По мысли Потемкина, Израилевский полк должен был состоять наполовину из пехоты, наполовину из кавалерии (евреев-казаков с запорожскими пиками). В марте 1788 года проходили учения тридцати пяти бородатых еврейских казаков. Скоро набралось уже два эскадрона, однако пять месяцев спустя Потемкин приказал распустить Израилевский полк, — как шутил де Линь, «чтобы не ссориться с Библией».[781]
Делом, не менее важным, чем переформирование кавалерии, было восстановление черноморского флота и его подготовка к боям под Очаковом. Он призвал лучших кораблестроителей. Снова понадобился Сэмюэл Бентам. Потемкин зачислил его в морское ведомство и приказал ему создать гребную флотилию.
Наконец и австрийцы вступили в войну, предприняв вылазку на турецкую крепость Белград. Операция провалилась: австрийские лазутчики, проникшие в город, чтобы открыть ворота, заблудились в тумане. Потемкин был в ярости, но Екатерина успокаивала его: «Хотя для них не очень хорошо, но для нас добро, понеже заведет дело далее». Иосиф поставил под ружье 245 тысяч человек, и, хотя его армия занимала оборонительную позицию, это сдерживало турок и давало Потемкину время готовить сражение на Лимане.
Потемкин направил де Линю два меморандума, которых тот не упоминает в своих знаменитых письмах, потому что они ясно очерчивают изъяны австрийской стратегии. Потемкин советовал концентрировать силы, а не рассредоточивать их на непрочные кордоны, как делал Иосиф. Мы не знаем, дошли ли эти меморандумы до императора, но он делал прямо противоположное тому, что рекомендовал Потемкин, — результаты были плачевны. Австрийский генерал принц Фредерик Иосиф Саксен-Кобург-Заальфельд не сумел взять Хотин; вторая атака на Белград также не состоялась.
Между тем Потемкина по-прежнему занимал польский вопрос. Речь Посполитая приближалась к так называемому Четырехлетнему сейму — парламенту, возглавившему польскую революцию против российского протектората. Этого удалось бы избежать, если бы состоялся союз Потемкина с королем Станиславом Августом. «Решите Польшу предпринять войну [вместе] с нами», — убеждал князь Екатерину. Он предлагал 50 тысяч ружей, чтобы экипировать польскую армию. Польская конница, которая могла бы очень помочь в предстоящих сражениях с турками, насчитывала 12 тысяч всадников). Часть этих сил Потемкин хотел возглавить сам, «хотя бы одну бригаду. Я столько же поляк, как и они», — писал он. Екатерина не одобряла его планов.[782] Она лишь предложила трактат, который поддерживал польскую конституцию, удовлетворявшую целям России, но подписан он не был.
В Херсоне Сэмюэл Бентам начал работать над созданием гребной флотилии, пустив в ход всю свою изобретательность. Галеры он превратил в канонерские лодки, но главным его делом стала установка на канонерские лодки гораздо более тяжелых орудий, чем употреблялись до тех пор. «Использование тридцатишести- и даже сорокавосьмифунтовых орудий на таких маленьких судах, — хвастался он брату, — моя собственная идея». Потемкин, прибывший в Херсон с инспекцией в октябре, вполне оценил значение бентамовского нововведения и внедрил его на все лодки, включая двадцать пять запорожских «чаек», строительством которых руководил Фалеев. «Во флоте бдят калибр пушек, а не число», — объяснял Потемкин Екатерине. Он публично принес благодарность Бентаму. Англичанин торжествовал.[783]
К весне у Потемкина образовалась хорошо вооруженная гребная флотилия, созданная почти из ничего. Кого поставить во главе ее? Накануне нового 1788 года в Елисаветград прибыл снедаемый жаждой деятельности принц Нассау-Зиген. Потемкину нравился послужной список принца, но он знал пределы его возможностей и называл его «почти моряк», — впрочем, это делало его самым подходящим кандидатом в адмиралы нового «почти флота».[784] 26 марта Нассау был назначен командиром гребной флотилии.
Потемкин снова и снова осматривал свое детище, хотя «сила его власти, внушаемый им страх и скорость исполнения его приказаний делали эти инспекции почти ненужными». К концу марта 1788 года все было почти готово. Но, когда вопрос с командованием был как будто уже решен, на сцену выступил американский адмирал.
«Прибыл Пол Джонс, — сообщала Екатерина Гримму 25 апреля 1788 года. — Сегодня я принимала его. Верю, что он сотворит для нас чудеса».[785] Джон Пол Джонс, сын шотландского садовника, был самым знаменитым моряком своего времени; в Америке его считают основателем национального флота. Крошечная эскадра Пола
Джонса терроризировала британские берега на протяжении всей американской войны за независимость. В Америке он имел репутацию героя освободительной войны, во Франции — дерзкого головореза, а в Англии — лютого пирата. Английские няни пугали рассказами о нем детей. В 1783 году, когда война за независимость окончилась, Пол Джонс оказался в Париже. Барон Гримм, Томас Джефферсон и Льюис Литглпейдж рекомендовали его Екатерине. Императрица не могла не соблазниться громким именем. Считается, что Екатерина приняла Пола Джонса в русскую службу, не посоветовавшись с Потемкиным, однако архивы показывают, что светлейший вел с ним параллельные переговоры. «Если сей офицер теперь во Франции, — предписывал он русскому послу в Париже Симолину 5 марта 1788 года, — прошу ваше сиятельство устроить его приезд в Россию в скорейшем времени, чтобы мы могли употребить его талант в открывающейся кампании».[786]
Скоро Пол Джонс прибыл в Царское Село, однако адмирал Сэмюэл Грейг и английские офицеры Балтийского флота отказались служить вместе с пиратом, и Екатерина направила его в Елисавет-град. 19 мая 1788 года Потемкин поручил контр-адмиралу Павлу Ивановичу Джонсу командование парусной эскадрой из 11 боевых кораблей; гребная флотилия осталась за Нассау.
20 мая 1788 года перед Лиманом под Очаковом вырос лес турецких мачт. «Нам предстоит станцевать танец с капитан-пашой», — задорно сообщал Нассау жене. Графу де Дама он клялся, что через два месяца либо погибнет, либо наденет Георгиевский крест.[787] Турецким флотом командовал Газы Хасан-паша, выдающийся военачальник, последний из знаменитых алжирских пиратов, подавивший мятеж против султана в Египте. Кумир константинопольской толпы, он получил прозвание Крокодила морских боев. Газы Хасан-паша привел 18 линейных кораблей, 40 фрегатов и множество гребных галер, всего 109 судов, что значительно превосходило силы русских. Потемкин, снова занервничав, опять начал думать об эвакуации из Крыма. «Когда кто сидит на коне, тогда сойдет ли с оного, чтоб держаться за хвост?» — отвечала Екатерина.[788] Конечно, прежде всего он нуждался в ее поддержке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
