Сколько бы в этой жизни люди ни имели для себя материального, я имею в виду — яхту там, «Бентли», — суть наша от этого не меняется. Дается все это, так скажем, во временное пользование, потому что, уходя, вы не сможете с собой ни яхту, ни тачку крутую забрать. Вообще ничего взять не сможете. Жизнь — это интеллектуальная игра. А в этой игре главное — понять, какой же вы настоящий? Я бы хотел, чтобы мое творчество слегка побуждало. Побуждало к поиску ответов на вопрос «А зачем? Зачем мы все здесь?»
Общаться с артистом — настоящий драйв. Трофимов ироничен, скуп на слова и непредсказуем. Его шутки неизменно произносятся с серьезным лицом, и человеку неподготовленному нелегко поспевать за резвым аллюром мысли маэстро. Сергей постоянно держит собеседника в тонусе. Однажды на вопрос журналиста, все ли он в жизни успел, Трофимов после паузы выдал:
«В общем, да. Но мне жаль, что я так и не попробовал себя в балете…»
В 2011 году Сергей Трофимов отпраздновал 45-летие. Можно долго растекаться мыслью по древу на эту тему, воспевая достигнутое и рисуя еще более манящие перспективы. Сам виновник торжества планы строить не любит и подводить итоги тоже не охоч, поэтому разговор о нем позволю себе закончить словами Вадима Гусева, написанными, замечу, не сегодня, а почти десяток лет назад:
«В России обязательно были певцы своего времени… У каждого этот список свой. Но уверен, что песни Сергея Трофимова, как никакие другие, расскажут о нашем времени, о нас — таких противоречивых и странных, о нашей диковатой жизни, дав практически фотографический отпечаток ее».
Таков он, Сергей Трофимов, — человек думающий, задающий вопросы и пытающийся найти на них ответы. Творческое и жизненное кредо артист выразил в трех словах из своей песни:
«Я люблю, исповедую, верую…»
Шансон для Президента
Гарика Кричевского (р.1963 г.) любителям жанра представлять не надо. Автор «Киевлянки», «Мой номер 245», «Привокзальной» и других шлягеров шансона, удостоенный в 2004 году звания «Народный артист Украины», он давно стал народным везде, где говорят по-русски.
Легкая, задорная манера Кричевского вкупе с оптимистичными, неизменно поднимающими настроение мелодиями и стихами сразу выдвинули его в число лидеров «шансона по-русски», хотя сам автор многочисленных шлягеров в начале пути и помыслить не мог, к каким вершинам приведет его дорога.
Народный артист Украины Гарик Кричевский.
* * *
Я родился во Львове. Учился в музыкальной школе по классу фортепиано, но за полгода до диплома бросил, заявив, что не намерен заниматься нелюбимым делом и отныне буду играть на гитаре. Мои родители — врачи, но помимо этого они еще и прекрасные музыканты. Всю жизнь папа с мамой очень мягко ко мне относились и не стали настаивать. Я потом ставил им это в упрек: «Как же вы не настояли?» Я же был совсем молодой. Ну, пришел к вам юный идиот и заявляет: «Не хочу учиться». Вы должны были сказать: «Будешь!» А они, наоборот: «Не хочешь — не надо». Мои родители абсолютные либералы, — ностальгирует Гарик Кричевский. — Выросший на их опыте, я со своими детьми веду себя иначе, где-то умею проявить жесткость и требовательность. Я — строгий отец.
Песни стали появляться, когда я собрал свою первую группу. Я тогда жил во Львове, и мы играли только англоязычный репертуар. Все остальное считалось отстоем. Я абсолютно не знал и не интересовался тем, что происходило на советской эстраде. Когда мне говорят сегодня, услышав дискотеку 80-х, «а помнишь?..», я отвечаю — «Нет, не помню».
Из отечественной музыки я знал и уважал только Высоцкого. И сегодня я абсолютно не переношу, когда его перепевают. Не терплю! Считаю, никто этого не сделал хорошо, и никогда не сделает. Да, я слышал хорошие аранжировки на песни Высоцкого, но исполнения — нет.
Так вот, советские песни мы не слушали. Это считалось дурновкусием. Но вдруг появилась «Машина времени», и, несмотря на то что это на русском, — это не раздражало, это оказалось клево!
Я тогда достал из стола два своих детских еще стихотворения, написанных лет в 13–14, и на них мы сделали песни.
Все, конечно, было вторично, я это понимал и долго шел к тому, чтобы создать собственный стиль.
