– Надеюсь, вы понимаете, что делаете, – как-то раз проворчал он Луи. – Надеюсь, вы надежно подстраховались, позволив ей носить все это. Потому что в мои обязанности не входит покрывать личные расходы моих девушек, тем более если суммы исчисляются тысячами фунтов.
– Не беспокойтесь об этом, старина. Существует достаточно источников дохода, – улыбаясь, ответил Луи.
Ему доставляло удовольствие разыгрывать перед своей Киской Санта Клауса. Ему было всего двадцать пять лет, а у него, похоже, имелось уже все: постоянный денежный поток с игорных столов, хороший дом, приятная внешность и такая красивая молодая соблазнительная девушка, от которой у мужчин слюнки текли, – и, по его мнению, она была значительно моложе, чем говорила. Луи был очень рад, что не поладил с отцом и уехал с Джерси. Его отец отстал от жизни, а Джерси – такое степенное нудное место, жители его кисли в заботливо инвестированном богатстве и чувстве собственного достоинства. Ему намного лучше вдали от него – по крайней мере на время, он делал много денег и прекрасно проводил время между сделками.
Возможно, когда-нибудь, когда отец начнет терять хватку, он вернется, подобно молодому льву, становящемуся во главе прайда, когда старый вожак больше не может вести за собой. Но сейчас он вполне счастлив здесь.
И Дебби тоже была счастлива.
– У тебя есть кто-нибудь из родных, Киска? – как-то ночью спросил Луи у Дебби.
Они лежали на кровати, аккуратно заправленной черно-белыми шелковыми простынями, и отдыхали после того, как насладились любовью. Дебби припала головкой к его плечу, разглядывая свое отражение в огромных зеркалах над кроватью и раздумывая, что ему ответить. О Барри, конечно, она говорить не будет, это точно. Ей было так стыдно из-за всего, что он проделывал с нею, и она знала, что никогда никому об этом не расскажет. Это было ее тайной – и она заберет ее с собой в могилу. К тому же она безотчетно боялась, что если Луи узнает правду о ее прежней жизни, то не захочет больше иметь с нею дела. Но сегодня ей вдруг захотелось рассказать ему, чтобы они стали близки не только физически, но и эмоционально. Если он узнает обо всем и не отвергнет ее, она будет полностью в безопасности: тогда ей больше нечего будет бояться.
– У меня есть только мать, – нерешительно ответила она.
– А ты никогда не навещаешь ее?
– Нет. Она не желает меня видеть. Она была очень рада, когда я уехала. Я всегда раздражала ее.
Луи расхохотался. По его опыту матери были не такими. Его мать всегда стойко защищала его, он знал, что вызывал бесконечные трения между ней и отцом, и всегда наслаждался ощущением власти, которое это ему давало. Мысль, что мать не хотела видеть Дебби, показалась ему дикой фантазией. Он решил, что Дебби таким образом выгораживает себя, чтобы оправдать свое бегство из семьи.
– Ну давай, Деб, – непринужденно сказал он. – Я уверен, это неправда.
Он почувствовал, как она слегка отодвинулась от него.
– О чем бы ты хотел узнать?
– Ну не знаю, я думаю…
– Я всегда мешала ей, как только родилась, – продолжила она, ей вдруг очень сильно захотелось рассказать ему обо всем. – Я не притворяюсь, Луи, она правда не хотела меня. И не только когда я была младенцем – младенцы ведь всегда мешают, правда? – и когда была ребенком – тоже. Я всегда была неприкаянной. Меня даже забирали в приют, потому что она любила веселиться и бросать меня одну. Это было так страшно. Как-то ночью мне показалось, что в дом ворвался разбойник, и я с криком выбежала на улицу. Соседи сообщили в полицию, что я часто остаюсь по ночам одна, и работники из социальной службы пришли и забрали меня.
Она умолкла. Ее била дрожь от этих воспоминаний.
– А ты долго находилась в приюте?
– Слава Богу, нет. Мама обещала больше не бросать меня, и мне позволили вернуться домой.
– Вот оно что! – воскликнул Луи. – Но если она и в самом деле не хотела тебя, она бы оставила тебя там, не так ли?
Дебби вздохнула. Если так повернуть, то и правда можно подумать, что мать хотела быть с ней. Но она лучше знала, в чем дело.
– Нет, ты не понимаешь. То, что меня забрали, было для нее своего рода оскорблением. Когда она привела меня домой, то задала хорошую трепку за то, что я устроила ей эти неприятности, вот и все. Она никогда не целовала меня, никогда не обнимала или что-то такое. Только била меня, потому что я ей мешала.
– А потом она оставляла тебя одну?
– О да. Она выдержала дома несколько недель, но все время была такой злой, говорила, что я у нее как чирей на заднице, и грозилась отправить меня обратно, если я сделаю что-нибудь не так. А потом опять вернулась к старому. Впрочем, я не возражала. В конце концов, я же знала свою мать.
Она снова умолкла, и вдруг горло ее сжалось от неожиданно подступивших слез. В те годы она так мечтала, чтобы мать обратила на нее внимание, похвалила ее, приласкала. Порой все ее существование сводилось к этому страстному болезненному желанию.
Она сделала все, что было в ее силах, чтобы завоевать любовь матери. Однажды, вспоминала она, она выдраила дом сверху донизу, наполнила банки из-под варенья чистотелом, чтобы освежить каждый угол. Но мать не сказала ей ни слова похвалы.
– Какого черта эти вонючие сорняки здесь делают? – вот и все, что она сказала. – Пойди и вышвырни их в мусорный ящик, не заставляй меня орать!
В другой раз, когда у нее остался ночевать любовник, Дебби заставили принести им завтрак в постель, она аккуратно нарезала хлеб и намазала его мармеладом, а потом вскипятила чай и налила его в серебряный чайник, обычно красовавшийся в шкафу. Ее старания были награждены окриком:
– Этот чайник не для того, чтобы им пользовались, ты, глупая сучка! Тебе следовало об этом знать! Ты что, проклятая, отупела, что ли?
Дебби почувствовала, как от такой несправедливости на глазах у нее выступили слезы, она молча стояла, стараясь сморгнуть их, пока наконец мать не застеснялась, что ее дружок спрятался за простынями за ее спиной, и она заорала на Дебби:
– Сейчас же убирайся, слышишь, корова! От тебя много шума!
Спустя годы Дебби отчетливо помнила, как ее обижали, постоянно обижали и унижали. В те годы, когда она была ребенком, она не могла понять отношения матери, она только осознавала, что ужасно досаждала ей. А позже, когда Барри начал проявлять к ней интерес, она поняла, что к простому раздражению примешалась ревность.
Даже сейчас сердце Дебби болело при мысли о той зияющей внутри нее бреши, которую могла заполнить только любовь ее матери.
– А твой отец? – спросил Луи. – Что случилось с ним?
– Не знаю, – честно ответила Дебби. – Нас всегда было двое – мама и я. Я никогда не знала отца. И я не уверена, знала ли моя мать сама, кто он.
