Взорам солдат, ворвавшихся в дом почтенного Пангхи, предстала ужасная картина: кровавые куски мяса и клочья ткани — то, что еще недавно было благополучной и добропорядочной семьей, — лежали по всему дому. Стены были заляпаны алым и густым белым — мозгами и кровью. Тела убитых были не просто обезображены, но разорваны на части с такой свирепой силой, что нельзя было с уверенностью утверждать, какому телу что принадлежало. Молодого сангасоя, недавно поступившего на воинскую службу, вытошнило тут же, в коридоре, где его взгляд натолкнулся на несколько пальцев, на которые он чуть было не наступил.
Несчастные женщины так и остались в спальне. Их лица были выедены, а груди вырваны. У той, что была стройнее и, по‑видимому, моложе, правая рука, вырванная из сустава, валялась недалеко от кровати. Старшая женщина была изувечена еще сильнее.
Младшая дочь Пангхи, привлеченная шумом и криками, доносившимися со стороны ее дома, прибежала в сопровождении братьев своей подруги. Ее долго не хотели пускать в дом, но она рвалась из рук удерживавших ее мужчин и рыдала:
— Дор! Дор! Где Дор?!
Из этих диких выкриков солдаты наконец поняли, что в доме должен был быть еще кто‑то. Они не без содрогания поднялись на второй этаж, где и нашли окровавленное тело совсем молодой девушки, почти девочки. Она еще дышала.
Дор вынесли из дома в сад, где к тому времени толпилось около полусотни человек соседей и охраны. Тело девушки являло собой жуткое зрелище — она вся была исцарапана, разодрана, лицо ее опухло, а правый глаз заплывал громадным фиолетовым синяком, образовавшимся от сильнейшего удара. Встрепанные волосы, разбитые губы, и самое жуткое — правая нога была откушена или оторвана неведомой тварью почти по самое бедро. Она с трудом, но дышала, и многие высказали предположение, что хоть ее удастся спасти.
Обезумевшая от горя Гата, за несколько минут потерявшая отца, мать и сестру, вцепилась в руку Дор, боясь выпустить ее даже на короткую долю секунды. Это было последнее оставшееся у нее сокровище.
Дор вздрогнула несколько раз всем телом и едва приоткрыла глаза.
— Мама… — позвала она так жалобно, что даже у воинов сердца дрогнули от безысходности. — Мама, папа, где вы?
— Сестричка, я тут, — прошептала Гата, роняя слезы.
— Что с нашими? Я видела… — Девушка застонала, не в силах превозмочь боль.
Кто‑то из солдат перетягивал обрубок ноги чистым полотном. Одного из воинов послали за лекарем, который жил через два квартала. Соседи старались помочь, чем могли, — но что они могли сделать? Люди корили себя в душе за бездействие, но и испытывали облегчение, что это не их семью постигло такое страшное горе.
— Папа! — позвала Дор снова.
— Он не в сознании, — едва вымолвила Гата, боясь напугать сестру сообщением о трагической смерти родителей.
Тело Пангхи — вернее, то, что осталось от его тела, — было найдено в саду. Тварь, изувечившая беззащитных женщин, просто откусила ему голову. Сейчас тело несчастного портного осторожно завернули в несколько простыней и отдельно — голову с окровавленными, пустыми глазницами. Судя по тому, что мужских криков слышно не было, Пангха погиб моментально, а вот уж над его семьей тварь постаралась.
Дор с трудом приподняла голову и попыталась подозвать к себе Гату. Та кинулась к несчастной сестре.
— Гата, будь осторожна. Я видела это… Я знаю — мамы нет, Алэл… Он не мог не убить. — Она откинулась.
По запавшим, посеревшим щекам Дор текли ручейки влаги, размывая запекшуюся кровь.
— Болит… Больно… Я видела его…
Голос прервался всхлипом. Громко зарыдала соседка, с детства знавшая веселых и красивых дочерей Пангхи. Бился в рыданиях мощный парень — жених Алэл, друзья едва удерживали его на месте:
— Не нужно, — бормотал кто‑то, — не нужно. Запомни ее прекрасной. Не ходи туда…
— Что ты видела?!! — закричал начальник охраны, наконец сообразивший, о чем говорит несчастная.
— Я видела…
— Скажи же! Скажи, чтобы мы могли найти убийцу папы и мамы! — закричала Гата, падая на землю возле Дор.
— Видела.
Это были последние слова девушки. Голова ее безвольно поникла, и больше она не подавала никаких признаков жизни.
* * *
Каэтана отправилась на поиски монахов еще ранним утром. Но ни настойчивые мысленные призывы, ни самое примитивное прочесывание аллей храмового парка ничего ей не дали.
— Ну как? — спросил Барнаба, выныривая из‑за цветущего куста жасмина. — Нашла?
— Как сквозь землю провалились. И это когда они больше всего мне нужны.
— Думаешь, они смогут помочь?
