— Ну ладно, — сказал я в конце концов по-испански с шутливым отчаянием, — если вы и по-испански не говорите, то, по-видимому, я ошибся рейсом.
Она залилась смехом.
— Вы не ошиблись рейсом, мистер Ксенос. — В ее английском не слышалось никакого акцента. — Просто вы летите другим классом. Вам не место в одном салоне с простыми людьми.
Я улыбнулся.
— С вашей стороны это нечестно. Вы знаете мое имя, а я не знаю вашего.
В глазах ее мелькнуло веселье.
— Гуайанос, — сказала она. — Беатрис Элизабет Гуайанос.
Мне показалось, что девушка посматривает на меня с ожиданием.
— Я должен знать ваше имя? — спросил я. — Мы встречались?
Не сводя с меня глаз, она качнула головой.
— Вы знали моего отца, доктора Хосе Гуайаноса.
— О...
Я действительно знал ее отца. Он был министром образования, а позже — специальным помощником президента. А помимо этого он был еще вовлечен в заговор с целью убийства президента, но у заговорщиков ничего не получилось. Ему единственному удалось бежать, все остальные были расстреляны. Поговаривали, что Гуайанос прячется где-то в Нью-Йорке, вынашивая планы нового заговора и свержения кортегуанского правительства.
— Да, вашего отца я знаю. Он казался мне очень приятным человеком.
— Вам не захотелось еще вернуться в первый класс?
— Чего вдруг? — усмехнулся я.
— Старая лисица, — ответила она, делая жест в сторону перегородки.
— Старая лисица? — переспросил я. Посмотрев туда, куда указывала девушка, я увидел Хойоса, читавшего газету. — Вы имеете в виду Хойоса?
— Так мы зовем его. Он — глава тайной полиции. Президенту сразу же будет все известно.
— Меня это абсолютно не трогает. Внутренняя политика меня не касается. Да и касалась бы, мне было бы наплевать. Я в любом случае останусь с вами.
Зеленые глаза девушки потемнели, сделавшись в точности такими же, как изумруды, которые время от времени находят в наших копях.
— Почему?
— Вы не только похожи на дикую розу, — сказал я, — ваше манящее благоухание не оставляет мне другого выхода.
3
Аэропорт был наводнен полицией, поскольку встретить меня приехал сам президент. Стюардесса открыла дверь, отделяющую салон первого класса от туристского, и подошла ко мне.
— Сеньор Ксенос, не согласитесь ли вы покинуть борт самолета через выход первого класса? Я кивнул и повернулся к Беатрис.
— Выйдешь со мной? Она покачала головой.
— От этого всем будет только неловко.
— Я увижу тебя снова? Когда мне позвонить?
— Я сама позвоню тебе.
— Когда?
— Через пару дней. Ты будешь занят.
— Не позже, чем завтра, — ответил я. — Не могу же я быть настолько занят.
— Тогда завтра. — Она протянула мне руку. — Да хранит тебя Бог.
— До встречи! — я поцеловал протянутую руку.
Поднявшись, я проследовал за стюардессой в кабину первого класса, где меня ждали Котяра и Хойос.
— Вас не болтало в полете? — со сладкой улыбкой осведомился Хойос.
— Ничуть, благодарю вас.
Я подошел к уже распахнутому люку. Яркое солнце на мгновение ослепило меня. Внизу у трапа остановился длинный черный лимузин президента. Подбежавший солдат распахнул заднюю дверцу.
Спускаясь по трапу, я увидел, как президент выбирается из машины и направляется ко мне, раскидывая в стороны руки.
— Сын мой, — с чувством проговорил он, заключая меня в объятия. — Я знал, что на тебя можно положиться.
— Ваше превосходительство.
Я обнял его в ответ; фотографы вокруг просто посходили с ума со своими камерами. Меня удивила неожиданная хрупкость его фигуры, затянутой в форму. Я взглянул на его лицо и увидел в глазах слезы. Появились морщины, которых раньше не было, а брови, когда-то иссиня-черные, стали серебристо-белыми. Я почувствовал, как меня заполняет непонятная грусть. Мне казалось, что я покинул Кортегуа только вчера, когда он еще был так молод и полон сил. А теперь передо мной стоял старик.
— Пошли в машину, — он взял меня за руку. — Жарко на солнце.
В лимузине было прохладно. Президент устало опустился на сиденье, дыхание его было тяжелым. Я сидел молча и ждал, пока он заговорит. Он сделал знак водителю, и машина тронулась. Я оглянулся. Остальные пассажиры, которых задержали на борту, пока моя встреча с президентом не закончится, уже начали спускаться по трапу. Беатрис я не видел.
— Не волнуйся, — не понял моего беспокойства президент, — твой багаж доставят в отель. Я забронировал для тебя лучший номер.
