Мне понадобилось пять секунд, чтобы осознать смысл сказанного.
– Нет!
Полуэльф досадливо поморщился, как бы говоря: «Так и знал, что с этим возникнут проблемы.»
– Поймите, Юлия, – с бесконечным терпением в голосе сказал он, – от укуса волколака нет противоядия. Трансформация – процесс необратимый, и она уже началась.
Вереск старался не показывать, как ему больно. Я пыталась не думать о том, что он чувствует на самом деле – с разорванным плечом и болтающейся на одних сухожилиях кистью. Иначе ситуация становилась совсем уж невыносимой.
– Кроме вас, этого сделать некому, – продолжал Вереск. – Я рискую промахнуться мимо сердца, Джанис и Женя… пока неизвестно где. А вам надо уходить отсюда. Запах крови… – он сглотнул с видимым трудом, – так привлекателен. А я не смогу защитить вас. Скорее наоборот.
Я упрямо молчала.
– Я знаю дорогу в Зингар. И обязательно приду туда в поисках пищи. А может быть, приведу за собой других. Вампиры меня, конечно, убьют, но какой ценой?
– Мне наплевать на вампиров, – сказала я.
Но мне не удалось обмануть даже себя.
Не наплевать.
Я механически вытащила стилет из ножен, погладила пальцами прохладный серебристый клинок, словно ища у него поддержки. Клинок молчал.
Почему я? У меня нет ни знаний, ни силы, ни права принимать такое решение.
Кто сказал, что от укуса волколака нет противоядия? И кто, если уж на то пошло, сказал, что это волколак? Вереск? Так ведь он не специалист, просто начитанный парень. Как я могу на практике доверять мнению, которое основано на знаниях, почерпнутых в библиотеке? Если окажется, что эта информация неполна или устарела, ошибку будет уже не исправить.
Какое я имею право распоряжаться его жизнью? Я ему не мать, не жена, даже, чёрт возьми, не любовница! Есть люди, связанные с ним более тесными узами – пусть они решают.
Я не умею принимать серьёзные решения – я никогда этого не делала. В конце концов, я ухитрилась безнадёжно запутаться даже в собственной жизни, как я могу взять на себя ответственность ещё и за чужую?!!
Вереск не торопил меня, молча наблюдая за отражением мыслей на моём лице.
Он не может уйти сейчас, это просто нелепо. Глупо. Нереально. Бред какой-то…
Мы так многого не успели. Не сказали. Не сделали.
Когда-то, несколько лет назад, мы с Костей спорили об эвтаназии и суициде, и я срывала голос, пытаясь доказать молодому врачу, что каждый имеет право на смерть. И вот сейчас мужчина, который мне дорог, весьма недвусмысленно заявил об этом праве… а я готова ухватиться за любой, самый крошечный, самый призрачный шанс, чтобы только он остался жив. Ну, пусть он будет не со мной. Пусть. Но я буду знать, что он где-то есть, и когда-нибудь… мало ли, что может случиться когда-нибудь.
Я не могу. Не могу! Почему – я?
Тошнота снова волной подкатила к горлу.
– Я не боюсь боли. – Вереск разлепил сухие губы. – Я боюсь потерять себя. Однажды это уже случилось со мной – там, на вересковых пустошах, – и я до сих пор просыпаюсь ночами от страха, что нашёл не того и не там. Я не хочу переживать это снова и снова каждый месяц. Это… страшнее смерти. Пожалуйста… помоги мне остаться собой…
О да, я слишком хорошо знаю, каково это – потерять себя. Но я ищу. Медленно, маленькими шагами, передвигаюсь по этому лабиринту к выходу. Я знаю, что выход есть – и всё равно иногда трудно удержаться, не упасть за грань отчаянья. А каково было бы, если бы я точно знала, что у меня нет ни единого шанса преуспеть? Что я потеряла себя – навсегда? И каждый месяц вспоминала бы о том, что где-то есть человек, который ждёт меня такой, какой мне уже никогда не стать…
На месте Вереска я бы тоже молила о смерти. Но я на своём месте, и у меня нет выбора умирать или не умирать. Умереть – это так просто. Гораздо проще, чем убить. Тем более – убить человека, который стал мне дорог…
Я ужасная эгоистка. Наверное, мои друзья и знакомые удивились бы, узнав об этом: я всегда была готова остаться после работы, чтоб помочь коллеге, не отказывала в просьбах присмотреть за кошкой, перевезти вещи, одолжить денег до зарплаты. Но я это делала для себя: для успокоения своей совести, для сохранения хороших отношений с коллегами, для облегчения своей жизни.
И даже сейчас я думаю о себе: как Я буду жить без него? что Я буду чувствовать, если ошибусь? имею ли Я право? А стоить посмотреть на ситуацию его глазами – и ответ становится очевиден.
Где-то наверху, над куполом вековых сосен, был яркий солнечный полдень, но вокруг сгущался сумрак. Меня начало знобить.
Вереск ни жестом, ни стоном не выдавал своей боли, терпеливо ожидая, когда я приму решение. Волосы разметались по траве. Несколько спутанных, влажных от пота прядей прилипло вискам. На алебастрово-белом лице застыла маска безмолвного страдания.
Я вдруг испытала острое желание прикоснуться к бескровным губам, пропустить между пальцами чёрный шёлк волос, дотронуться до прохладной мраморной кожи… В последний раз. Тряхнула головой, отгоняя наваждение. Ладони сжались на рукояти кинжала. Я приняла решение, и теперь моя рука не должна дрогнуть, иначе милосердие обернётся новой мукой.
Серебряный стилет взмывает над головой и летит вниз, стремительно – и мучительно долго. Входит в грудь полуэльфа: я ощущаю сопротивление плоти, но мне не приходится напрягаться, преодолевая его. Я – тетива. Я лишь направила найрунг, указав ему путь к цели.
Распростёртое на траве тело конвульсивно дёргается. Глаза распахиваются, и тонкий покров льда тает – теперь уже навсегда. Всё, о чём мы так долго и так бездарно молчали, можно прочитать в этом взгляде. Можно… но я не стану.
Когда-то я была готова отдать весь мир, чтобы мужчина посмотрел на меня таким взглядом. Теперь бы отдала целый мир – и ещё немножко в придачу – чтобы он никогда не смотрел на меня так . Только пусть будет жив.
А взгляд меж тем продолжает плавиться и менять цвет: в них уже не лёд, а два осколка неба, пронзительно-синего вечернего августовского неба. «Ты нужна мне», – говорит взгляд. Я знаю. Я пришла. И снова хочется позабыть про всё и раствориться в этом ультрамариновом небе…
Поздно.
– Ael as'far in'khash tha, dan'nahel? – горько спрашиваю я у своего синеглазого барда.
Взгляд уже начинает подёргиваться пеплом, но стынущие губы успевают выдохнуть:
– Ael'ta… elmah.
Кто ты, полуэльф? Кем ты стал для меня за неполные два месяца? Любимым? Другом? Братом? Я же визуал, типичный визуал, но почему-то ты для меня навсегда сохранишься в ощущениях: робкое прикосновение губ, на которое с предательской покорностью откликается моё тело, ускользающий запах вереска и тугое сопротивление плоти, в которую входит узкий серебряный стилет…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
