Лиман тянется с востока на запад на тридцать миль. Ширина его восемь миль, но у самого выхода к морю расстояние между берегами всего две мили. Южный берег принадлежал русским и оканчивался узкой Кинбурнской косой, а на северном берегу, блокируя выход русских судов из Днепра в Черное море, стояла турецкая крепость Очаков. Только овладев Очаковом можно было думать о дальнейшем развитии военных успехов. Но до тех пор, пока турецкие суда хозяйничали в Лимане, взять крепость не представлялось возможным. Вступая в бой с турецкой флотилией, нельзя было этот бой проиграть: поражение позволило бы туркам снова атаковать Кинбурн, подняться на пятнадцать миль вверх по Днепру и штурмовать Херсон. Взятие же Очакова открыло бы связь между Херсоном и Севастополем, дало бы возможность защитить Крым и отвоевать для России новый участок побережья.
Теперь все зависело от того, одолеют ли Нассау-Зиген и Пол Джонс Крокодила морских боев.
27 мая 1788 года Потемкин выступил из Елисаветграда во главе армии по направлению к Очакову. Утром 7 июня Хасан-паша вошел в Лиман с гребной флотилией под прикрытием боевых кораблей. Это было величественное зрелище — «красивее, чем бал в Варшаве», — вспоминал Нассау. Он и граф де Дама показали друг другу портреты своих жен. Турки открыли огонь. Сильный противный ветер не позволял эскадре Пола Джонса вступить в сражение и тогда запорожские чайки под командой Нассау атаковали турок по всей линии. Бентам, командовавший семью галерами и двумя канонерками, бил по турецким судам из всех пушек. Одно из орудий взорвалось, и Бентаму опалило брови.
Турки стали отступать в беспорядке. Чтобы остановить бегство, Хасан-паша велел стрелять по собственным судам. Нассау и Пол Джонс отдали приказ преследовать противника. Турки отошли, потеряв три корабля.
Тем временем армия Потемкина встала лагерем на Южном Буге. «То Божий промысел!» — восклицал светлейший, узнав об успешном сражении 7 июня.[789] Но главные дела были еще впереди — чтобы начинать осаду Очакова с суши, надо было полностью разбить турецкую флотилию в Лимане.
А между Нассау и Полом Джонсом после 7 июня начались ссоры. Оба жаловались друг на друга Потемкину. Тот пытался примирить их, втайне поддерживая Нассау. «Вас одного, — писал Потемкин ему через два дня после сражения, — я считаю творцом нашей победы».[790]
16 июня Хасан-паша ввел в Лиман всю свою флотилию. «Невозможно представить себе более устрашающей картины, чем эта линия кораблей, протянувшаяся от берега до берега», — писал подполковник Генри Фэншоу. Корабли стояли так близко друг к другу, что их паруса соприкасались. Атака была неизбежна. Ночью, получив подкрепление из 22 канонерских лодок, Нассау созвал военный совет. Пол Джонс сказал: «Я вижу перед собой глаза настоящих героев», — но рекомендовал осторожность. Нассау вышел из себя, объявив, что американец может стоять со своими кораблями позади всех, и назначил на раннее утро упреждающий удар.
Граф де Дама командовал наступлением на правом фланге, Бентам и Фэншоу, поддерживаемые кораблями Джонса, «Владимиром» и «Александром», пошли в атаку на турецкие линейные корабли. Турки двинулись им навстречу, трубя в трубы, ударяя в кимвалы и громко крича, однако, не выдержав дерзкого натиска, скоро отступили. Корабль самого Хасана-паши сел на мель. К нему устремились канонерки графа де Дама, но турецкий огонь потопил одну из лодок. Заметив мель, Пол Джонс приказал своим линейным кораблям прекратить преследование, но Бентам, Фэншоу и остальные продолжали погоню на своих легких судах.
Главное дело разгорелось после полудня, когда удалось разбить оттоманский флагман. Хасан-паша продолжал командовать боем, высадившись на ближайшую косу.
Англичане не прекратили охоты и с наступлением ночи. Турки отошли под прикрытие очаковской артиллерии, оставив в Лимане два разбитых линейных корабля и шесть канонерских лодок.
Ночью Газы Хасан стал выводить свой флот в море, но, когда корабли проходили мимо Кинбурнской косы, Суворов открыл по ним огонь с батареи, выставленной на этот самый случай. Пытаясь уклониться от русских ядер, два корабля и пять фрегатов врезались в берег и встали, освещенные яркой луной. Во время затишья Пол Джонс провел рекогносцировку и написал мелом на корме одного из кораблей: «Сжечь. Пол Джонс, 17/28 июня».
На флагмане Нассау собрался военный совет. Адмиралы снова поссорились. «Я не хуже вас знаю, как захватывать корабли!» — кричал Нассау. «А я доказал, что умею захватывать не только турецкие», — парировал Джонс.[791]
Нассау, Бентам и де Дама решили атаковать суда, севшие на мель. «Дисциплиной, — вспоминал Бентам, — мы немногим отличались от лондонской толпы». Он выпустил столько ядер, что из-за дыма уже не видел цели. Ему удалось захватить один линейный корабль, но «толпа» так жаждала крови, что взорвала другие суда, к веслам которых были прикованы три тысячи гребцов. «Мертвые тела плавали вокруг еще две недели», — рассказывал Сэмюэл отцу.[792] Хасан-паша приказал казнить нескольких своих офицеров.
«Наша победа полная! восклицал Нассау. — И обеспечила ее моя флотилия!» За два дня сражений турки потеряли 10 кораблей, 5 галер, 3 тысячи человек убитыми и 1673 пленными. Потери русских составили всего один фрегат, 18 человек убитых и 67 раненых. Графу де Дама была поручена честь доставить эту новость светлейшему в лагерь на Буге. Князь был вне себя от радости: «Что я вам говорил? — восклицал он, обнимая де Линя. — Это ли не чудо? Я баловень у Господа Бога». И писал Суворову: «Лодки бьют корабли [...]! Я без ума от радости».[793]
В ту же ночь светлейший приплыл по Бугу на флагман Пола Джонса «Святой Владимир», где был устроен обед. Подняли флаг Потемкина — адмирала Черноморского и Каспийского флотов. Князь убедил командующего гребной флотилией извиниться перед обидчивым американцем, однако остался при убеждении, что победа одержана только благодаря Нассау. «Матушка родная, Всемилостивейшая Государыня! — писал он Екатерине 19 июня. — Поздравляю с победой знаменитой! Капитан-паша, хотевши нас проглотить, пришед с страшными силами, ушел с трудом. Бог видимо помогает. Мы лодками разбили в щепы их флот и истребили лутчее, а осталась дрянь, с которою он уходит в Варну. Матушка, будьте щедры к Нассау, сколько его трудов и усердия [...] А пират наш не совоин».[794]
На самом деле победой русские были больше всего обязаны артиллерии Бентама. Разумеется, в этом не сомневался и сам Сэмюэл, произведенный в полковники и получивший Георгиевский крест и шпагу с золотым эфесом. Потемкину Екатерина отправила золотую шпагу «необыкновенной красоты, с тремя большими алмазами» и золотое блюдо с надписью «фельдмаршалу князю Потемкину-Таврическому, командующему сухопутной и морской армиями, одержавшими победу на Лимане, и создателю флота».[795] Посрамленный Хасан-паша ушел с остатками своего флота.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
