Ноги отказывались нести его в Малберри-гроув. Душа его разрывалась от горя. Мысли постоянно возвращались к тому, что уплывало из рук. Однажды в школе он просадил шесть шиллингов, поставив на то, что Р. Б. Бленкинсопу, по прозвищу Книжный Червь, не съесть десять порций макарон за время перемены. Это был самый легкий удар судьбы. Просто смешной по сравнению с тем, что судьба нанесла ему сейчас. Это удар так удар. Деньги валялись под ногами. А он не сумел их подобрать.
Тяжело дыша, Бисквит доплелся до Малберри-гроув и свернул к калитке усадьбы. Ему хотелось услышать слово сочувствия, и сказать его мог только Берри Конвей. Больше того, он боялся признаться себе, что где-то в глубине души еще теплилась последняя надежда: вдруг Берри сможет раздобыть деньжат! Вот ведь Этгуотер одолжил же ему однажды двести фунтов, и Берри их вернул. Такое не забывается, это должно расположить Эттуотера к очередному проявлению щедрости.
Чуть оживившись, Бисквит постучал в окно гостиной. — Берри! — позвал он.
Берри был дома и услышал стук. Услышал он и голос друга. Но не отозвался. Он тоже был погружен в тяжкие раздумья и хотя всегда радовался обществу Бисквита, теперь чувствовал себя не готовым к дружеской беседе. Он опасался, что Бисквит опять начнет петь соловьем о своей Кичи и каждое его слово будет буравить ему сердце. Мужчина, которому только что женщина разбила сердце на мелкие кусочки, не сможет радоваться чужому счастью.
Поэтому Берри затаился во тьме и не подавал признаков жизни. А Бисквит с проклятием отвернулся от окна, присел на ступеньку и закурил.
Не найдя, однако, утешения в никотине, он поднялся, подошел к ограде и прислонился к ней. Стал смотреть на окружающий пейзаж. Сгущалась ночная тьма, но еще было видно, как лебедь Эгберт плыл по воде, и Бисквит прикинул, можно ли попасть в него отсюда палкой. Когда душа уязвлена, иногда можно облегчить страдания, подразнив лебедя. Бисквит подобрал подходящую палочку.
Он примерился, прикидывая траекторию, но вдруг между ним и целью возникло препятствие. Высокий худой мужчина зрелого возраста вышел из-за угла и уставился на Бисквита, словно на могильный камень, под которым был погребен его лучший друг.
— Добрый вечер, мистер Конвей, — сказал пришелец грустным голосом, напомнившим интонацию управляющего банком, извещающего его, лорда Бискертона, о том, что в сложившихся обстоятельствах превышение кредита было бы неудобно, нет, скорее — невозможно. — Вы ведь мистер Конвей, не так ли? Моя фамилия Роббинс.
2
Ошибка старшего партнера адвокатской конторы «Роббинс, Роббинс, Роббинс и Роббинс» была вполне естественной. Мистер Фрисби направил его в Вэлли Филдс к авантюристу, проживающему в «Укромном Уголке» на Малберри-гроув, и у калитки указанной усадьбы он обнаружил стоявшего за забором молодого человека, Неудивительно, что мистер Роббинс решил, что цель путешествия достигнута.
— Мне хотелось бы поговорить с вами, мистер Конвей, — сказал он.
Вмешательство в спортивные планы не понравилось Бисквиту.
— Я не мистер Конвей, — резко сказал он. — Мистера Конвея нет дома.
Мистер Роббинс предупредительно воздел обтянутую перчаткой руку. Он ожидал такого рода реакцию.
— Прошу вас, немного терпения, — сказал он. — Понятно, что вы предпочли бы не обсуждать свои дела, но, боюсь, мне придется настоять на этом.
У мистера Роббинса было две манеры разговаривать с людьми. Беседуя с доверившимся ему клиентом, он позволял себе расслабиться и пошутить. Но, имея дело с авантюристами, он был тверд и непреклонен.
Ему не нравился стоявший перед ним мошенник, поэтому он взял холодный тон.
— Я представляю интересы мистера Фрисби, с племянницей которого, насколько мне известно, вы собираетесь заключить брачный союз. Мой клиент положительно настроен не допустить этого брака, и, смею вас заверить, вы не сможете поступить наперекор его желанию. Проявив несговорчивость и неуступчивость, вы потеряете все. Если же вы будете благоразумны, мой клиент готов покончить дело с большой щедростью. Я думаю, вы согласитесь со мной, мистер Кон-вей, — беседуя здесь, с глазу на глаз, в отсутствие свидетелей, — что героизм в данном случае неуместен, и мы можем сразу приступить к обсуждению финансового аспекта.
