― Это неопределенно. И довольно сомнительно. ― Я поджимаю губы. ― Мы говорим о… криминальных вещах?
― Нет, и я оскорблен.
Он не обиделся.
― На самом деле, ― продолжает Ник, растягивая слова. ― Я супергерой, и я здесь, чтобы сразиться с гнусным Хранителем времени и всех спасти.
Я вздыхаю и не могу понять, он меня больше раздражает или забавляет.
― Похоже, ты тоже любишь истории.
― Нет. Ты можешь быть рассказчиком, а я ― вынужденным слушателем.
Я смотрю на стену перед собой.
― Восхищенным слушателем, ― поправляется он. ― Именно это я имел в виду. Пожалуйста, продолжай.
― Ладно. Прекрасно. ― Откинувшись назад, я поднимаю голову и смотрю в потолок, пока мои глаза не закрываются. Я принимаю его просьбу за чистую монету, все еще проводя большим пальцем по браслету дружбы.
― У меня в руке браслет. Фиолетовый с бирюзовым. В центре вплетены бусины с тремя буквами: Д, М, А.
Ник ничего не говорит, и я предполагаю, что он в замешательстве. Обдумывает мои странные слова, удивляясь, почему я упомянула о браслете.
Я продолжаю рассказывать одну их историй, которые всегда крутились у меня в голове. Даю им жизнь, делаю их реальными. Эти люди когда-то были настоящими. Они заслуживают второго шанса, даже если это выдуманная сказка.
― Дезире Мари Андерсон. Вот что означают эти инициалы. Его сделала для нее младшая сестра. Джесси. Они были лучшими подругами, и я знаю, что когда-нибудь Джесси получит этот браслет обратно, зная, что ее сестра носила его. Даже в последние минуты жизни. ― Я сжимаю браслет в липкой ладони, продолжая свой рассказ. ― Дезире была ветеринаром. Она любила животных. У нее было сильное и чуткое сердце, а старые собаки всегда заставляли ее плакать.
― Что за бред ты несешь?
― Роджер принес мне его сегодня утром. Он приносит мне вещи.
― Что он тебе приносит?
― Много всего. У меня в углу комнаты куча личных вещей. ― Я бросаю взгляд на разные предметы, груду безделушек ярких цветов. ― Он забирает их у жертв и отдает мне… после.
За стеной звякает цепь.
― После того как они умирают, ты имеешь в виду.
― Да, ― тихо соглашаюсь я. ― Похоже на то. ― На мгновение повисает тишина, пока она не становится слишком тяжелой. Истории ― лучший способ занять мои мысли, поэтому я продолжаю с того места, на котором остановилась. ― Я думаю, что браслет был у Дезире. Девушки, которая кричала. Она была красивой. Длинные темные волосы и большие глаза принцессы из мультфильма. Она была похожа на Жасмин из «Аладдина».
― Итак, ты хочешь сказать, что сошла с ума.
Я хрипло смеюсь.
― Можно подумать, что я сошла с ума, верно? К сожалению, он все еще в полном порядке. Иногда мне хочется, чтобы это было не так.
― Что еще у тебя есть?
― Резинки для волос. Заколки. Косметика. Кольца и ожерелья. Есть полароидный снимок бигля, сидящего перед яблоней. Похоже на старую фотографию. ― Мой взгляд останавливается на другом предмете, отличающемся от остальных.
― Но не это моя любимая вещь.
― У тебя есть любимый сувенир умершего человека?
Я мягко улыбаюсь, уже сочиняя новую историю.
― Да.
― И что же это? ― Его голос звучит настороженно.
Музыка оживает в моем сознании. Аккорды, ноты, полузабытые мелодии. Мне так многого не хватает в жизни, но музыка занимает первое место в этом списке. Странно думать, что каждый день создается новая музыка, а у меня нет возможности ее услышать.
Я смотрю на сверкающий сувенир, яркого-голубого цвета.
По форме напоминает каплю.
― Гитарный медиатор.
ГЛАВА 8
Гитарный медиатор.
Черт.
