— не кормили ее! Хорошо, что вообще цела.
Подошел один из городских стражников.
— Мэтр Лазарикус просит вас!
Я подошел к секретарю суда.
— Итак, вы написали?
Бейно протянул мне пергамент.
Там в цветастых выражениях сообщалось, что Лазарикус передает мне «для казни» Азалайсу Швайнфельд, ведьму из Торропа. Я расписался, добавив, что казнь непременно состоится при подтверждении вины в колдовстве. Мэтра Лазарикуса это вполне устроило.
На улице меня ждало двое поселян. Это оказались мужья женщин, которых я отправил в келлер старосты.
— Может, нашим женам уже можно выйти? — спросил меня плотный медно-красный мужик в кожаном переднике. По следам муки на хорошей, добротного сукна одежде, я понял, что это мельник.
— Можно и отпустить, можно и еще поспрошать. Какие-то они подозрительные, особенно — мельничиха!
— Да что там, обычная баба!
— Да с виду-то они все обычные. А как копнешь… Слушай, а у вас ведь поросята есть?
Мельник печально кивнул.
— Так продай нам парочку? У нас путь долгий, надо харчами запастись!
При слове «продай» мельник приободрился.
— Маловаты они еще, мы хотели побольше их откормить…
— Ну ничего, мы за ценой не постоим!
Мужик обрадовался и пошел за поросятами.
— Мэтр Лазарикус! — окликнул я помощника судьи, который в это время хлопотал об отъезде. Тот обернулся.
— Не одолжите ли мне ваши письменные принадлежности и небольшой пергамент?
— Увы. Не могу. Пергаменты у нас наперечет. Я должен предъявить в палату столько пергаментов, сколько взял с собой, даже если они исписаны.
— Ничего, можно небольшой кусок. Отрежете от свитка побольше, вот, например, от этого!
Герр Лазарикус нахмурился от такой бесцеремонности, но выделил мне один и длинных свитков. Я не без труда отрезал ножом неширокую полоску, и, воспользовавшись его же чернильницей, набросал небольшую расписку.
Мельник тем временем пришел с двумя поросями под мышкой.
— Вы быстро, любезный, и это делает вам честь! Итак, во сколько мы оценим этих славных поросят?
— По двадцать крейцеров, сударь!
— Ну, двадцать, конечно, многовато. Я рассчитывал на подсвинков, а вы несете их подмышками! Тут и десяти фунтов не будет в пересчете на доброе мясо!
— Не меньше двадцати, ей-Свет! Да взвесьте их сами!
— Ладно, из неизбывной доброты нашей матери-церкви, пусть будет пятнадцать за голову!
Я вписал цифру в пергамент.
— Герр Бейно, возьмите свою чернильницу, она больше не нужна.
Затем обернулся к ничего не понимающему мельнику.
— Вот вам вексельная расписка для получения тридцати полновесных крейцеров из средств диоцеза Андтаг. Вы сможете получить деньги в ближайшей меняльной конторе Ашшенбахов или Вольфрамов, каковые имеются в Оденельштадте, Андтаге, Теофилбурге и других крупных городах Виссланда.
— А деньги? — тупо спросил мельник.
— Так я вам и объясняю, любезный — вот ваши деньги. Сдадите этот пергамент, получите крейцеры. В лавке Ашшенбахов или Вольфрамов. В Андтаге.
— Нет, мне нужны деньги! Вы эти господские штучки себе оставьте. А мне дайте монеты!
— Ты что, мужик, смеешь сомневаться в порядочности церкви Света? Вы тут не еретики, случаем? Даррем, стукни-ка этого господина палкой, а то, если это сделаю я, боюсь, ему не оправиться!
Подошел Даррем, выразительно помахивая дубинкой. На лице мельника появилось выражение покорности судьбе.
— Да, и отпусти этих баб из келлера, а то они там, у господина старосты, наверное, весь эль выпили!
Стражники Лазарикуса, наблюдавшие за нашими препирательствами, дико заржали. Мельник тоже деланно улыбнулся, вертя в руке мою расписку. Для него «поехать в Андтаг» означало примерно, то же самое, что «слетай на луну», на любую из двух местных.
Рыцарь со Стуссом, тем временем, закончили все дела и собирались в дорогу. Гелло седлал коней, запихивал в сумы свежевыпеченные хлеба. Появление поросят всех порадовало.
Наконец мы выехали из Торропа под пристальными взглядами Лазарикуса и его костоломов. Аззи была привязана и шла за моей лошадью. Проходя мимо судейских, она смачно плюнула в их сторону.
Глава 8
Когда селение скрылось из виду, женщину отвязали.
Наконец, я мог рассмотреть ее ближе. Темно-каштановые, густые волосы, вздернутый носик, веснушки на лице, и, видимо, по всему телу. По меркам моего 21 века красавицей её, конечно, не назовешь — слишком тяжеловатые черты лица, подбородок, массивный, как у статуи Свободы, чрезмерно густые темные брови. При взгляде на ее руки и ноги на язык сразу приходит слово «крепкие». Широкие, большие ступни, привыкшие к ходьбе босиком; мускулистые икры, широкие бедра, далеко не осиная талия. Кожа загорелая, как у всех деревенских.
— Тебя, может, на лошадь посадить?
— Ничего, я ногами пойду. Вы отдадите меня инквизиции?
— Не думаю. Так ты говоришь, что занималась врачеванием?
— Всю жизнь. С самого момента, как себя помню, помогала бабке лечить и скот, и людей. И я делаю это намного лучше, чем она!
— Ну и славненько. В Андтаге тебе будет, чем заняться!
Нас прервал крик Эйхе.
— Вот Кхорново отродье! Да тут половина, наверное, гороха!
Оказалось, нам испекли хлеб из гороховой муки. Мне уже приходилось такой пробовать, он очень противен. А Стусс не проверил и заплатил за них.
— Когда ты, Тзинчев сын, начнешь выполнять свои обязанности нормально?
Эйхе от души огрел оруженосца арапником.
Тот струсил и дал шпоры своей лошадке, пытаясь избежать тумаков.
— Эй, я с тобой не закончил!
Ренн, вспылив от такой дерзости, поскакал за ним, сразу переходя на галоп. Оба исчезли в ближайшей рощице, только слышался треск веток и ругань рыцаря. Даррем покатывался от смеха, пороси визжали, по мере сил участвуя в общем веселье.
Вскоре рыцарь вернулся, громко поминая всех демонов Хаоса. Его лошадь захромала. Похоже, кузнец в той деревне оказался совсем скверным, а свалить это на Стусса было уже нельзя — такой серьезный вопрос, как состояние лошади, проверяет сам наездник.
Запасной лошади не было. Значить, Даррему придется идти пешком, а он не молод, и не сможет идти также быстро, как фройляйн Азалайса. А лошадь в любом случае надо тащить за собой, — она же монастырская! Похоже, мы встряли.
— Пусть Стусс идет пешком, — предложил я. — Он молодой, будет поспевать!
Но Эйхе, даже будучи очень зол на своего валлета, не мог согласиться с этим.
— Как это может быть, чтобы оруженосец шел пешком, а мужик ехал на лошади? — возмутился он. — Это же какой урон для чести семьи и рода!
Ну вот, пожалуйста, потащимся теперь со скоростью черепахи. А может, и нет.… У нас ведь тут имеется почти дипломированный ветеринар! Я подозвал девушку, собиравшую невдалеке какой-то гербарий, к себе.
— Аззи, ты сможешь ее вылечить?
Та с сомнением взглянула на животное, задумчиво почесала конопатый носик.
— Сначала мне надо осмотреть ее.
— Давай. Только
