— Послушай, ты ведь не скажешь ему, кто я на самом деле? — взмолилась она. — Только парням приходят в голову интересные мысли, как… В общем, если ты это сделаешь, я лично переломаю тебе все…
— Я буду слишком занят, — перебил её Ринсвинд. — Вы же не собираетесь помогать мне искать шляпу. Хотя я не представляю, что ты в нём нашла?
— Он хороший. Я редко встречаю хороших людей.
— Да, что ж…
— Он смотрит на нас!
— Ну и что? Надеюсь, ты его не боишься?
— А вдруг он со мной заговорит?! — Ринсвинд оторопел.
Уже не в первый раз он заметил, что в мире существуют целые области человеческих переживаний, прошедшие мимо него — если только области могут проходить мимо людей. Возможно, это он прошёл мимо них. Ринсвинд пожал плечами и спросил:
— Почему ты так легко согласилась идти в гарем?
— Мне всегда хотелось знать, что там происходит.
Наступило молчание.
— Ну и? — не вытерпел Ринсвинд.
— Ну, мы все сидели тут, а потом, через какое-то время, пришёл сериф, потом он подозвал меня к себе и сказал, что раз я новенькая, то теперь моя очередь, а потом… ты ни за что не догадаешься, чего он хотел от меня. Девочки говорят, это единственное, что его интересует.
— Э-э…
— С тобой всё в порядке?
— Прекрасно, прекрасно, — пробормотал Ринсвинд.
— У тебя всё лицо блестит.
— Нет, у меня всё прекрасно, прекрасно.
— Он попросил меня рассказать ему сказку.
— О чём? — подозрительно осведомился Ринсвинд.
— Девушки сказали, что он любит сказки, в которых действуют кролики.
— Ага. Кролики.
— Такие маленькие, белые и пушистые. Но я знаю только те сказки, которые рассказывал мне отец, когда я была совсем маленькой, и не думаю, чтобы они были очень уместны.
— Мало кроликов?
— Много отрубленных рук и ног. — Канина вздохнула. — Вот почему ты не должен рассказывать о моём прошлом ему, понимаешь? Я просто не создана для нормальной жизни.
— Сказки в гареме — это, чёрт возьми, вовсе не нормально, — возмутился Ринсвинд. — Это никогда не привьётся.
— Он снова на нас смотрит! — схватила Ринсвиндову руку Канина.
Он стряхнул её ладонь, помянул Создателя и торопливо подошёл к Найджелу, который схватил его за другую руку и спросил:
— Надеюсь, ты не выдал меня? Я не переживу, если ты сказал ей, что я только учусь быть…
— Нет-нет. Она лишь хочет, чтобы ты нам помог. Это нечто вроде поиска идеала.
Глаза Найджела заблестели:
— Ты имеешь в виду индеи?
— Чего-чего?
— Так написано в книге. Там говорится: «для того, чтобы стать настоящим героем, нужно иметь индею».
Ринсвинд наморщил лоб:
— Это что, какая-то птица?
— Думаю, это скорее что-то вроде обязательства, — возразил Найджел, но без особого убеждения.
— По мне, так это больше похоже на птицу, — заявил Ринсвинд. — Точно, я как-то читал о ней в собрании басен о животных. Крупная. Не умеет летать. Большие лапы, вот.
По мере того как его уши впитывали то, что произносили его уста, лицо Ринсвинда теряло всякое выражение.
Пять секунд спустя вся троица покинула гарем, оставив позади себя четырёх распростёртых на земле стражников и гаремных дам, которые устроились поудобнее и приготовились рассказать друг другу пару-другую сказок.
В сторону Края от Аль Хали пустыню прорезает река Цорт, прославленная в мифах и лживых россказнях. Она пробирается по окрашенному в коричневый цвет ландшафту, точно длинное, влажное описательное предложение, перемежаемое песчаными отмелями. А каждая отмель покрыта иссушенными солнцем брёвнами, и многие из них относятся к тому виду брёвен, у которых есть зубы. Заслышав вдалеке, выше по течению, какой-то плеск, большинство брёвен лениво приоткрыли по одному глазу, и внезапно у этого большинства выросли ноги. Дюжина чешуйчатых тел скользнула в мутные волны, которые тут же сомкнулись над ними. Тёмная вода осталась безмятежно спокойной, если не считать двух-трёх не поддающихся объяснению участков ряби, смахивающих на галочку.
Сундук неторопливо дрейфовал вниз по реке. Вода принесла ему некоторое облегчение. Он медленно поворачивался в слабом течении, и именно к нему стремились несколько загадочных завихрений, быстро перемещающихся по поверхности реки.
Они сошлись в одной точке.
Сундук дёрнулся. Его крышка резко распахнулась, и он с коротким и отчаянным скрипом скрылся под водой.
Шоколадные волны Цорта сомкнулись над ним. Смыкаться у них получалось особенно хорошо.
