытного и пожилого любовника.
– Учти, что если плод сохранить, то мы не сможем быть вместе даже в постели, – девушкам в положении нельзя заниматься любовью, к чему ты так пристрастилась, – убеждал мужчина несчастную девушку последним веским доводом.
– Ладно, я побегу по делам, опасаюсь, чтобы жена не выследила нас и не обидела тебя, моя любовь, а ты хорошенько обдумай, что я сказал, и пойдёшь к знахарке, потому что тянуть нельзя: чем позднее, тем труднее будет скрывать твоё положение и избавляться от плода.
Дмитрий встал с кровати, отряхнул измятые брюки и рубашку, потому, что соблазняя девушку в очередной раз, не успел даже раздеться, сняв только пиджак и ботинки, обулся, надел пиджак и, не прощаясь, вышел из дома, оставив Надежду в размышлениях о своём будущем: удовлетворив как женщину, любовник сильно расстроил её как будущую мать.
Следующие два дня художник посещал Надежду на дому, старательно занимался любовью, разжигая в ней женскую страстность, почти забытую за два месяца каникул и убеждая девушку, что она может лишиться его любви и этих ощущений, если не захочет избавиться от ненужного плода.
Поколебавшись немного, Надежда согласилась с опасениями любовника и согласилась пойти к повитухе. Обрадованный Дмитрий купил ей летнее платье, шляпку и туфельки, чтобы она не выглядела семинаристкой, дал денег на оплату повитухи и нарисовал на листке бумаги, как добраться до этой бабки, чтобы не спрашивать дорогу у прохожих.
В этот вечер он был особенно внимателен к девушке и настойчив в любви, так что совершенно изнурил Надю интимными утехами, и она заснула как убитая, а любовник ушёл торжествуя и решив, что в этом доме он больше появляться не будет, и связь с этой девушкой прекратит, пока жена не дозналась: мало ли кто мог видеть, что Надя ходит в его мастерскую с прошлой осени, и рассказать об этом жене, недавно вернувшейся и старательно собиравшей сведения о поведении мужа в её отсутствие.
Утром Надя приоделась в обновы и отправилась на поиски повитухи. Рисунок пути, сделанный Дмитрием, помог ей быстро добраться по указанному адресу, на месте которого оказался старый дом за высоким забором и яростно лающей собакой во дворе. На стук щеколдой, калитку отворила женщина лет сорока, оказавшаяся той самой бабкой-повитухой. Надя, краснея и стесняясь, сказала, как учил её Дмитрий, что она пришла посоветоваться по женской части, на что женщина, оглядевшись по сторонам, и не увидев поблизости никого посторонних, пригласила девушку пройти в дом.
Повитуха провела Надю через сени и кухню в большую горницу, где по стенам висели пучки трав, мешочки со снадобьями, а в углу стояло грубо сколоченное кресло с высоким наклонным сидением и двумя распорками вместо подлокотников.
– Это смотровое кресло, – сказала повитуха, – на что жалуетесь, милочка, коль пришли ко мне, а не к доктору?
Надя засмущалась ещё больше и сказала, что подозревает беременность, а если это верно, то хотела бы избавиться от плода.
– Посмотреть, посмотрю, а что делать дальше, решу потом, – ответила повитуха и предложила девушке снять бельё и лечь в кресло, а сама вымыла руки. Надя, вся красная от стыда, потому что никогда не показывалась нагой перед посторонними людьми, кроме, конечно, Дмитрия, который был родным и имел право видеть её наготу, разделась и легла в кресло. Повитуха умело вставила её ноги выше колен в распорки и развела их в стороны, так что ноги девушки оказались широко раздвинутыми: ещё шире, чем это делал Дмитрий в их любовных забавах.
Надя от стыда инстинктивно прикрыла лобное место ладонью, но повитуха убрала руку, проворчав: «Раньше надо было прикрываться, и не от меня, а от мужиков, которые сюда лазили» и, посмотрев ложечкой женский организм, подтвердила: «Действительно, милая, тяжёлой ходите», убрала распорки. Надя встала с кресла, оделась и ждала решения повитухи.
– Родители-то знают о вашем грехе? – спросила повитуха, снова вымыв руки из рукомойника, висевшего на кухне в углу.
– Нет у меня родителей, тётка одна, и та живёт в другом городе, а я здесь на обучении нахожусь, – ответила Надя , уже спокойно и не стыдясь прошлой своей наготы перед этой женщиной.
– Ну, коль так, возьмусь, пожалуй, избавиться от плода. Это тебе не приворотное зелье и настойка от женских немощей: пожалуется родитель или придёт сюда с полицией, и не откупишься. Дело это будет стоить десять рублей, и надо тебе пожить здесь дня три – это ещё рубль. Когда начинать-то?
– Хоть сейчас, – ответила Надя, деньги со мной, я живу одна, никого предупреждать не надо. Девушка порылась в ридикюле и дала знахарке требуемые деньги. Женщина проводила Надю в заднюю комнату, где ей предстояло прожить эти три дня.
Повитуха поила Надю два дня какими-то настоями трав, и к вечеру у девушки начались резкие боли внизу живота. Тогда повитуха уложила Надю в знакомое кресло, привязала верёвками руки и ноги девушки так, что она не могла пошевелиться, вставила ей в рот палочку, чтобы не было криков, вставила что-то в интимное место, зажгла керосиновую лампу и в её свете начала ковырять спицей в женской утробе. Сильная боль пронзила девушку, повитуха резко ударила по животу, и Надя, скорчившись от боли, задергалась в кресле, теряя сознание и чувствуя, как простыня под ней становится мокрой от крови.
Сколько времени она пробыла в забытьи, Надя не знала, очнувшись в том же кресле, но уже без привязи. – Вот и хорошо, милая, – сказала повитуха, наклонившись над девушкой. Сейчас пойдём на кроватку, я дам тебе настоя для сна, проспишь до утра, и если всё будет хорошо, то к вечеру сможешь уйти