Бисквит выслушал эту тираду без всякой почтительности. Он достаточно натерпелся за этот день, чтобы кротко внимать глупой болтовне. Седины собеседника, выбивавшиеся из-под шляпы, не позволили ему ответить действием, иначе он сшиб бы эту шляпу одним ударом. Он решил ответить словесно только для того, чтобы поставить завзятого оратора на место. Однако Бисквит не воспользовался возникшей паузой, чтобы указать на ошибку. Мысль о том, что в одиннадцатом часу трудного дня судьба послала ему человека, который заговорил о деньгах — пока очень туманно, но с некоей лучезарной перспективой, — заставила его промолчать.
— Ну так как, мистер Конвей, — возобновил свою речь мистер Роббинс, — будете благоразумны?
Бисквит закашлялся. Палка выпала из его рук.
— Вы предлагаете мне деньги за…
— Позвольте!
— Нет уж, говорите прямо, — прервал его Бисквит, — идет речь о деньгах или нет?
— Идет. Я уполномочен предложить…
— Сколько?
— Две тысячи долларов.
Малберри-гроув поплыл перед глазами Бисквита. Лебедь Эгерт превратился в двух лебедей, близнецов.
— Подумайте хорошенько, — сказал мистер Роббинс.
Он плотно запахнул полы пиджака, больше напоминавшего крылатку. Бисквит бессильно оперся о забор.
— Когда я их получу? — спросил он после паузы.
— Сейчас.
— Сейчас?
— У меня с собой чек. Смотрите!
И мистер Роббинс вытащил из кармана чек и помахал им перед носом Бисквита. Долго махать ему не пришлось.
— Давайте, — прохрипел Бисквит и выхватил чек. Мистер Роббинс пронаблюдал за его жестом с жалостью и отвращением. Он был уверен в успехе своей миссии, но не надеялся, что победа придет так скоро. Хотя адвокат и упомянул, что героизм в этом деле неуместен, он не предполагал, что соперник сдастся без всякой попытки сопротивления.
— Полагаю, юную леди можно поздравить с удачным избавлением, — язвительно заметил он.
— А? — отозвался Бисквит.
— Я говорю, можно поздравить…
— Ах, да, — машинально ответил Бисквит, — спасибо большое.
Мистер Роббинс попытался пробить эту стальную броню.
— Вот моя карточка, — брезгливо сказал он. — Завтра пожалуйте ко мне в контору подписать письмо, которое я продиктую. Спокойной ночи, мистер Конвей.
— А?
— Спокойной ночи, мистер Конвей.
— Что?
— Спите спокойно! — в третий раз пожелал мистер Роббинс.
Он повернулся и пошел прочь. Даже его спина выражала презрение.
Бисквит немного постоял, глядя на воду. Потом, медленно войдя в дом, смешал себе виски с содовой, потому что ситуация безоговорочно того требовала.
В промежутках между глотками он, слегка фальшивя, напевал баритоном боевую мелодию. Тонкая перегородка, отделявшая гостиную «Заводи» от гостиной «Уголка», позволяла Берри, пытавшемуся сладить со своей трагедией, слышать каждую ноту.
Берри передернуло. Если так его приятель выражает свою великую любовь, славу Богу, что он не отозвался на его стук в окно.
3
Спустя двадцать минут автомобиль с капитаном Келли и мистером Хоуком въехал на Малберри-гроув.
— Прибыли, — объявил капитан. — Вылезай. Мистер Хоук вылез из машины.
— Теперь вот что, — сказал капитан Келли, по-военному озирая окрестность, — вот что мы сделаем, рыба ты снулая. Ступай за угол и стань на шухер позади дома. Я буду здесь, у входа. И помни, никто не должен выйти ни из того, ни из этого дома. Всех впускать, никого не выпускать. Уразумел?
Мистер Хоук, преисполненный решимости выполнить свой долг, кивнул одиннадцать раз.
— Пушку купил, — сказал он.
ГЛАВА XIII
1
Диета из большого количества виски с незначительным добавлением содовой на протяжении дня и вечера, время от времени перемежаемая чистым бренди, — палка о двух концах. С одной стороны, она имела своим результатом появление Дж. Б. Хоука с револьвером в руках на задворках усадьбы, каковой подвиг он никогда бы не смог совершить на лимонаде; но с другой — она сильно ослабила его способности.
Прислонившись к дереву и вдыхая ароматный ночной воздух Вэлли Филдс, мистер Хоук плохо понимал, что с ним происходит. Ему смутно вспоминался какой-то странный разговор с другом, капитаном Келли, в ходе которого было сказано много интересного, но по меньшей мере три кардинальных вопроса оставались неясными.
Вот эти вопросы:
(а) Кто он такой?
(в) Где он находится?
(с) Зачем он здесь?
