Уже в позднейшее время, не ранее времени Александра, в элевсинские таинства стали проникать новые идеи, сообщившие им более глубокий смысл и отчасти совершенно другой характер. Это были идеи орфизма, оригинального тайного учения, которое еще ранее цветущего времени Афин образовало в Греции религиозные общества, причем всюду, куда оно проникало, характер греческого духа, можно сказать, совершенно изменялся. Связь между служением Дионису и орфизмом дает себя заметить и в мистериях: Загрей, представитель орфических идей в элевсинских зрелищах, – фигура, совершенно сходная с Вакхом, и отождествляется с последним.
К наиболее посещаемым местам принадлежал также остров Самофракия, где преимущественно моряки принимали участие в мистериях кабиров. Эти кабиры, несмотря на всякие ученые исследования, все еще остаются несколько неясными; итифаллические изображения двух из них делают вероятным, что мы и здесь имеем дело с богами плодовитости. Их имена во время мистерий сохранялись в строгой тайне; впрочем, мы случайно знаем имена трех кабиров: Аксиерос, Аксиокерсос, Аксиокерса – и четвертого – Кадмил. В их храме (Анакторон) жрец (Коес) после предварительного покаяния совершал очищения и посвящения.
Орфизм первоначально был, вероятно, движением не греческим; его связь с вакхизмом и с оргиями, так же как и название, происходящее от имени Орфея, указывает на фракийское его происхождение. Но к необузданности служения Дионису орфики были совсем не причастны; они повсюду образовывали правильные гражданские общества и поэтому могут быть сравниваемы со свободными культовыми обществами. Как и у последних, принцип, лежавший в основании их соединения, был исключительно религиозный; основанием его служила не принадлежность к какой-нибудь определенной фамилии или классу, как в большинстве религиозных союзов у греков; руководящим мотивом здесь была личная потребность в более искреннем богопочитании, более глубоком мировоззрении и более чистом образе жизни. Затем для орфиков характерно то, что они имели определенное учение. Последнее отличает их от обществ, связанных с мистериями; элевсинии состояли в повторении и дальнейшем развитии праздников древнего культа; орфизм же основывается на определенном воззрении на жизнь. Поэтому он образует догматическую теорию и даже целую теологию, которая со всеми своими мифами, гимнами и правилами учения сохранялась в обширной литературе и оказала явное влияние на позднейшую литературу, как на философскую, так и на поэтическую. Но орфические союзы не довольствовались развитием своего учения: их миросозерцание требовало практического применения и по своему существу приводило к установлению нравственных обязанностей. "Очищения и искупления играют здесь самую важную роль, и настойчивее всего подчеркивается их необходимость даже в том случае, если раньше не было определенного прегрешения, так как человек грешен уже с самого рождения и уже поэтому нуждается в раскаянии, искуплении и религиозном освящении" (Штенгель).
Аполлон, убивающий ящерицу
Существовала обширная орфическая литература, но она, к сожалению, мало известна нам, и то только из случайных упоминаний и цитат. Климент Александрийский называет несколько заглавий: "Прорицания", "Чаша", "Нисхождение во ад",
"Священное учение", "Природа". Свида упоминает даже двадцать одно сочинение. Нам передано также несколько имен авторов: прежде всего имя Ономакрита, собирателя старых прорицаний, как его называет Геродот, жившего в Афинах при Писистратидах и, по-видимому, игравшего главную роль как в деле установления текста Гомера, так и в основании орфической литературы. Замечательно, что между деятелями орфической литературы являются несколько пифагорейцев: таков Керкопс, которому приписывали теогонию в двадцати четырех рапсодиях; это главное орфическое сочинение, упоминаемое у Цицерона как канонический авторитет. Определение времени этих сочинений чрезвычайно трудно. Они цитируются преимущественно у очень поздних писателей; особенно неоплатоники пользовались как основным текстом для мистических умозрений. Многие думают, что и в содержании этих сочинений можно открыть явные следы более поздних влияний: так, учение о четырех элементах во всяком случае должно признаваться за указание на послестоическое происхождение. Такие соображения побудили Шустера и др. относить некоторые из главных орфических сочинений, особенно так называемую рапсодическую Теогонию, даже к христианскому времени. Но важным возражением против этого является то, что уже в начале Александрийского периода Эпиген написал оригинальное сочинение об орфической поэзии и пытался определить ее основателя. Следовательно, тогда уже существовала значительная орфическая литература, и хотя возможно, что она пополнялась и позже, тем не менее мы можем, вместе с Бергком, отнести составление главных орфических сочинений ко времени от Ономакрита до Аристотеля. Некоторые новые исследователи, как Группе и Керн, по примеру Лобека склонны восходить к еще более древним временам. Конечно, орфические сочинения должны были существовать и до Ономакрита, но те из них, отрывки которых дошли до нас, не заходят так далеко, а доходят приблизительно только до времени Гераклита.
