Общества чехословацко-советской дружбы
17
Одиннадцать лет Тимка живет на белом свете — а это не так уж мало, — и все эти годы он слышит о Ниле Ва сильевиче. Когда маленький был, ходить и разговаривать учился, он слышал это имя от матери и отца. А потом и на улице — в разговорах деревенских жителей, знакомых и незнакомых. Называли это имя по-всякому: и весело, и серьезно, и сурово, и с обидой, и спокойно. Но называли всегда так, будто нет для них важнее и главнее человека, чем неизвестный в то время Тимке Нил Васильевич. Еще бы! Он все знает, все понимает, и его уж никак не проведешь на мякине: «Вот приедет Нил Васильич…», «Посоветуюсь-ка с Нил Васильичем…», «А что Нил Васильич скажет?..», «Да что там говорить! Ежели бы Нил Васильич…», «Таких секретарей по всему свету поискать…», «Если б все такие, как Нил Васильич…»
Получалось, что неведомый Тимке Нил Васильевич — существо необыкновенное.
Когда Тимка стал старше, он увидел однажды в районной газете фотографию, на которой была сня-. та мать, еще разные люди и среди них — Нил Васильевич.
— О-о-о! — разочарованно протянул Тимка. — А я думал, он вовсе не такой!
Папка посмеялся, взял у Тимки газету и сказал:
— А какой же? Такой, как есть! «Ни бог, ни царь и не герой…»
Но это было давно.
Тимка еще не вышел из дошкольного возраста. А что в то время он понимал?
Да и не один Тимка. Папка вон взрослый был, а если бы был жив, тоже понял, что ошибался. Насчет героя ошибался! Ни бог, ни царь — это верно! А вот «не герой» — неверно.
Как раз в прошлом году Нилу Васильевичу звание дали — Герой Социалистического Труда. И еще звездочку золотую и орден Ленина. Орден, как и мамке…
Поначалу, правда, Тимка не знал этого. Потому что взрослых газет не читал, а радиоприемник у них сломался — в районе, в мастерской был.
Просто в тот вечер приехал в Ельницы Нил Васильевич — и прямо к ним в дом.
И такой смешной разговор был. Мамка поздравляет Нила Васильевича, а он ей в ответ: «Стыдно мне перед гобой. Старый партийный бюрократ, а мне Звезду. А тебе, труженице, только орден». А она: «Ну, уж тоже сказал… Тебе спасибо за орден!» А Нил Васильевич: «Это тебе спасибо!» Она ему: «За что?» А он ей: «Ведь это я через тебя получил… И через таких, как ты, простых русских женщин, что все на своих плечах выносят. Куда бы нам, начальству, без вас?» Мамка: «Что ты! Не смущай!» А Нил Васильевич: «Чего ж тут смущать! За показатели дали, за урожай в районе. Я, что ли, его выращиваю?»
Может быть, и верно. Ведь урожай в теплицах и парниках мамка выращивает. И ей за это орден Ленина дали.
Одно Тимке было непонятно. И сейчас непонятно. Почему мамка орден каждый день не носит? И Нил Васильевич тоже не носит. Ни орден, ни звездочку. Только по праздникам или там на собраниях. И то не каждый раз.
У Нила Васильевича Тимка, конечно, не спрашивал.
А у мамки спрашивал:
— Почему? А-а?
— Ну, что ты, Тимок! — отвечала Мария Матвеевна. — Не на параде небось, чтоб каждый день носить. Да и перед людьми неловко. Сколько их такого же заслужили, а то и большего… Хвалиться перед ними, что ль?
Почему перед людьми неловко — Тимка тоже не очень понимал.
У них в совхозе человек десять с орденами и медалями. И многие носят. Ну, не многие, а некоторые. И мамка могла бы. А может, она пример с Нила Васильевича берет?
Нила Васильевича Тимка узнал, конечно, раньше того дня, когда он Героя получил. Он и в совхозе у них часто бывал, и в машине они как-то ехали в областной центр, на слет. Матери не с кем было оставлять Тимку, и приходилось всюду брать его с собой. Вот и ехали они тогда вместе с Нилом Васильевичем на «козле» в город и потом — обратно. А в городе, пока мать на слете была, Тимка в гостинице сидел, а потом — в скверике. Читал книжку и смотрел на улицу.
В прошлом году Нил Васильевич в школе у них был, на приеме в пионеры.
Тимку тоже тогда принимали. Нил Васильевич повязал ему галстук и сказал:
— В мамку идешь! Хорошо! Поздравляю!
В школу он, наверно, потому приезжал, что раньше, когда-то очень давно («до войны», как мамка говорит), был учителем в их деревне. А потом его секретарем в Ельницах выбралл. И партизанил он, когда немцы были близко. А теперь-то уж, тоже давно, Нил Васильевич в районе работает.
И еще такое Тимка слышал. Как-то у них в районе большой неурожай с кукурузой вышел. И вот за это Нила Васильевича вдруг уволили из райкома и отправили учиться. Будто он виноват, что у них кукуруза сроду не росла.
Теперь Тимка знает, что ученье — не самая сладкая вещь. Вот и Нилу Васильевичу попало с этим ученьем!
Но только не дали Нила Васильевича в обиду: все люди в районе рассердились и стали письма писать — и в область, и даже в Москву. Подайте нам, мол, назад Нила Васильевича. Ни с кем другим работать не хотим! Целый год, говорят, писали. И добились наконец! Вернули Нила Васильевича в район и секретарем выбрали. Самым первым! Это потому, что все очень любят его и уважают.
А первый папка, говорят, с Нилом Васильевичем в одной стрелковой команде на соревнованиях выступал. И будто стрелял он не хуже Нила Васильевича, а лучше. Нил Васильевич еще в детстве очки носил, был близоруким. А папка хорошо видел. О втором папке и говорить нечего. Они тоже много лет дружили. И на похоронах Нил Васильевич был. Только на поминки не остался: вызвали его куда-то…
Вот почему Тимка не удивился, когда мать собралась в район, к Нилу Васильевичу. И Архимед — Николай Иванович — вчера ей советовал. А если б и не советовал, она бы все равно поехала.
Тимка попросил:
— А меня возьмешь?
— Зачем, Тимок?
— Просто так, — сказал Тимка. — Неохота дома одному оставаться после школы…
Вчера, когда ушел Николай Иванович, мать все рассказала Тимке про письмо. Про то, что пришло оно из-за границы, из