— Благодарю вас.
— Но сначала нам необходимо о многом поговорить. Я подумал, что неплохо бы нам вдвоем пообедать во дворце пораньше, так, чтобы никто нам не помешал.
— Я в вашем распоряжении.
Неожиданно президент улыбнулся и потрепал меня по руке.
— Брось, к чему эти формальности. Последний раз ты вел себя проще.
— Если мне не изменяет память, тогда мы оба вели себя проще.
Он рассмеялся.
— Что было, то было. Пора забыть о прошлом. Мы снова вместе — это и есть самое главное.
Когда мы выезжали из ворот аэропорта на автостраду, я посмотрел в окно. Через каждые тридцать ярдов стоял полицейский с автоматом наизготовку. И так — сколько хватало взора.
— А нас неплохо охраняют.
— Это необходимость, — объяснил президент. — Бандиты становятся все наглее. За прошлый месяц они трижды пытались добраться до меня. К счастью, неудачно.
Я смотрел на него в молчании. Если бандиты осмеливались так близко подходить к столице, значит, положение было действительно критическим. Обычно они предпочитали держаться ближе к горам.
Он понял, о чем я размышляю.
— Они уже не те, что были раньше. Теперь это уже обученная армия, которой командуют натасканные коммунистами вожаки партизан вроде Кондора.
— Кондора? Но он же...
— Да, старик мертв, — тут же отозвался президент. — Но после него остался сын. Он взял имя отца.
— Вы имеете в виду мальчика... Президент кивнул.
— Теперь это уже не мальчик. Он обучался в специальной школе где-то в Восточной Европе. Однажды нам удалось засадить его за решетку, однако вскоре его освободили по амнистии, примерно тогда, когда ты женился на Ампаро. С тех пор он собрал целую партизанскую армию, объединив в ней почти всех повстанцев.
— Разве не то же самое сделали и вы когда-то?
— Да, нечто в этом роде, только организация у него будет получше. И ему помогают из-за рубежа, а кто помогал нам? Деньгами и оружием.
— Поставки оружия так и не прекратились?
— Нет. Из всего множества дел, которые нужно решить, это, наверное, самое главное. С прекращением поставок его армия наемников развалится сама по себе.
— Оружие доставляют морем, — заметил я.
— Таможней в порту ведает мой двоюродный брат. Он клянется, что этого не может быть.
Я промолчал. Как обычно, правды ждать было не от кого. За окном уже виднелись пригороды. Был базарный день, и по обочине дорога следом за своими повозками тянулись крестьяне. Усталые, возвращались они домой. Я смотрел на них.
Что-то было не так. Обычно крестьяне шли с рынка радостные и возбужденные. Они пели песни, громко смеялись, бренчали монетами в карманах, испытывая гордость за то, что с такой легкостью провели наивных горожан с их тугими кошельками. А тут я заметил, как один из них молча плюнул вслед нашей машине.
Я повернулся к президенту. Он тоже видел это. Лицо его побелело и сморщилось.
— Яд стал проникать даже в души простого народа.
— Но что-то, наверное, еще можно сделать.
— Что? — спросил он. — Не могу же я посадить всех их в камеры. Сейчас каждый обвиняет меня в своих горестях. Видит Бог, я всю жизнь старался сделать как лучше.
Он действительно верил в то, что говорил. Что мог я ему ответить? Может, когда смолкнет стрельба и люди успокоятся, здравые речи окажут на них благотворное действие? Пройдет время, подумал я, и даже президент захочет к ним прислушаться.
Да, видимо, он слишком устал от бремени власти, которое так долго давило на его плечи.
— Итак, ты вернулся. — Раздавшийся в полуосвещенной комнате голос Ампаро был полон сарказма.
— Да, — ответил я. — Вернулся.
— Он так и говорил, — пренебрежительно заметила она. — Приполз, как щенок к своему хозяину.
Я промолчал. Сделал несколько шагов по комнате, остановился около ее кресла, глянул вниз. Глаза ее в полумраке поблескивали. Бледное, с тонкими чертами лицо выглядело так, будто годами не видело солнца. Горькая усмешка искривила ее губы.
— Ну, что смотришь?
— Хочу рассмотреть получше. Мы давно не виделись. Ампаро отвернулась.
— Не смотри так. Мне это не нравится.
— Хорошо. — Я сел на стул рядом. — Мне говорили, что ты болела.
— Что еще тебе говорили?
— Ничего.
— Ничего? — скептически спросила Ампаро.
— Ничего.
На мгновение она задумалась.
— Я не была больна, — ответила она наконец — Это он распространил слухи. Ему не нравится то, что я делаю, поэтому он запрещает мне появляться на публике. Я молчал.
