Я обдумывал то, что сказал мне Габриэль, когда приходил навестить меня несколько дней назад. Зрение подсказало ему сотню путей, но он не мог ясно увидеть ни одного выхода для меня. Зато сказал, что если бы я был в «правильном настроении», то смог бы спасти Голубка. И я нихрена не понял, что это значит. Сейчас я доживаю свои последние часы, а у меня нет никакого плана. Нихуя не знаю, что теперь делать.
Через час меня отвели в душ помыться, и вскоре я был одет в темно-серый костюм, который дал Дариус. Киплинг предложил. Видимо, серый цвет менее высокомерен, чем синий, а черный сразу признает меня виновным еще до того, как начнётся заседание присяжных. Я знаю, что это все чушь, но все же. Я хочу воспользоваться любым преимуществом, которое могу получить в данный момент. Костюм не спасет меня от судьи. И Голубка он тоже не спасет.
После того, как я оделся, меня провели в комнату для допросов, и я нахмурился, увидев ублюдка, сжимающего мою руку, чувствуя, как три других агента угрожающе следуют за мной.
— Что я здесь делаю?
Он толкнул меня на стул за столом, приковав мои запястья магическими ограничивающими наручниками.
— К вам посетитель, — сказал он и вышел из комнаты.
Я пошевелил руками, отчего звякнули цепи. Галстук на моем горле был неприятно похож на петлю, и мне захотелось ослабить его. Дверь открылась, и вошла Франческа в своем темном комбинезоне ФБР, ее волосы были туго заплетены в узел, что придавало ей более суровый вид, чем обычно.
За все время здесь я даже не задумывался о том, что она подумает обо мне. Франческа была моим хорошим другом все те годы, пока я работал в Зодиаке, но вдруг осознал, что она едва ли знает парня, которым я стал с тех пор. Как мало, на самом деле, я с ней делился, с тех пор как Клара исчезла в тенях. А сейчас она, вероятно, думает, что вообще не знает меня.
— Лэнс, — выдохнула она, и в этом слове было столько горького разочарования, что моя челюсть сжалась в ответ. — Как ты мог быть таким глупым?
Ее тон был мягким, но я видел гамму эмоций в ее глазах, пока она опускалась на стул напротив меня.
— Ты может хочешь сказать что-нибудь в свою защиту? — надавила она, ее щеки раскраснелись, когда ее гнев усилился.
— Я думаю, что в суде скажу достаточно, — сухо ответил я.
— Во имя звезд! — Она ударила кулаком по столу, и слезы застелили ее глаза. — Студентка, Лэнс, серьезно? И не просто студентка, а принцесса Вега.
Мышцы моей челюсти напряглись сильнее, ярость накапливалась в груди, как вода в плотине.
— Вещи не всегда делятся на черное и белое, Франческа, — прорычал я, в моем тоне звучало предупреждение.
Я не хотел обсуждать это с ней сейчас. Меньше чем через час меня собирались вскрыть, вырвать мое сердце и положить их на весы. Я не нуждаюсь в предварительном суждении.
— Тогда проясни для меня ситуацию, ладно? Ах, вот почему ты взял ее на охоту за Нимфами? Потому что она была в твоей постели, когда я позвонила? — Ее верхняя губа приподнялась, и рычание опасно зародилось в моей груди.
— Я объяснюсь в суде, — сказал я спокойно, пытаясь сдержать гнев, изливающийся из меня. Франческа всегда была хорошим другом, но если сейчас она не в состоянии поддержать меня, я не представляю, как мы сможем это пережить.
— Объяснись сейчас же, — потребовала она. — Мы… мы… Я думал, мы…
— Что? — зарычал я, но она отвернулась от меня, поджав губы.
— Я всегда думала, что это будем мы, Лэнс. Нам ведь всегда так было весело вместе.
— Это все, что было. И ты знала это с самого начала, — прорычал я, взбешенный тем, что мы вообще ведем такой разговор прямо сейчас.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты ее не любишь. — Она поднялась со своего места, ее взгляд был убийственным и испытующим.
— Я не скажу тебе этого, — прошипел я, и она покачала головой.
