В моих глазах Авроре, конечно, цены не было. Но что думает об этом ее молодая хозяйка? До сих пор она никому не хотела продавать мою суженую. Но даже если можно оценить девушку на деньги, согласится ли мадемуазель Эжени продать ее мне? Какая нелепая просьба: продать мне ее невольницу, чтобы я мог жениться на ней! Как отнесется к этому Эжени Безансон?
Даже мысль о предстоящем разговоре пугала меня, но время для него еще не приспело.
«Надо прежде повидаться с Авророй наедине, спросить ее, любит ли она меня, а затем, если она согласна быть моей женой, я сумею всего добиться. Я еще не знаю каким путем, но моя любовь преодолеет все препятствия. Она придаст мне несокрушимую силу, мужество и решимость. Я сломаю все преграды. Я уговорю или сокрушу всех моих противников. Я смету все, что станет между мною и моей любовью! Аврора, я спешу к тебе!»
Глава XXIII. НЕОЖИДАННОСТЬ
Вдруг лошадь моя громко заржала, прервав мои размышления. Я взглянул вперед, чтобы узнать, в чем дело, и увидел, что приближаюсь к плантации Безансонов. Из ворот выехала коляска. Лошади бежали рысью, экипаж свернул на дорогу и помчался прочь от меня; вскоре он скрылся в облаке пыли.
Я узнал коляску мадемуазель Безансон. Хоть я и не успел разглядеть, кто в ней сидел, однако заметил, что это были дамы.
«Наверно, мадемуазель Эжени с Авророй», — подумал я. Должно быть, они меня не заметили за высокой оградой, а выехав за ворота, сразу повернули.
Я был очень разочарован. Значит, я спешил напрасно, и мне оставалось только вернуться обратно в Бринджерс.
Я уже натянул поводья, собираясь повернуть, когда мне пришло в голову, что я мог бы догнать их и перекинуться с ними несколькими словами. Если мне удастся обменяться взглядом с Авророй, это уже вознаградит меня за мою скачку. Я пришпорил лошадь и помчался вперед.
Поравнявшись с воротами, я увидел Сципиона. Он запирал их, пропустив коляску.
«Ага! Вот у кого я узнаю, за кем собираюсь скакать», — решил я и, придержав лошадь, подъехал к нему.
— Боже милостивый! Как шибко скачет молодой масса! Словно всю жизнь не слезал с седла! Ух!
Не обращая внимания на этот комплимент, я торопливо спросил, дома ли его госпожа.
— Нет, масса, она только что уехала. Она отправилась к масса Мариньи.
— Одна?
— Да, масса.
— С ней, наверно, и Аврора?
— Нет, масса. Она уехала одна. Рора осталась дома.
Если бы Сципион следил за мной, он заметил бы, какое впечатление произвели на меня его слова, ибо я уверен, что изменился в лице. Сердце запрыгало у меня в груди, кровь прилила к щекам.
«Аврора дома, она одна!»
Впервые за все это время мне представился такой счастливый случай, и я невольно выдал свою радость.
К счастью, негр ничего не заметил, ибо даже верному Сципиону я не мог доверить своей тайны.
Не без труда овладев собой, я осадил свою лошадь, которая рвалась вперед, и нечаянно повернул слишком круто. Сципион подумал, что я собираюсь возвратиться в Бринджерс.
— Неужели масса хочет уехать и ни минутки не отдохнет у нас? Мисса Жени нет дома, но Рора — она осталась. Рора даст масса стакан кларета, а старый Зип приготовит прохладительное питье. Сегодня очень-очень жарко! Ух-х!
— Твоя правда, Сципион, — сказал я, делая вид, что сдаюсь на его уговоры. — Сведи мою лошадь на конюшню, я немного отдохну.
И, сойдя с лошади, я отдал поводья Сципиону, а сам прошел в ворота.
От ворот до дома было шагов сто, если идти по широкой аллее, ведущей прямо к подъезду. Но были еще две боковые дорожки, которые вились между кустарниками и небольшими деревьями — лаврами, миртами и апельсинами. Того, кто шел по одной из этих дорожек, нельзя было увидеть из дома, пока он не подойдет вплотную к окнам. Обе дорожки, минуя главный вход, вели к низкой веранде. Поднявшись на нее но нескольким ступенькам, вы могли войти прямо в дом, ибо окна, как это принято у креолов, доходили до самого пола.
Войдя в ворота, я свернул на одну из этих боковых дорожек н не спеша направился к дому. Я выбрал более длинный путь и шел медленно, чтобы успеть справиться с волнением. Я слышал громкие удары своего сердца, и мне казалось, что, торопясь к желанной цели, они обгоняют мои шаги. Наверно, я лучше владел бы собой даже под дулом пистолета.
Долгое ожидание этой встречи, непредвиденная удача, предвкушение великого счастья — свидания наедине с той, кого я любил, — все это привело в смятение мои чувства. Неудивительно, что я немного потерял голову.
Сейчас я увижусь с Авророй наедине, и только любовь будет нашим свидетелем. Я выскажу ей все свободно, без помех. Услышу ее голос, ее нежные признания… Я обниму ее и прижму к своей груди! Я буду пить слезы с ее глаз, целовать ее румяные щеки, ее коралловые губы! Я буду говорить и слушать слова любви! О, я упьюсь этими сладостными минутами!
Меня ожидало безграничное счастье. Неудивительно, что я был глубоко взволнован и тщетно пытался усмирить свои чувства.
Я подошел к дому сбоку и поднялся на веранду. Ее устилали циновки из морской травы, и я в своих легких башмаках двигался по ней почти неслышно. Я приближался к гостиной; ее два больших окна доходили, как я говорил, до самого пола.
Я поравнялся с одним из них, но тут что-то заставило меня остановиться. В гостиной слышались голоса, и я сразу узнал голос Авроры.
«Она с кем-то разговаривает. С кем же? С маленькой Хлоей? Или с ее матерью? А может, с кем-нибудь из слуг?»
Я прислушался.
«О Боже! Это говорит мужчина!.. Но кто же? Сципион? Нет, Сципион не мог еще вернуться из конюшни. Это не он. Кто-нибудь из слуг? Жюль — дровосек? Батист — рассыльный? Нет, говорит не негр. Это голос белого человека. Неужели надсмотрщик?»
Когда эта мысль мелькнула у меня в голове, я почувствовал словно укол в сердце; это была не ревность, но что-то похожее на нее. Скорее возмущение, чем ревность. Пока я ведь еще не услышал ничего такого, что могло бы вызвать у меня ревность. То, что он подле нее и разговаривает с ней, — еще не повод для ревности.
«Вот как, мой прыткий „погоняла“, — подумал я, — твое увлечение маленькой Хлоей уже прошло! И неудивительно. Кто будет заглядываться на звезды, когда на небе светит полная луна? Хоть ты и грубый скот, однако не слепой. Я вижу, ты тоже не зеваешь и ждешь удобного случая прийти в гостиную».
Но — тсс…
Я снова прислушался. Сначала я остановился из деликатности, не желая внезапно появляться перед открытым окном, через которое было видно все, что делается в комнате. Я хотел дать знать о моем приближении каким-нибудь шумом — покашливаньем или шарканьем ног. Но теперь мои намерения изменились. Я не мог удержаться и стал подслушивать.
