или нет, чтобы навсегда покончить с этим. Хотя я сменила имя, страну и жила в самом безопасном месте, какое только можно представить, я по-прежнему вздрагиваю, когда слышу звук автомобиля на нашей подъездной дорожке. Поэтому я хочу спросить… Как ты думаешь, мне следует вернуться туда, где все нача лось?
Амброз сложил пальцы домиком и глубоко задумался. От этого знакомого жеста у меня подкатил комок к горлу.
– На мой взгляд, всегда полезно избавиться от своих демонов, если это вообще возможно, – наконец сказал Амброз.
– Но что, если он вернулся в Западный Корк и живет сейчас там? Думаю, я умру от страха, если увижу его во плоти.
– Твои дети знают о твоем… положении?
– Нет, хотя за последние несколько дней я убедилась, что Джек что-то подозревает.
– Уверен в этом. Полагаю, дети будут сопровождать тебя?
– Да.
– И ты посетишь членов своей семьи?
– Надеюсь на это. Даже не знаю, живут ли они там. – Я вздохнула. – Одна из причин, по которым я хотела встретиться с тобой, — это твоя дружба с отцом О’Брайеном. Мне всегда казалось, что она выдержит испытание временем и если кто-то может знать о его судьбе, это отец О’Брайен. В конце концов, он был приходским священником.
– Увы, ты ошиблась, – тихо сказал Амброз.
– Можно спросить почему?
– Можно, и ответ будет короткий: миссис Каванаг.
– Как можно забыть ее. С ее длинным крючковатым носом, она всегда казалась мне похожей на злую колдунью из «Волшебника страны Оз». Что она сделала?
– Ну, я ощущал ее крайнюю неприязнь с тех пор, как она впервые увидела меня. Она не одобряла меня, мои визиты, но прежде всего – мою дружбу с дорогим Джеймсом. В конце концов, я был холостяком с британским акцентом, и она заклеймила меня с того момента, когда я впервые открыл рот. Это ирония судьбы, принимая во внимание, что она работала домохозяйкой в Аргидин-Хаусе и была самым великим снобом, которого я когда-либо видел. Вот и все.
– Но как она разрушила вашу дружбу?
– Ох, Мэри, она просто дождалась удобного случая. Когда она находилась рядом, я принимал все меры предосторожности, чтобы обезоружить ее. Но через несколько лет после твоего отъезда из Дублина умер мой отец. Хотя у нас с отцом были трудные отношения, это был конец эпохи: через несколько месяцев я продал семейный дом, где Листеры прожили более четырехсот лет. После похорон я приехал к Джеймсу. Признаюсь, я сорвался и заплакал в его кабинете. Джеймс положил руки мне на плечи, чтобы утешить меня, и тут миссис Каванаг открыла дверь и объявила, что ланч подан к столу. На следующее утро, когда Джеймс служил мессу в церкви, она подошла ко мне и сказала, что всегда считала наши отношения «неподобающими», особенно для священника. Либо я уеду и больше никогда не вернусь, либо она расскажет епископу о том, что увидела.
– О нет, Амброз! – Мои глаза наполнились слезами. – Что ты сделал?
– Ну, мы с тобой знаем, каким ревностным священником был отец О’Брайен. Если бы кто-то нашептал нужные слова в ухо епископа – без сомнения, приукрашенные, – то его церковное служение было бы немедленно прекращено. Это бы уничтожило его не только в карьерном, но и в духовном смысле. Поэтому по возвращении в Дублин я написал Джеймсу и сообщил ему, что из-за моего нового назначения деканом факультета античной литературы рабочая нагрузка больше не позволяет мне приезжать к нему.
– Но, разумеется, после этого отец О’Брайен пытался связаться с тобой?
– Разумеется, но я постоянно увиливал и придумывал новые оправдания своей занятости. Он даже приехал в Дублин ради встречи со мной, и я пригласил на встречу подругу. – Амброз грустно улыбнулся. – В конце концов он понял намек, и больше я не слышал о нем. Конечно же, теперь, когда я отошел от дел, у меня достаточно времени для пересмотра тех моментов, о которых я предпочел бы не вспоминать.
Амброз достал из кармана носовой платок и промокнул глаза.
– Ты любил его, да? – прошептала я.
– Да, Мэри. Ты единственный человек на свете, кому я признался в этом. Разумеется, я с самого начала понимал, что он никогда не сможет полюбить меня, по крайней мере, не в том смысле, как я хотел. Для меня это была невысказанная любовь, а для моего драгоценного Джеймса – истинное воплощение платонической любви. Тем не менее регулярные визиты к нему были подарками для меня. Как ты помнишь, я высоко ценил нашу дружбу.
– Да. Он был очень хорошим человеком, и даже я видела, что он неравнодушен к тебе. Если бы только…
– Увы, жизнь наполнена этими грустными «если бы». Но не проходит ни дня, когда бы я не тосковал по нему.
– Полагаю, ты не имеешь понятия, где находится отец О’Брайен? И жив ли он?
– Нет. Как и ты, я решил, что разрыв будет наилучшим выходом для нас. А если сейчас он пребывает вместе со своим любимым Богом, то я рад за него. – Амброз тяжело вздохнул. – Вот, собственно, и все.
– Извини, что спросила. Меньше всего я хотела бы расстроить тебя.
– Боже мой, нет; на самом деле для меня было облегчением рассказать об этом человеку, который знал его. И его доброту.
– Амброз, я совсем недавно узнала, что, если бы не твоя щедрость и не доброта отца О’Брайена, я бы оказалась в сиротском приюте. А мы знаем, какие ужасные там были условия.
– К счастью, Джеймс уже знал это, он видел один из таких приютов в Дублине.
– По крайней мере, теперь миссис Каванаг находится глубоко под землей. Честно говоря, я надеюсь, что она горит в аду, чего не сказала бы о любом другом человеке, – резко добавила я.
– Так или иначе, мы ушли в сторону, Мэри. Пожалуйста, продолжай свой рассказ.
– Несколько дней назад я прочитала дневник, который он вручил мне в качестве прощального подарка, когда я уезжала в частную школу. Он хотел, чтобы я поняла, почему должна ненавидеть британцев вместе с ним и продолжить борьбу за объединение Ирландии. Дневник был написан его бабушкой по имени Нуала. Очевидно, она отдала ему свои воспоминания, чтобы он не забывал о прошлом. Разумеется, тогда я не стала читать дневник. Но теперь решила это сделать, раз уж я совершаю путешествие в прошлое.
– И?..
– Это определенно нелегкое чтение, но теперь мне понятно, откуда он получил свои республиканские убеждения.
– Тебе нужно бережно хранить этот дневник, Мэри. Сохранилось очень мало документальных первоисточников о борьбе за независимость Ирландии. Люди слишком боялись,