— Я уже ничего не думаю, милый Барнаба. Я просто боюсь, что мы теряем столь драгоценное сейчас время. Но не могу же я идти неведомо куда.
— Не можешь, — согласился толстяк.
— А ты мне ничего не подскажешь?
— Что угодно! Но только нужно указать мне, в каком месте искать воспоминания, — памяти у меня нет. Не знаю я, что тебе пригодится, а что — нет.
— Тогда тем более надо найти Да‑Гуа, Ши‑Гуа и Ма‑Гуа.
— Пойдем искать, — покладисто покивал головой толстяк.
Каэтана с удивлением на него посмотрела — он все кивал и кивал головой, будто находил в этом какое‑то удовольствие. Она остановилась, выжидая.
— А почему ты так и не сказала мне, как я выгляжу сегодня? — спросил Барнаба без всякой видимой связи с предыдущей темой.
— Устойчивее. Больше похож на что‑то определенное. Только вот уши…
— А что с ушами?
— Для слона нормально, для остальных великоваты. Извини, если я тебя разочаровала.
— А жаль, — сказал Барнаба, манипулируя с ушами. — Так удобно слушать и не жарко — можно обмахиваться, как веером.
— Если это единственное преимущество, то лучше оставь как у людей. А то от нас с тобой во внешнем мире будут шарахаться во все стороны. Это не способствует успеху нашей миссии.
— Как скажешь, — покладисто согласилось Время. — О, ты смотри, кто пожаловал!
— Кто? — Каэ обернулась в надежде увидеть трех монахов.
В мерцающем и переливающемся плаще серебряного огня стоял перед ней Повелитель Ада Хорэ, Тиермес. Ветра не было, но его волнистые кудри платинового цвета шевелились, как живые. А глаза — сверкающие озерца жидкой ртути — смотрели на нее с такой нежностью и такой печалью, что сердце сладко защемило.
— Здравствуй, — сказал он и шагнул навстречу, протягивая к Каэтане обе руки.
Она легко обняла его, на мгновение приникла к неожиданно теплой груди. Затем так же легко отстранилась.
— Здравствуй… — начал он, но Каэ ласково положила ладонь ему на губы:
— Молчи, молчи. Не нужно. Лучше ответь, что ты здесь делаешь?
— В гости пришел.
— В гости ты приходил не так уж и давно. А сегодня лицо у тебя не как у гостя, а совсем, я бы сказала, наоборот.
— Ты же Богиня Истины, ничего от тебя не скроешь, лю…
— Молчи, я же прошу, молчи.
Тиермес отвернулся на мгновение. И рассеянный взгляд его упал на Барнабу.
— А это кто? — спросил он с нескрываемым изумлением. Присмотрелся. — О! Приветствую тебя со всем почтением, — и поклонился изысканно.
— Здравствуй, Тиермес, — ответил Барнаба. — Меня можно узнать?
— Не легко, но вполне возможно, — улыбнулся Правитель Ада Хорэ. — Хорошо, что ты здесь. Твоя помощь крайне необходима.
— Что‑то случилось? — тревожно спросила Каэтана.
— К сожалению. Я думаю, что скоро тебя навестят Новые боги. Во всяком случае, га‑Мавет, Арескои и А‑Лахатал могут появиться здесь в любой момент. Выслушай их, будь добра. То, что произошло у Джоу Лахатала, — страшно, они растеряны и нуждаются в помощи.
— Мне кажется, я догадываюсь, что именно.
— Даже ты не сможешь угадать всего. Но если ты думаешь, что Он появился, тогда ты права.
— Да, правда. Об этом я и подумала.
— Он чуть было не поглотил га‑Мавета, и тогда мальчик призвал меня. Я сделал, что мог. Милая, как мало я смог сделать. То, что я ощутил, — непередаваемо. Он непобедим, я не нашел ни одного слабого места, ни одной бреши в Его защите, куда можно было бы нанести удар. Ты знаешь, я не трус. Но как жутко чувствовать себя беззащитным и беспомощным.
— Итак, он появился. Когда, как, откуда?
— Ни одного ответа, Каэ, дорогая. Может, желтоглазый хоть что‑нибудь расскажет, но сомневаюсь. Я на какое‑то время проник в Его сознание: оглушительная агрессия, злоба, чернота, пустота. Ни единой мысли, ни капли чувства.
— Это плохо. А что с га‑Маветом?
— Не хотел тебе говорить, но ведь все равно увидишь. Мне пришлось отрубить ему руку.
— Как же это? — ахнула Каэтана. И растерянно обернулась к Барнабе:
— Неужели не успеем?
— Должны успеть, — спокойно ответило Время. — Хоть этот шанс у нас есть.
— Можно с тобой поговорить о чем‑нибудь приятном? — спросил Тиермес, обращаясь к Каэтане. — Неприятности и сами нас найдут.
— Только ты во всем обитаемом мире можешь называть неприятностью угрозу полного уничтожения. Ну, пойдем, пройдемся по парку. Глядишь, и наших монахов встретим. Все равно без толку стоять смысла нет.