А чудовская башня возвышалась над Аль Хали огромным и прекрасным грибом, одним из тех, рядом с которыми в книжках рисуют маленький значок в виде черепа и скрещенных костей.
Сначала стражники серифа оказывали сопротивление, но теперь вокруг основания башни сидело довольно много обалдевших лягушек и тритонов. И это были те, кому повезло. Какие-никакие, а руки-ноги у них остались, и большая часть жизненно важных органов до сих пор находилась внутри. Город оказался под властью чудовства… науки военного времени.
Некоторые из построек у самого основания башни уже начали превращаться в здания из сверкающего белого мрамора, который, судя по всему, предпочитали волшебники.
Наша троица смотрела на всё происходящее сквозь дыру в дворцовой стене.
— Очень впечатляет, — критически заметила Канина. — Твои волшебники более могущественны, чем я думала.
— Они не мои, — возразил Ринсвинд. — И не знаю, чьи. Мне это не нравится. Все волшебники, с которыми был знаком я, не могли один кирпич на другой поставить.
— А мне не нравится, что волшебники собираются править миром, — вступил в разговор Найджел. — Как герой, я должен выступать против института волшебства как философского понятия. Придёт время, когда… — Его глаза слегка остекленели, словно он пытался припомнить что-то, что когда-то где-то читал. — Придёт время, когда волшебники исчезнут с лица Диска, и сыны… сыны… в общем, все мы можем относиться к вещам чуть более практично, — неуклюже закончил он.
— В книге вычитал, да? — раздраженно буркнул Ринсвинд. — А индеи там были?
— Он дело говорит, — вмешалась Канина. — Я ничего не имею против волшебников, но не сказала бы, что от них много пользы. На самом деле они нечто вроде украшения. Были до сих пор.
Ринсвинд стащил с себя шляпу. Она была помятой, покрытой пятнами и каменной пылью, с вырванными кусками, обтрепанной верхушкой и звездой, с которой пыльцой сыпались блестки. Но под слоем грязи все ещё читалось слово «Валшэбник».
— А вы это видите? — с побагровевшим лицом осведомился он. — Вы это видите? Видите? О чём это вам говорит?
— О том, что ты не в ладах с орфографией? — предположил Найджел.
— Что? Нет! Это говорит о том, что я волшебник, вот о чём! Двадцать лет за посохом, и горжусь этим! Я своё отработал, так-то вот! Я еда… я побывал на дюжинах экзаменов! Если все заклинания, которые я прочитал, поставить одно на другое, они бы… это бы… вы получили бы целую кучу заклинаний!
— Да, но… — начала Канина.
— Да?
— В действительности ты с ними не очень-то хорошо справляешься…
Ринсвинд уставился на неё свирепым взглядом и попытался придумать достойный ответ. Небольшой участок его мозга, работающий на приём, включился как раз в тот момент, когда частица вдохновения, траектория которой была искажена и искривлена миллиардом случайных событий, с воем пронеслась сквозь атмосферу и неслышно взорвалась именно там, где нужно.
— Талант определяет лишь то, чем ты занимаешься, — изрек Ринсвинд. — Он не определяет того, кем ты являешься. В смысле, в глубине души. Если ты знаешь, что ты такое, то можешь заниматься чем угодно. — Он ещё немного подумал и выдал: — Вот что наделяет чудесников таким могуществом. Самое важное — знать, что ты есть на самом деле.
Наступило исполненное философии молчание.
— Ринсвинд… — сердобольно окликнула Канина.
— Гм-м? — отозвался волшебник, который всё ещё гадал, откуда эти слова взялись в его голове.
— На самом деле ты болван. Ты это знаешь?
«Всем стоять и не двигаться».
Из разрушенного арочного проёма вышел визирь Абрим. На нём красовалась шляпа аркканцлера.
* * *
Пустыня мирно жарилась под палящими лучами солнца. В ней ничего не двигалось — за исключением колышащегося воздуха, горячего, как след вулкана, и сухого, как череп.
В палящей тени скалы лежал василиск. Он тяжело дышал и ронял на песок едкую жёлтую слизь. В течение последних пяти минут его уши различали слабый топоток сотен ножек, неуверенно шагающих по барханам. Это указывало на то, что приближается обед.
Василиск моргнул легендарными глазами, развернул все двадцать футов свитого в кольца голодного тела и, извиваясь, словно текучая смерть, выполз из тени на песок. Сундук, пошатнувшись, остановился и угрожающе поднял крышку. Василиск зашипел — но немного неуверенно, потому что никогда раньше не видел ходячих ящиков, тем более с целыми крокодильими челюстями, застрявшими в крышке. А ещё к этому ящику кое-где пристали обрывки кожи, словно он участвовал в потасовке на кожгалантерейной фабрике. Ящик весьма странно пялился на рептилию — она бы не смогла описать его взгляд, даже если бы умела говорить.
