Полагаю, он не так уж и отличается, в конце концов.
Он ломается.
Как и все до него.
ГЛАВА 6
Возможно, была Сара…
Эти слова врезаются в мой мозг и все расплывается, я больше ничего не слышу из того, что говорит девушка. Она должна радоваться, что между ней и насилием, кипящим в моих жилах, есть стена. Это еще одно подтверждение фразы, которую я слишком часто слышал в детстве ― яблоко от яблони недалеко падает.
В конце концов, я ― дьявольское отродье. Мне не позволяли забывать об этом.
Мои заплывшие глаза поднимаются к маленькой красной лампочке в углу потолка. Она мигает, насмехаясь надо мной и напоминая, что у меня есть аудитория, словно я занимательная букашка в банке с крышкой.
Она была здесь.
А теперь ее нет.
С этой мыслью контроль, за который я изо всех сил держался своими окровавленными кулаками, ускользает, и я взрываюсь.
― Вы, гребаные ублюдки, мать вашу! Да пошли вы! ИДИТЕ НА ХУЙ! ― Я бью цепью по плитке, по кровати, по стене, мой голос ревет у меня в ушах, разносясь по комнате. Даже когда мои голосовые связки готовы сдаться, а все мое сломанное тело протестует, я не останавливаюсь.
Эта ярость направлена не только на моего похитителя, она адресована каждому, кто пренебрег моими инстинктами.
Она касается и меня.
― Сукин сын. Ты, гребаный… ― Я уже почти не слышу себя, мои чувства заглушает стук сердца. Моя голова. Мой гнев.
Если бы я мог извергать огонь, я бы сжег это проклятое место дотла, стоя в его центре, и одному богу известно, что от меня осталось бы после этого. Может, я бы превратился в кучку пепла и рассыпался в прах. Может, мне бы чертовски повезло.
Я кричу до тех пор, пока мне не становится сложно дышать. Пока мои конечности не становятся такими же полезными, как холодная лапша рамен, отягощенная железными цепями, а грудь не сжимается под тяжестью неудачи.
После долгих лет борьбы за справедливость я вынужден сидеть в камере и выкрикивать бессмысленные угрозы, пока безумный бизнесмен играет с бесчисленным количеством жизней. Потому что все шестьсот семьдесят дней, что я отслеживал эти исчезновения, моя интуиция подсказывала мне, что все они связаны между собой.
Оказывается, я был прав.
― Черт! ― Повернувшись к стене, я снова и снова бью по ней ладонями. Они горят так, будто я разорил пчелиный улей, а от напряжения в плече у меня перед глазами все расплывается, но это ничто по сравнению с тем, что пришлось пережить ей.
Если бы я мог спасти ее, я бы с радостью поменялся с ней местами. Возьмите каждую частичку боли и страха и умножьте их на сотню. Утопите меня в них навечно. Я заслужил это.
Я рожден для этого.
Но Сара…
Я почти уверен, что она была ангелом, посланным на эту землю, чтобы уравновесить тьму, из которой я был создан. Она вторглась в мой холодный мир, привнеся в него свет, сострадание и музыку. Достаточно, чтобы заполнить пустоту, существующую внутри меня, ― или, по крайней мере, залатать ее настолько, чтобы я впервые смог дышать. Если бы она не вмешалась, я бы покончил с собой много лет назад.
А потом ее забрали, и это моя вина.
Опираясь руками о стену, я перевожу дыхание и замечаю, в каком состоянии она находится ― на ней сколы и вмятины, некогда белая краска поцарапана и потеряла свой цвет. Сколько людей царапали эту стену, бились о нее и бормотали свои последние признания?
Повернувшись спиной, я сползаю вниз, пока не падаю на пол, позволяя тяжелой цепи звякнуть о плитку. Руки трясутся от желания закурить. Я откидываю голову назад.
Если быть честным с самим собой, то на самом деле мне хочется чего-то покрепче.
Казалось бы, безопасно признаться в этом сейчас, когда я заперт здесь и не могу получить доступ к своему любимому яду. Но это все равно похоже на кощунство.
Словно я плюю на ее безымянную могилу… где бы она ни находилась.