— Не проматывай свою жизнь ради нее, — сказала она спокойным тоном. — Скажи суду, что она манипулировала тобой. Шантажировала тебя. Будь умнее, Лэнс. Ты же в любом случае не сможешь быть с ней.
Я вскочил со своего места через секунду.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Убирайся! — взревел я, когда ее глаза расширились от ужаса. — Убирайся к чертовой матери! — Я указал на дверь, дергая руками цепь, и слезы потекли по ее щекам, когда она поспешила к выходу, дверь со щелчком закрылась за ней секунду спустя.
Нахуй ее. Она понятия не имеет. Никакого.
Дверь снова распахнулась, и охранник, жующий печенье, вернулся, расстегнул цепь и вытащил меня в коридор к группе агентов, после чего меня повели в противоположном направлении от камер через ряд защитных дверей. Меня вывели на улицу, где ждал черный бронированный фургон. Мое сердце забилось быстрее, когда меня затащили в заднюю часть фургона и приковали мои лодыжки к скамейке, на которой я сидел.
— Подождите, я поеду со своим клиентом, — появился мистер Киплинг, забираясь в заднюю часть фургона и устраиваясь напротив меня, поставив свой портфель рядом с собой.
Двери закрылись, и тусклый утренний свет просочился в окно позади него.
— Вы готовы, мистер Орион? — спросил он, отряхивая пыль с колен, когда сел передо мной, его осанка была безупречно прямой.
— Да, — сказал я, темное принятие окутало меня.
— Расскажи мне о плане, — подсказал он, и я вздохнул.
— Я скажу суду правду. Что это не было преднамеренно. Что мы любим друг друга. И верим, что станем Элизианской парой, и это звезды свели нас.
— Хорошо, и как вы будете отвечать на вопросы обвинения?
— Эмоционально, — процедил я сквозь зубы.
— Но не сердито, — отметил он. — Вам нужно выставить себя жертвой любви. И звезд.
— Я знаю, — прорычал я, потирая глаза.
— Сегодня у нас нет права на ошибку, мистер Орион. Вы должны понимать. Ведь на кону стоит домашний арест или заключение в Даркморе.
Я прикусил внутреннюю сторону щеки, машинально кивая головой, пока он продолжал перечислять детали. Когда он закончил, фургон замедлил ход и остановился, как будто он приурочил свою речь к точной продолжительности поездки. Судя по его странному поведению, я бы не удивился, если так оно и было.
Киплинг поднялся на ноги, поправляя галстук.
— Если вы будете следовать точно моим инструкциям, все пройдет идеально. И после того, как вас освободят из — под домашнего ареста — через два года, если я выиграю дело о признании вины, — мы сможем начать переговоры о ваших условиях возвращения в общество. В целом, вам, вероятно, грозит около шести лет в качестве изгоя с того момента, как будуте опозорены властью. — Дверь открылась, и он вышел из фургона, оставив меня с сердцем, готовое рассыпаться в груди, как опилки.
Шесть лет.
Мне будет тридцать два. Голубок уже окончит академию. Она уйдёт от меня. От нас. Возможно, через некоторое время она возненавидит меня. Ее самая большая ошибка. Ведь это может разрушить все, ради чего она так усердно работала. Я буду темным пятном в ее истории. Имя, которое каждый раз будут упоминать, когда она будет созывать пресс-конференции, неувязка, которая никогда не исчезнет. Я буду висеть на ее шее, как гребаный якорь, до скончания веков.
Агент ФБР вошел в фургон, отстегивая меня от скамейки, и потянул за руку, выводя наружу, где меня окружило еще пятеро. Фотографы начали кричать, ослепительные вспышки фотоаппаратов заставили меня прищуриться, пока вели к колоссальному количеству внушительных ступеней, ведущих к еще более внушительному зданию.
Я не слышал вопросов, которые выкрикивала пресса, я не слышал ничего, кроме гудящего шума в ушах, когда моя судьба сомкнулась вокруг.
Впервые я смог увидеть свое будущее яснее, чем когда-либо прежде. Теперь у меня был только один путь. Возможно, я уже ступил на него. И когда я достиг арочных серебряных дверей на вершине лестницы, они были широко раздвинуты и зияли, как пасть зверя, готового проглотить меня, я сделал последний глоток свежего, свободного воздуха, прежде чем моя судьба будет решена этих стенах.
