промышленностью) и, что важно, Валерий Болдин, глава администрации Горбачева. После пропитанной алкоголем встречи участники переворота согласились направить делегацию во главе с Баклоновым и Болдиным, в которую входил генерал Валентин Варенников, командующий советскими сухопутными войсками, в Крым, чтобы противостоять Горбачеву и оказать на него давление, чтобы он поддержал введение чрезвычайного положения. Эта делегация вылетела в Крым 18 августа, но их усилия были отвергнуты разгневанным Горбачевым. Делегация вернулась в Москву с пустыми руками. Горбачев оставался в Крыму под домашним арестом, отрезанный от остального мира.
Утром 19 августа 1991 года министр обороны Советского Союза маршал Дмитрий Язов вместе с вице-президентом Геннадием Янаевым, Павловым, Пуго, Крючковым, Баклановым, председателем Крестьянского союза СССР Василием Стародубцевым и президентом Ассоциации государственных предприятий Александром Тизяковым сформировали то, что они назвали Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП). Было объявлено чрезвычайное положение, и около 4000 военнослужащих Таманской и Кантемировской дивизий вместе с десантниками и спецназом вошли в Москву в сопровождении сотен танков и бронетранспортеров.
Начался настоящий переворот.
Еженедельная рассылка почты в Воткинске шла полным ходом, когда начался переворот. Гэри Марино, военный лингвист, и Джо Мерфи, подрядчик Hughes, как раз выходили из посольства США, когда столкнулись с колонной танков, направлявшихся к Кремлю. Марино и Мерфи в конце концов добрались до улиц, окружающих здание российского парламента, где они стали свидетелями того, как президент России Борис Ельцин сел на танк и издал указ, отвергающий действия Комитета по чрезвычайному положению.
«В связи с действиями группы людей, которые объявили себя Государственным комитетом по чрезвычайному положению, — сказал Ельцин, обращаясь к листку бумаги, который он держал в руке, — настоящим я указываю, что объявление комитета нарушает Конституцию, а действия его организаторов представляют собой государственный переворот и государственное преступление».
В то время как изображение Ельцина на танке вызвало резонанс во всем мире, большинство россиян увидели изображение руки вице-президента Янаева, дрожащей, как лист на дереве, когда он читал объявление о создании комитета по чрезвычайным ситуациям в прямом эфире по российскому телевидению. Янаев был напуган, и его поведение никак не вдохновляло население, которое было предрасположено выступать против авторитарных проявлений такого рода — особенно тех, которые проводились вне рамок верховенства закона.
Русский народ увидел и услышал кое-что еще. Отвечая на вопрос журналистов у своего дома отдыха в Кеннебанкпорте, штат Мэн, о судьбе Горбачева, президент Буш заметил, что «перевороты могут потерпеть неудачу». Уэйн Мерри, который в то время отвечал за политические репортажи из посольства США в Москве, позже назвал заявление Буша «тремя словами, которые Джордж Герберт Уокер Буш когда-либо говорил публично».
«Перевороты могут провалиться».
20 августа, столкнувшись с растущей волной народной поддержки позиции Бориса Ельцина против государственного переворота, ГКЧП приказал советским военным штурмовать российский парламент. Эти приказы не были выполнены. К концу следующего дня Горбачев вернулся в Москву.
Переворот действительно провалился.
Ни один из подписантов апрельского запроса 1991 года относительно летных испытаний «Курьера» не пережил последствий переворота; все они были либо арестованы, либо вынуждены уйти в отставку. Что касается ракеты «Курьер», то Горбачев прекратил ее действие навсегда 5 октября 1991 года. Казалось, что «разделенный железнодорожный вагон» послужил спусковым крючком для заговора с целью свержения советского правительства и поплатился за это.
Горбачев так и не оправился политически от ущерба, нанесенного его престижу переворотом. В то время как Ельцин встал на защиту Горбачева перед лицом заговорщиков переворота, российским президентом двигала скорее защита верховенства закона над диктатурой, чем защита отдельного человека или учреждения. Переговоры о создании союза, который служил бы государством для управления Горбачевым, тоже рухнул. В конце концов Советский Союз распался на Содружество Независимых Государств, состоящее из суверенных субъектов, ни один из которых не был обязан своей лояльностью вышестоящей власти. Советский Союз был мертв, не оставив Горбачеву иного выбора, кроме как уйти в отставку, что он и сделал в телевизионной речи 25 декабря 1991 года.
Вскоре после речи Горбачева об отставке советский флаг был спущен с Кремля и заменен триколором Российской Федерации. На объекте контроля в Воткинске сотрудники завода оказались ошеломлены событиями — из-за отсутствия российского флага советские цвета продолжали развеваться над их административным зданием. Командующий американским участком Стивен Золок поручил еженедельной почтовой рассылке приобрести несколько российских флагов и доставить их обратно в VPMF, где они были переданы в отдел 162. Советский флаг был снят, а вместо него поднят российский флаг.
Система контроля Воткинского завода, задуманная как функция холодной войны, отученная от социально-экономического давления перестройки, должна была бы созреть в новых геополитических рамках американо-российских отношений.
Россия, как заметил Джек Мэтлок, бывший посол США в Советском Союзе, должна либо реформироваться, либо развалиться. Этот трюизм, однако, существовал независимо от политики перестройки, которая определила пребывание Михаила Горбачева на посту лидера Советского Союза. Однако, что бы ни произошло на пути реформ после 25 декабря 1991 года, это нельзя приравнять к перестройке. Перестройка была творением Михаила Горбачева, и ее концепция и реализация были уникальными для советского опыта. Когда Горбачев ушел в отставку, перестройка как идея умерла.
Разоружение, однако, продолжалось, как и работа российской оборонной промышленности, включая Московский институт теплотехники и Воткинский завод. Ракеты продолжали выпускаться, хотя и такими заметно сокращенными темпами по сравнению с Советской эпохой. Однако контекст этого продолжающегося производства и продолжающихся переговоров о разоружении между Соединенными Штатами и Россией резко изменился по сравнению с тем, который распространялся как на договоры о РСМД, так и СНВ.
25 декабря 1991 года мир изменился. Холодная война закончилась. Во время своего пребывания на посту лидера Советского Союза Михаил Горбачев понимал необходимость реформирования советской экономики, включая оборонную промышленность. Горбачев также понимал, что конверсия оборонной промышленности и социально-экономическое воздействие, которое эта конверсия оказала на жизнь людей, которые занимались производством ракет, были связаны с тем, как управлялся Советский Союз, особенно с аспектом принятия решений сверху вниз.
Перестройка представляла собой процесс, призванный изменить эту систему. Таким образом, внутренняя советская борьба за осуществление перестройки была неразрывно связана как с созданием и концепцией Договора о РСМД, так и с тем, как этот договор был реализован. Короче говоря, без перестройки не было бы — и действительно не могло бы быть — Договора о РСМД, по крайней мере, не в том виде, в каком он был в итоге составлен и реализован.
Договор о РСМД продолжал выполняться после отставки Михаила Горбачева, и Договор о СНВ в итоге также был ратифицирован и введен в действие. Но процессы и контекст этой деятельности отличались от