Я с шипением выдыхаю сквозь зубы. Я так долго был пуст внутри, что потеря этой искры надежды ранит сильнее, чем пустая реальность, с которой я смирился давным-давно.
На самом деле я знал, что она мертва. Я не какой-нибудь витающий в облаках родственник, питающий иллюзорную надежду, что мой любимый человек будет найден живым и невредимым спустя годы. Работа детектива рано подавляет наивный оптимизм, а я с самого начала не был склонен его испытывать. Речь всегда шла о том, чтобы найти виновного и восстановить справедливость.
До того момента, пока девушка по ту сторону стены не назвала мне свое имя.
Тук, тук, тук.
― Ник?
И вот она снова.
Стоя перед этой чертовой камерой наблюдения, я осознаю, что за каждым срывом, разговором и вспышкой эмоций наблюдает социопат, который, не колеблясь, использует это против меня. Мне нужно держать под уздой вспышки гнева, пока я не привлек к себе слишком много внимания и не раскрыл свое прикрытие. Это единственное, что у меня есть на данный момент, как бы смешно это ни было. Ник Форд ― это лицо, за которым я могу спрятаться, пока нахожусь здесь.
Пока я разрабатываю план.
― На этих камерах есть звук? ― спрашиваю я, понимая, что это глупый вопрос. Она не может знать. Не могу представить, чтобы ее похитителям было дело до того, что она просит воды или молит о пощаде.
Она колеблется.
― Я так не думаю… Первые несколько дней я кричала в камеру, пока не пришел Роджер и не сказал мне, чтобы я не тратила силы. Никакого звука. Он сказал, что, когда они захотят услышать, как я кричу, я узнаю об этом.
― Лучше предполагать, что он лжет.
― У него недостаточно мозгов, чтобы врать.
Ну, в этом она может быть права.
И я полагаю, что если эти ублюдки такие высокомерные, как я думаю, то им не нужен звук.
― Расскажи мне еще что-нибудь, Беверли. ― Мой голос срывается на хрип.
― Эверли, ― поправляет она.
― Конечно. ― Держу пари, она слышит это всю жизнь. Не моя вина, что ее мать дала ей одно из тех креативных имен, которые кричат о том, что она пыталась проявить оригинальность.
Она вздыхает достаточно громко, чтобы я услышал это через стену. Возможно, это плод моего воображения, но я могу себе ее представить. Крошечное создание, увенчанное дикими вьющимися кудрями, которых хватит на четверых. Как львиная грива, переходящая границы модной нелепости.
Ладно, хорошо, есть причина, по которой она привлекает внимание. Эта женщина, несомненно, сногсшибательная. Не то чтобы это имело значение здесь. Я уверен, что ее красоте пришел конец, как и ее прежней жизни.
Именно это и стало решающим доводом, не так ли? То, что заставило меня сомневаться и перевернуло все мои предположения с ног на голову. Эверли Кросс, девушка, которую похитили на целых два месяца раньше Сары и которая, по логике вещей, должна быть давно мертва, все еще жива.
Что должно вселять в меня надежду.
И все же…
― Эй. ― Два удара отдаются эхом в моей больной голове. ― Ник?
Я не могу избавиться от мысли, что, если бы она была жива, я бы это чувствовал. Мои инстинкты лучше, чем у большинства; хотелось бы думать, что что-то в глубине души подсказало бы мне, что есть основания надеяться. Но даже сейчас, с этими новыми доказательствами, с этим открытым полем возможностей, я чувствую…
Пустоту.
― Что ты хотел узнать?
О. Ну да.
― Верно. Давай представим, что ты гений и смогла выбраться отсюда спустя два года. Как бы ты это сделала?
Молчание.
Затем, наконец, тихий голос, полный раздражения.
― Я не уверена, что оскорбление единственного человека в твоей команде ― лучший способ найти выход отсюда. Которого, кстати, нет. Множество людей пытались.
Мои губы непроизвольно дергаются.
― О, теперь у нас есть команда. Я не знал.
― Да. ― Она произносит это нарочито жизнерадостно. ― Мне нравится называть ее «Не умирай здесь», и, могу предположить, как последний оставшийся в живых участник, ты, возможно, захочешь, чтобы я была на твоей стороне.
