великого и всесильного премьер-министра Ким Чжо́нсо́[4].
Юный король за три года своего правления потерял всех людей, которым мог доверять. Даже евнухи, прислуживающие ему, были подосланы дядей и верны были только ему. На юного короля они смотрели с пренебрежением и презрением. Иногда Танджон читал в их взглядах вопрос: «И сколько ты еще намерен продержаться?» С отъездом сестры он остался совсем один. Один. Боялся, что его отравят, что подосланные убийцы лишат жизни. Боялся принимать лекарства, потому что там могли подмешать яд, от которого он будет угасать долго и мучительно, а историки потому укажут в своих летописях «умер от продолжительной хвори неясного происхождения». И если вдруг вспыхнут подозрения, то дядя Суян прикажет казнить кого-нибудь из поварих или даже подстроит самоубийство какой-нибудь служанки, которая оставит записку с признанием в убийстве юного короля.
Все это дворец уже видел… Его уже ничем не удивить, не напугать. Как бы ни называлось государство, кто бы ни сидел на троне, все это уже было. Кровь, яд, клевета и все это ради одного — власти, пьянящей, дурманящей и, наконец, сводящей с ума! Она была сладостней объятий возлюбленной и дурманящей больше опия! Скольких она сгубила, а сколько сгубит еще!
Юный король и дальше бы сражался, но он уже потерял всех своих дядей по отцу[5]. Принц Суян не остановится, а у Танджона из всей родни осталась только сестра Гёнхе. Ее потерять он не мог, а потому спокойно слушал возгласы, доносящиеся со двора.
А по истечении трех дней при всем собрании государственных чиновников, сняв красное облачение короля, он передал королевскую печать в руки ликующего дяди. Тот покорно принял печать, а затем свергнутого ребенка проводили на задворки королевского комплекса во дворец, где он должен был жить со своей девочкой-женой[6]. Тогда он еще не знал, что даже эти задворки — всего лишь временное пристанище и что не пройдет и года, как его вместе с женой сошлют в малонаселенную горную провинцию Канвондо, в уезд Йонволь, где он, этот несчастный ребенок, лишенный власти и имени, закончит свои дни. Но юный бывший король ничего этого не знал, а потому спокойно шел за придворными дамами и евнухами к своему дворцу. Юная Чонсун шла рядом и молчала.
Соджун вернулся домой глубокой ночью. Он и рад был бы прийти раньше, но не получилось. После того, как королевская стража, в число которых благодаря Син Мёну попал и капитан Ким, проводила все венценосное семейство во дворец, все решили отметить восшествие нового короля и отправились в Бёнгван. Соджун сидел по правую руку от Син Мёна и всякий раз подносил чашку с водкой к губам, а потом ставил, так как не мог ни пить, ни есть. Кусок вставал поперек горла. За этот странный день он увидел столько, что хотелось напиться, чтоб забыть, но пить за здоровья короля Седжо, как теперь называли принца Суяна, он не мог.
Он был в доме принцессы Гёнхе (Син Мён отправил, сказав, что больше никому не доверяет) и был свидетелем реакции несчастной дочери покойного короля Мунджона. Услышав от чиновника, которого сопровождал Соджун, волеизъявление юного короля, девушка потеряла сознание. Супруг принцессы подхватил ее и отнес в покои. И капитан, увидев, как Чжон Чжон растирает руки своей двадцатилетней жене, лежащей без сознания на тюфяке, вспомнил испуганное лицо Елень. Как она там?
— Вам нужно было сначала предупредить меня, а потом уже извещать ее высочество. Ее высочество беременна! Вы возьмете на себя ответственность за ее здоровье? — прошипел супруг принцессы, глядя на чиновника.
Тот бухнулся на колени и поклонился в пол, что-то залепетав. Соджуна передернуло. Он смотрел на хлопоты Чжон Чжона и молчал, а после вовсе откланялся и вернулся в королевский магистрат, доложил Син Мёну. Тот помрачнел и, отвернувшись, промолчал. Причину такого поведения Соджун узнал позже.
В Бёнгване Син Мён походил на разбуженного раньше срока медведя. Зыркал на всех исподлобья, огрызнулся на кисэн, и те отсели от него от греха подальше, пил как не в себя. Когда поднимали чашу — он успевал выпить свою и чашу Соджуна. И все больше мрачнел. В итоге напился так, что Соджуну пришлось вынести начальника на спине.
Оказавшись на свежем воздухе, Син Мён будто пришел в себя. Его качало из стороны в сторону, но поддерживаемый другом шел все-таки сам. Соджун помог старшему товарищу взгромоздиться в седло, и вдвоем они шагом отправились к дому начальника королевской стражи. Син Мён все вздыхал и что-то бормотал под нос, но капитан не прислушивался.
— В прошлой жизни я был еще ужасней, чем в этой! Уверен, там я тоже предал страну,[7] — проговорил он тихо, но внятно.
Соджун молчал. Что на это сказать, он не знал.
— Сегодня произошло то, что войдет в историю, как добровольное отречение короля. И мой отец, королевский секретарь Син Сукчу, написал указ, который потом был заверен королевской печатью. В этом приказе не сказано, сколько ради этого дня было пролито крови! В нем не сказано, как приняла эту новость принцесса Гёнхе. И не скажут. Никогда. Об этом потомки не узнают. Для них его величество король Танджон будет ребенком, отроком, не пожелавшим нести груз ответственности и переложившим его на плечи своего дяди, его светлости принца Суяна, который милостиво принял этот груз! — и Син Мён скривился. — Я же сын своего отца. Знаешь, у меня было два друга… Но два года назад я предал их. В отличие от тебя, капитан, я знал, что в тот октябрьский день будет переворот. Я знал, что люди, на которых мы напали, просто были из другого лагеря. Ким Сынъю… он не смог спасти своего отца, его превосходительство Ким Чжонсо. Он был моим другом, а я своими руками приволок его тюрьму. Сначала я пытался его убить… Заносил меч и… опускал в бессилие. Не хватило духу. А потом он напал на принца Суяна… Я был рядом. Я ему помешал… Он проклял меня перед отправлением в Канхвадо[8]… Потом я узнал, что корабль, на котором Ким Сынъю пересекал море, затонул... правда, не без помощи наемников. А моего второго друга ты сегодня видел. Это супруг принцессы, и мы… мы враги.
И он замолчал, повесив голову. Соджун, придерживая его за пояс, глянул на начальника стражи и вздохнул. Ноша этого человека была велика.
— Я видел
