Стоило вспомнить серьезную физиономию Василия Ивановича, как стало пробирать на смех. И это его вечное «Малой»! Брови еще так нахмурит…
Губы сами собой расплылись в улыбке, а в боку закололо от едва сдерживаемого смеха. Эко меня расколбасило: то приступы паники, то безудержного веселья — сплошные качели. Нет, так не пойдет. Оставаться сидеть и ждать нельзя. Это место оно… оно словно наказывало за нерешительность. Стоило замереть, и попытаться погрузиться в прострацию, как внутри начинал твориться полный раздрай: то безумный смех, то паника. Это еще хорошо, что с разбегу головой об окно не приложился или о бетонную стену. Во сне разница не велика…
Я сжал кулак, наблюдая, как ручейки крови сочатся из содранной на костяшках кожи. А ведь если задуматься, сны просто так никогда не снились, они всегда о чем-то предупреждали или давали подсказку.
Сон — это не враг, это всего лишь картинка, транслируемая подсознанием. Нет, не просто картинка — гораздо больше. Terra Incognita, лежащая за границами привычного понимания мира. Необъятная земля, ждущая своего исследователя, и все что мне оставалось — сделать первый шаг. Открыть дверь и переступить порог неизведанного.
Всем было страшно: и Гагарину, полетевшему в космос, и Леонову, вышедшему в безвоздушное пространство, и Армстронгу, ступившему на Луну. Кто-то же должен быть первым, кто-то должен проложить путь для остальных.
Помню, в детстве сильно расстроился, когда узнал, что на планете не осталось неизведанных мест. Какой смысл путешествовать, когда каждый клочок Земли сфотографирован со спутника и выложен в открытый доступ. Оставалось лишь открыть планшет и загрузить программу. Пропал дух авантюризма, не было его на диване с чипсами и сладкой газировкой, бьющей в нос. Единственное, за что стоило переживать: как бы не отлежать ногу, любуясь фотографиями сельвы Амазонки или снежными просторами Крайнего Севера.
И вдруг такая удача. Может о нас с Василием Ивановичем кино снимут, целый абзац в учебнике посветят, как о первопроходцах в кооперативном сновиденье.
Я настолько расхрабрился, что даже не заметил, как подошел к приоткрытой двери. Взялся за ручку и резко потянул на себя.
Внутри была пустая комната, если не считать стула ровно посередине. Три глухих стены, в четвертую вмонтировано зеркало. Точнее стекло, как в фильмах про полицию, когда следователи наблюдают за допросом или когда потерпевший идентифицирует преступника. По одну сторону зеркало, а по другую стекло. И я точно сейчас видел не отражение.
Двое мужчин о чем-то ожесточенно спорили. Один из них моложавый крепыш: ухоженный, с модной стрижкой и ровным загаром на коже. Весь в брендовых шмотках с серебряной цепью, выбивающейся из-под ворота цветастой рубашки. Другим же оказался Василий Иванович: в привычной летной куртке и щеками, сизыми от щетины. На фоне оппонента уборщик смотрелся не то чтобы бомжом, скорее потертым временем человеком.
Любопытно, о чем они столь яростно спорят? Василий Иванович так и вовсе набычился, засунув руки в карманы. Весь напрягся, словно перед спаррингом с опасным противником. Не припомню, чтобы видел его таким.
Сделав шаг вперед, прислушался. Две комнаты разделяло не только стекло, но и хорошая звукоизоляция. Кроме собственного дыхания ничего не разобрать.
Я подошел вплотную и приложил ухо к прозрачной поверхности: ни малейшего колебания.
Что за странное сновидение… Может оно создано для Василия Ивановича, а Никита Синицын нужен лишь в качестве зрителя? Не самый плохой вариант, учитывая прошлые события — вон, даже стул подготовили, чтобы удобнее было смотреть. Жаль только, попкорном не запаслись. А еще не хватало стерео — смотреть немое кино в двадцать первом веке, такое себе удовольствие.
Я собрался отступить назад, как вдруг заметил шевеление в темном углу. Прямо за спиной моложавого модника ожила густая тень. Свет потолочной лампы отразился от зеркальной поверхности чешуи. Длинная, подвижная, закрученная в многочисленные спирали, по полу распласталась змея. Она скользила из угла в угол, словно не могла определиться с целью. Периодически поднимала узкую морду, поигрывая раздвоенным язычком, и снова сворачивалась, распрямлялась, описывая круги вокруг двух мужчин. А те были слишком поглощены собственным спором — открывали рты, хмурили брови, не замечая ничего вокруг.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
На второго мне было плевать, а вот Василий Иванович… неужели не понимает, куда попал? Что вокруг все нереально, что это сон?