Однако и здесь следует делать различие между составлением сочинений и их содержанием. Последнее, вероятно, относится к гораздо более глубокой древности. Между орфическими учениями и мифами, с одной стороны, и космогоническими и философскими системами Ферекида, Г ераклита, Эмпедокла, Пифагора – с другой, есть столь существенные точки соприкосновения, что мы, вероятно, должны их рассматривать как продукты одного и того же периода. Не одни орфики составляли теологические поэмы, давали мистические обеты, предписывали аскетические правила для жизни. То же делали критский Эпименид, руководивший искуплением за Килонову скверну[12] в Афинах, Эмпедокл, пифагорейцы и многие другие.
Новейшие исследования внимательно относятся к этим соотношениям, и это представляет значительный шаг вперед. Благодаря этому становится ясным, с одной стороны, что древнейшая греческая философия была возбуждена религиозными течениями того времени и находилась в зависимости от них, с другой стороны, что орфизм играл важную роль в духовном развитии и уже в VI в. оказывал влияние на лучшие умы.
Здесь открывается взгляд на самые далекие горизонты, так как невозможно отрицать существования важных пунктов сравнения между космогоническими принципами орфиков и семитическими космогониями. Группе хотел разрешить эту задачу путем реконструкции орфического теогонического стихотворения, переложением которого является "Обольщение Зевса" в Илиаде XIV и которое в свою очередь должно было быть переводом финикийского подлинника. Конечно, трудно ожидать общего признания этой смелой гипотезы; но чужеземные элементы в орфических воззрениях настолько очевидны, что даже Петерсен, относящийся столь недоверчиво к допущению чужеземных влияний в других случаях, здесь их все-таки признает – правда, по его мнению, они должны исходить не от финикиян, а от египтян и фригийцев. С несомненностью, однако, доказано только фракийское влияние.
Правильное понимание орфизма затрудняется для нас совокупностью многих обстоятельств; сюда относятся, наряду с поздней формой преданий, неясность и краткость упоминаний в более древней литературе. Платон говорит об Орфее только случайно, и притом с уважением, между тем как к орфеотелестам (посвящающим в орфические таинства) он относится с пренебрежением. Проследить в частностях следы орфических мыслей и соотношений представляет трудную задачу, которая далеко еще не получила удачного решения. То обстоятельство, что орфизм в сильной степени был слит с пифагореизмом и элевсинскими таинствами, делает эту работу еще затруднительнее. Тем не менее мы хотим попытаться выяснить некоторые главные пункты орфизма.
Орфики облекали свои учения большей частью в мифические формы. Прежде всего это относится к их космогониям. Мы говорим во множественном числе, потому что Дамаский знает три орфические космогонии, к которым можно присоединить еще четвертую из Аполлония (Argonaut. 1,496 и сл.). В качестве основных принципов, из которых все произошло, эти космогонии называют то Хронос, то Океан, то Нукс; в числе таких основных стихий фигурируют также Хаос, Эфир, Эреб. Мы видим, что отсюда уже не так далеко до известных нам космогонии, даже до теогонии Гесиода. Оригинально представление о мировом яйце, от разделения которого произошли небо и земля, или о существе, которое орфики называли Фанес, а также Эрикапай, Метис или Эрос и которое представлялось с крыльями, змеиным телом и другими животными атрибутами или которое обладало также мужскими и женскими свойствами вместе; в заключение Фанеса поглотил Зевс. Об этом образе уже много было рассуждений; объяснение Целлера, по которому Фанес заключал в себе "зародыши всех богов", не далеко отступает от толкования неоплатоника Прокла.