Но музыка еще не стала профессией. Я пошел по стопам родителей: закончил Львовский медицинский институт. Мечтал стать гастроэнтерологом, но, волей случая, стал рентгенологом. Отработал, правда, по специальности всего год. Когда я поступал в институт, написал в анкете, что играю на инструменте. Мне тут же позвонили и сказали, что вы обязаны взять гитару и явиться в общежитие № 1 репетировать с институтским ВИА. От одного словосочетания «вокально-инструментальный ансамбль» со мной чуть истерика не случилась. Я к тому моменту активно работал с одной командой — зарабатывал деньги на танцах и свадьбах, а с другой играл для души, экспериментировал. Времени на учебу не оставалось, пришлось выбирать один коллектив, и я выбрал ВИА с его комсомольским репертуаром, где были цензурные рамки: столько-то песен советских, столько-то стран социалистической демократии и одна (!) на английском. Мы играли вещь из репертуара Сантаны, говоря со сцены, что это песня про угнетенных негров Америки.
Бред полный!
А в стол я писал то, что сейчас зовется шансоном. Я исполнял эти песенки, но только в компаниях. Многое теперь забыто, утеряно, часто я ленился записывать или делал это на клочках бумаги, салфетках. Недавно в Америке мне принесли кассету с таким полупьяным домашним концертом. Там оказалось пара неплохих вещей, но много и ерунды. Я уже заканчивал институт, когда друзья сказали мне: «Гарик, а чего ты не запишешься?!»
В 1989 году у меня мысли не было о профессиональной сцене, были мысли быстрее свалить из страны, поняв только — куда, пока не опустился железный занавес.
Но, видимо, на альфе Центавра в отделе по надзору за планетой Земля на мой счет были планы, и, хотя все мои близкие отнеслись к этой затее скептически, у меня все сложилось: нашлась студия и местная рок-команда «Город», имевшая репутацию креативной.
Я приносил им песню, прямо на ходу мы делали аранжировку и тут же записывались. За неделю сделали десять композиций. Тогда подобное творчество расходилось через кооперативы музыкальные, и я помню, как бобину от магнитофона «Юпитер», на который мы писались, запирают в сейф на студии, а на следующий день приходим — он вскрыт. Я жутко расстроился тогда и только через много лет выяснил, что это сделал один из музыкантов. Он продал ее местному кооперативу «Лира». Я так разнервничался, что выкуривал тогда по восемь пачек сигарет в день, и потом бросил курить раз и навсегда. В общем, обломался конкретно и воспрял духом только, услышав, что песни с украденной пленки зазвучали в городе. Ко мне эта кассета так и не вернулась, но зато я увидел интерес людей.
Вот тогда и возникла идея сделать профессиональный проект.
Я приехал в Киев, где знакомые ребята из группы «Братья Гадюкины» нашли студию, но на запись нужно было потратить 1500 долларов. Представляете, такие деньги в 1990 году! Это как сейчас, наверное, 1,5 миллиона. Я пошел к своему «чисто знакомому пацану» с этой просьбой. Он говорит: «Нет вопросов, брателло! Но когда станешь великим, вспомни обо мне».
Я сказал «ок!», — и работа началась.
Мы писались на Киевском радиозаводе, а в комнате напротив тусовались лабухи из похоронных оркестров. Они каждый день травили какие-то кладбищенские истории. Вот на таком фоне, под «аккомпанемент» «баек из склепа» записывался альбом «Привокзальная», куда вошла песня «Киевлянка». С ней произошла забавная история. Приехав в Киев, мы остановились в гостинице, где кроме нас все остальные постояльцы были, скажем так, далеко не славяне. Буквально через пару дней, вернувшись со студии, мы увидели, что нас обворовали. Милиция только руками развела: «Вы что, не видите, где поселились? Надо было охрану оставлять!» С горя мы с нашим аранжировщиком сели пить водку, и я решил написать песню про этот случай, но почему-то получилась «Киевлянка». На следующий день я ее записал в сыром виде, без бэк-вокала, с недоделанными аранжировками. Помню, звуковик сказал: «Песня просто никакая! Не включай ее в альбом!»
Я согласился и, откровенно говоря, по сей день так же считаю.
Наконец, весь материал был записан, и парень, который составлял окончательную компиляцию, случайно, не зная о нашем разговоре, приклеил «Киевлянку» к остальным песням на альбоме. Мы отдали ленту распространителям. Прошло три дня, и случилось чудо: на каждом перекрестке, из каждой машины зазвучала… именно «Киевлянка».
Но в это же время у меня уже была открытая виза в Германию, простая туристическая виза. Я не выезжал как эмигрант. Друзья встретили, нашли адвоката, объяснили, какую легенду рассказать, чтобы остаться в Германии, о том, что я поэт, якобы преследуемый КГБ. В общем, меня оставили. Я жил в лагере для переселенцев. Нары, как в тюрьме, какие-то полууголовники со всего света вокруг, но, наконец, я получаю вид на жительство и еду обратно на Украину, где у меня уже назначена дата свадьбы…
