Аринин после небольшой паузы с уверенностью заявил, что радист склонен разве только к мелкой фарцовке, а на предательство не пойдет. В подтверждение этой мысли он сослался на то, что в полиции Чукрин, видимо, не скис, сопротивлялся, так как его допрос затянулся до утра.
— Полиция не смогла скрыть задержание Чукрина, — сказал Николай Васильевич генералу, — а это большой прокол в задуманной ими провокации. Где у них гарантия, что радист нам не расскажет обо всех своих перипетиях, о взаимоотношениях с лавочником Яшей? А то, что эти взаимоотношения были нечистыми, вытекает из наблюдений Григория Павловича.
— Я в этом уверен, — подтвердил врач.
— Итак, что же нам остается?.. — Алексей Иванович задержал взгляд на Аринине.
— Думаю, что Чукрин все расскажет, — высказал свое мнение врач. — Он относится к тому типу людей, которые сначала напакостят, а потом ужасаются тому, что натворили.
— Просьба к вам, Григорий Павлович: как только увидите радиста — посоветуйте ему зайти к нам и обо всем чистосердечно рассказать.
— Хорошо.
— Это первое. Второе: в очередной рейс он не идет. К удовольствию капитана, списался сам.
— Еще бы, — заметил Шахтанин. — Вынужден списаться. Запутался — и в кусты.
— Не исключаем также, — продолжал генерал, — что Фишман или кто-нибудь другой будут наводить о нем справки. Что, мол, случилось, почему остался дома? Если до этого дойдет, скажите, что заболел, выздоровеет — явится. Можете даже привет от него передать.
Григорий Павлович обещал все сделать, как ему было сказано. Прощаясь, генерал поблагодарил его и попросил позвонить, если к нему наведается Чукрин.
— Так что у нас есть о Фишмане? — спросил генерал Николая Васильевича после ухода Аринина.
Полковник сообщил.
...Фишман, Яков Абрамович. До того, как в 1975 году эмигрировал из СССР в Израиль, занимался фотографией на одесском рынке. Зазывал любителей покрасоваться в фанерном самолете на фоне зеленых облаков или в черкеске с кинжалом и газырями, а то и верхом на деревянном рысаке.
Кроме того, подрабатывал в оркестре на похоронах, играя на трубе или на барабане. Оркестр состоял из четырех человек. Помощникам Шахтанина удалось двоих разыскать и побеседовать.
Но главным занятием Фишмана была спекуляция дефицитными товарами, которые он доставал у своих многочисленных «приятелей» на базах.
В 1971 году судим за спекуляцию. Возвратившись из заключения, разыскал каких-то родственников в Израиле, те прислали ему вызов, и он уехал к ним. В Израиле долго не задержался, перекочевал в Австралию, жил в Канаде и в США. Потом обосновался в Италии и открыл свою лавочку поблизости от порта.
— Фишман, разумеется, осведомлен о жизни в СССР, — говорил Николай Васильевич, — охотно вступает в контакты с советскими моряками. Болтлив. Старается показать себя своим человеком. Трусоват, угодлив и назойлив. По-прежнему увлекается фотографией. Любит прихвастнуть своей материальной обеспеченностью, располагает деньгами. Открытых антисоветских выпадов при общении с нашими людьми не допускает, но всегда себе на уме, что-нибудь подсовывает в своем магазине, вроде пластинок с записью эмигрантских песенок. Специализируется в основном на скупке советской валюты. Связан с меняльными конторами. Торгует в своем магазине только на советские рубли и нередко по заниженным ценам.
— Хорошо. Это, так сказать, его официальная вывеска, как и у многих других владельцев «русских» магазинов в иностранных портах. А что он делает, прикрываясь этой вывеской?
— Многие торгаши такого пошиба сбывают залежалую антисоветчину и выполняют заказы спецслужб, то есть не только скупают советскую валюту по курсу «черного рынка», но и пытаются выуживать у советских моряков, вроде Чукрина, различные сведения шпионского характера, занимаются активным изучением наших граждан, посещающих их лавочки, организуют провокации и наводят разведку на клиентов, замешанных в спекулятивных сделках за рубежом. Одним словом, на подхвате у своих хозяев.
Выслушав полковника, генерал сказал:
— А ведь Фишман и в самом деле боится, что затеянная с его участием провокация в отношении Чукрина может скомпрометировать его и придется ему закрыть свою лавчонку. Нам надо это иметь в виду. Он может кое-что рассказать дополнительно. Да и разоблачить его следует как агента спецслужб, чтобы он больше не занимался грязными делами и чтобы наши люди знали его истинное лицо.
Генерал и полковник еще долго обсуждали непростую задачу по ограждению советских людей от происков натовских спецслужб и переметнувшихся к ним отщепенцев.
— Николай Васильевич, а на какой улице живет Чукрин? — вспомнил генерал незаконченный разговор.
— На той самой...
— Ну вот, круг замкнулся. Значит, не случайно они фотографировали улицу?
— Его дом попал на фотографию. Такой невзрачный, весь опутан виноградом, даже окон не видать.
— Им нужен не сам дом, а его жилец. Выходит, они знают адрес Чукрина...
32
Аринин вышел из здания, где с ним только что беседовали, под впечатлением весьма доброжелательного разговора, мало вязавшегося с остротой обсуждаемой темы. Мимо шли прохожие, занятые своими делами. Судовой врач тоже не раз проходил мимо этого здания, не останавливаясь и не задумываясь над тем, кто в нем работает, чем заняты, чем обеспокоены. Беседа приоткрыла ему глаза на то, что на поверхности повседневной будничной жизни почти не видно.
Григорий некоторое время постоял, раздумывая, куда ему идти, какие у него еще остались дела в городе. Готовясь к очередному рейсу, он уже перебрался из гостиницы на танкер, стоявший под погрузкой. Как всегда, в рейс он брал одну-две книги из появившихся на прилавках новинок. Состоявшийся с ним разговор натолкнул его на мысль купить что-нибудь из чекистской тематики. С этим намерением он и пошел на троллейбусную остановку, чтобы доехать до книжного магазина и киоска, в которых обычно покупал «Роман-газету».
В троллейбусе Аринин неожиданно увидел Оксану. Узнал ее не сразу. Может, из-за его пристального взгляда она обернулась, и Григорий поздоровался с ней. Они сошли вместе.
— Вы далеко путь держите? — спросил Аринин.
— В магазин за грампластинками.
— Тогда и я с вами. Можно? Куплю что-нибудь в рейс.
В музыкальном магазине они вместе читали длинный список. Оксана купила две пластинки с записями песен военных лет, а Григорий, тоже две, — с русскими романсами. Тут же, у прилавка, девушка протянула одну из своих пластинок врачу.
— Это вам, — сказала она. — А вторая — папе подарок. Он у нас фронтовик. Любит песни времен Великой Отечественной. Завтра у него день рождения.
