Билл схватил Ричи за руку, они наклонились направо, и Сильвер потерял равновесие. Они упали на мостовую в переплетении рук и ног. Билл сильно приложился бедром и вскрикнул от боли. Веки Ричи при этом звуке дернулись.
— Я собираюсь показать вам, как добраться до этого сокровища, сеньор, но этот Доббс очень опасен, — хрипло, с придыханием произнес Ричи Голосом Панчо Ванильи,[162] таким дрожащим и отстраненным, что испугал Билла. Тут же он заметил и несколько грубых коричневых волосков, прилипших к неглубокой ране на лбу Ричи. Они чуть завивались, как лобковые волосы его отца. Волосы напугали Билла еще больше, и он со всей силы залепил Ричи оплеуху.
— Й-еп-с! — воскликнул Ричи, его веки вновь дернулись, потом широко раскрылись. — За что ты меня ударил, Большой Билл? Ты сломаешь мне очки. Они и так не в лучшей форме, если ты этого не заметил.
— Я по-одумал, ч-что ты у-умираешь и-или ч-что-то та-акое.
Ричи медленно сел, поднес руку к голове. Застонал.
— Что слу…
И тут он вспомнил. Его глаза округлились от ужаса, он поднялся на колени, хрипло дыша.
— Не-не-не бо-ойся, — успокоил его Билл. — О-оно ушло, Ри-и-ичи. О-оно у-ушло.
Ричи увидел пустую улицу, на которой ничто не двигалось, и внезапно разревелся. Билл смотрел на него секунду-другую, потом обнял и прижал к себе. Ричи обвил руками шею Билла и прижался к нему. Он хотел сказать что-то умное, что-нибудь насчет того, что Биллу стоило применить против оборотня «Яблочко», но не смог вымолвить ни слова, он только рыдал.
— Н-не на-адо, Ричи, — сказал Билл, — н-н-не… — И тут разревелся сам, они стояли на коленях, обнимая друг друга, на мостовой, рядом лежал на боку велосипед Билла, и слезы прокладывали чистые дорожки на их щеках, покрытых угольной пылью.
Глава 9
Зачистка
1
Где-то высоко в небе над штатом Нью-Йорк, во второй половине дня 29 мая 1985 года, Беверли Роган вновь начинает смеяться. Она зажимает рвущийся изо рта смех обеими руками, боясь, что кто-то сочтет ее чокнутой, но не может справиться с собой.
«Тогда мы много смеялись, — думает она. — Еще одно воспоминание, еще одна лампа, вспыхнувшая в темноте. Мы все время боялись, но не могли перестать смеяться, как сейчас не могу я».
Рядом с ней у прохода сидит симпатичный длинноволосый молодой парень. С тех пор как самолет поднялся с аэродрома в Милуоки в половине третьего (два с половиной часа назад, с посадкой в Кливленде и еще одной в Филадельфии), сосед несколько раз оценивающе поглядывал на нее, но проявил уважение к ее явному нежеланию вступать в разговор; после пары попыток завязать беседу, которые она оборвала вежливо, но решительно, он открыл матерчатую сумку и достал роман Роберта Ладлэма.
Теперь он закрывает книгу, зажав пальцем страницу, на которой остановился, и говорит с легкой тревогой:
— У вас все в порядке?
Она кивает, стремясь сохранить серьезное выражение лица, потом фыркает смехом. Он улыбается. Недоуменно, вопросительно.
— Не обращайте внимания. — Она вновь пытается стать серьезной, но куда там; чем больше она прилагает усилий для того, чтобы быть серьезной, тем сильнее ее лицо норовит расплыться в улыбке. Совсем как в те давние дни. — Просто до меня вдруг дошло, что я не знаю, на самолете какой авиакомпании я лечу. Знаю только, что на фюзеляже большущая ут… ут… утка. — Тут она не выдерживает. Заливается веселым смехом. Другие пассажиры поглядывают на нее, некоторые хмурятся.
— «Репаблик», — отвечает парень.
— Простите?
— Вы летите в воздухе со скоростью четыреста семьдесят миль в час заботами «Репаблик эйрлайнс». Это написано в буклете Эс-пэ-зэ, который лежит в кармане на задней спинке сиденья.
— Эс-пэ-зэ?
Он достает буклет (на котором действительно логотип «Репаблик эйрлайнс»). Там показано, где находятся аварийные выходы и где лежат спасательные жилеты, как пользоваться кислородной маской, какое положение необходимо занять при аварийной посадке.
— Буклет «Скажи “прощай” заднице», — поясняет он, и теперь они хохочут оба.
«Он действительно симпатичный», — внезапно думает она, и это бодрящая мысль, снимающая пелену с глаз, из тех мыслей, которые приходят в голову при пробуждении, когда разум еще окончательно не проснулся. На нем пуловер и вылинявшие джинсы. Русые волосы перехвачены на затылке кожаной ленточкой, и Беверли тут же вспоминает хвостик, который носила в детстве. Она думает: «Готова спорить, у него член милого, вежливого студента. Достаточно длинный, чтобы не стесняться, но не такой толстый, чтобы нахальничать».
И снова начинает смеяться, ничего не может с собой поделать. Понимает, что у нее даже нет носового платка, чтобы вытереть потекшую косметику, и от этого ее разбирает еще сильнее.
— Вам бы лучше взять себя в руки, а не то стюардесса вышвырнет вас из самолета, — с серьезным видом говорит он, но она лишь качает головой, смеясь; теперь у нее болят и бока, и живот.
Он протягивает ей чистый белый носовой платок, и она пускает его в дело. Каким-то образом процесс помогает ей справиться со смехом. Сразу остановиться не удается, просто непрерывный смех разбивается на цепочки смешков. Стоит подумать о большой утке на фюзеляже, и она не может не рассмеяться.
Через какое-то время она возвращает платок.
— Спасибо вам.
— Господи, мэм, что случилось с вашей рукой? — Он берет ее руку, озабоченно смотрит.
Она тоже смотрит и видит прищемленные ногти: они попали под туалетный столик, прежде чем она завалила его на Тома. Воспоминание причиняет большую боль, чем сами ногти, и на том смех обрывается. Она убирает руку, но не рывком, мягко.
— Прищемила дверцей автомобиля в аэропорту, — отвечает она, думая о том, как и сколь часто она лгала о синяках, полученных от Тома, о синяках, полученных от отца. Это последний раз, последняя ложь? Если да, это прекрасно… так прекрасно, что даже не верится. Она думает о враче, который приходит к пациенту, смертельно больному раком, и говорит, что опухоль, если судить по рентгеновским снимкам, уменьшается. Мы понятия не имеем почему, но это так.
— Должно быть, чертовски больно, — сочувствует сосед.
— Я приняла аспирин. — Она вновь открывает журнал, развлекательный журнал, которым авиакомпания снабжает своих пассажиров, хотя сосед, вероятно, знает, что она уже дважды пролистала журнал.
— Куда направляетесь?
Она закрывает журнал, смотрит на соседа, улыбается.
— Вы очень милый, но мне не хочется разговаривать. Хорошо?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