Выходит, не понимает, как и я до недавнего времени. Вот ведь попадалово… А змеюка-то здоровая, толстая, длиною в метра три точно будет. Если вокруг тела обовьется, хрен высвободишься.
Я сжал кулаки и затарабанил по гладкой поверхности. Бил со всей силы, не жалея рук. Недавно разбитые костяшки вновь засочились кровью, оставляя грязные разводы на стекле. Тонкие струйки побежали вниз, мешая обзору, а Василий Иванович по-прежнему ничего не слышал — спорил, кричал, как заведенный. Ну же, разуй глаза — оглядись! Неужели здоровенная змеюка способна оставаться столь долго незамеченной. Я еще понимаю, если бы вокруг была растительность, но комната абсолютно голая, даже мебели никакой нет: ни стола, ни стульев.
Точно, у меня же есть стул! Может получится привлечь внимание, если схватиться за ножки, да размахнуться посильнее. Я резко обернулся и замер… Стул стоял на прежнем месте, а вот за его спинкой возникла фигура: незнакомая девушка, одетая в унылую серую униформу. Я бы назвал одежду робой, уж слишком простой и невзрачной она была. С большими черными пуговицами и биркой над правым кармашком. Глаза сузились, пытаясь разобрать текст, но буквы расплывались, ускользали от меня словно в насмешку.
А потом гостья сделала первый шаг. Она не стала обходить стул, а схватилась обеими руками за спинку, играючи оттолкнув в сторону. Тот с грохотом ударился о стену и упал на пол, сложившись пополам. Теперь между нами не осталось преграды.
Девушка многообещающе улыбнулась, обнажив передние зубы: желтые и неухоженные с большой щербинкой в верхнем ряду. Эта особа явно не следила за собой. Кожа бугристая, местами воспаленная, покрытая следами угрей. Тушь неаккуратно нанесена на веки, из-за чего глаза казались излишне черными и набухшими. Столь же грубо и неумело были размалеваны губы. Местами помада размазалась, оставляя красные следы на щеках.
Очередной шаг босой ступни, покрытой подсохшей корочкой. Цепочка грязных следов протянулась от самого порога, словно девушка пришла с улицы, где царила непогода и обильно лил дождь. Но я-то прекрасно знал, что за дверью бесконечный коридор.
Она снова улыбнулась, и я вспомнил, где её видел. Только тогда она выглядела несколько иначе, вся из себя красивая и ухоженная. Ведьма, устроившая сексуальные танцы на школьной дискотеке, а после парившая под потолком.
Вот и доисследовался, хренов первооткрыватель… Что доволен?! Готов принести первую жертву терра инкогните?
Я попятился назад, чувствуя, как лопатки уперлись в стену. Бежать некуда — ловушка.
Девушка это тоже поняла, поэтому обрадовалась и даже попыталась засмеяться. Только вот не вышло у нее ничего: губы нервно дернулись, искривились, а левая щека поползла вниз. Причем самым натуральным способом, обнажая красную плоть — дергающиеся мышцы, нити сухожилий. Словно невидимое лезвие рубануло по лицу, отсоединив часть кожного покрова.
«Бежать, срочно бежать», — паническая мысль запульсировала в голове. Я развернулся, застучал кулаками по прозрачной поверхности, в наивной надежде, что меня услышат, что придут и спасут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
За это время в комнате за стеклом произошли серьезные изменения — Василий Иванович исчез. Остался лишь моложавый оппонент в цветастой рубашке. Мужчина вел себя странно: стоял неподвижно, вытянув правую руку перед собой, не сводя взгляда с ладони. Я не сразу понял, что его могло настолько заинтересовать. Нет, это не был золотой перстень на пальцах или другое украшение — всего лишь гадюка, выползшая из-под рукава рубашки. Некогда большая змея, сузившаяся до размеров шнура и обвившая человеческое запястье. Пасть пресмыкающегося оказалась раззявлена, выпустив наружу тонкий раздвоенный язычок. Все, хана мужику…