Стены давят на меня. Моя грудь сжимается с каждым мучительным вдохом, я трескаюсь с каждым ударом сердца. А Эверли тем временем болтает без умолку, как будто не она разбила весь мой гребаный мир треугольным кусочком пластика.
Вещи умерших людей.
Мой желудок скручивает, отчего я сгибаюсь пополам. Я балансирую на грани, и на этот раз у меня нет ни одного из обычных способов, чтобы сдержаться. Некуда выплеснуть это бурлящее море насилия. Нет навязчивых идей, в которых можно было бы потеряться, или веществ, которые можно было бы употребить и пожалеть об этом завтра.
Нет способа притупить реальность.
С каждым движением ноги цепь звенит по плитке, напоминая о том, что я буквально прикован к полу. Я бьюсь головой о стену. Мне не становится легче, поэтому я делаю это снова.
И снова.
Я в ловушке. Заключен в тюрьму с моими призраками. Моими демонами.
Самим собой.
― Я знаю, это звучит глупо, ― говорит она с ноткой самоуничижительного веселья, ― но этот маленький медиатор не раз служил мне якорем, когда я была уверена, что схожу с ума. Иногда я представляю, как из него льются целые концерты. Как будто у него своя жизнь…
― Откуда ты знаешь, что они мертвы? ― Слова вырываются из моего горла, обжигая, как яд.
― Что?
― Откуда ты знаешь? Ты все еще жива. Та женщина напротив могла потерять сознание. Мы не слышали выстрелов. Может, они просто перевозят своих пленников в другое место. Может быть… ― я обрываю себя, почувствовав отвращение к звукам исходящего от меня отчаяния. Это не я. Я прагматик. Реально смотрю на вещи. И все же… я просто хочу, чтобы она сказала мне, что может ошибаться. Что я могу ошибаться.
― Я не совсем понимаю, что ты хочешь от меня услышать. ― В ее голосе чувствуется хрупкость, как будто она снова боится меня расстроить. ― Я думала, ты хочешь честности.
― Хочу. ― Обычно.
― Ну… я долгое время не теряла надежды. Конечно, если я все еще жива, то могут быть и другие выжившие, верно? В этом есть смысл. Но потом мелочи стали складываться, и…
― И что?
Она молчит слишком долго.
― Наверное, я не могу быть уверена полностью.
Но звучит так, будто она уверена. И эта чертова сокровищница безделушек говорит сама за себя, не так ли? Как и то, что я чувствую нутром.
Она молчит долго время.
Я закрываю глаза.
В мертвом пространстве призрачный воздух просачивается в мои поры. Может быть, я действительно умер под тем мостом, пока Дольф и его головорезы пинали мое безвольное тело на грязной земле. Эта камера похожа на лимб. Чистилище. Комната ожидания дьявола.
Я не общаюсь с духами, но работа всей моей жизни была связана с умершими ― я шел по их следам, изучал виктимологию, анализировал их последние мгновения. Просто я никогда раньше не был одним из них.
Такое ощущение, что я тону.
― Ник?
Звук моего имени ― имени Ника ― вытаскивает меня на поверхность.
― Ты любишь музыку? ― спрашивает она.
― Нет.
― Давай. Назови мне хоть одну песню, которая заставляет тебя чувствовать.
Я сглатываю. На вкус это как кислые воспоминания и мимолетное счастье. Как безнадежность и сожаление.
― Я же сказал тебе, ― бормочу я. ― Нет такой.
Я ничего не чувствую уже очень, очень давно.
Там, где должно быть мое сердце, нет ничего, кроме глубокой черной дыры. Глухой рев в ушах. Меня это устраивает. Так началась моя жизнь, так она и закончится. Но совсем ненадолго появилась музыка …
Тогда я не испытывал к ней ненависти.
Мелодия звенит нота за нотой в далеком воспоминании, которое кажется сном. Перебор струн. Акустическая гитара, на которой играют умелые пальцы, терзая струны голубым медиатором. Именно им она пользовалась в тот вечер. Единственный, которым она пользовалась с того дня, как я подарил его.
Это просто неодушевленный предмет. Он мало чем отличается от других памятных вещей Эверли: бальзама для губ, резинки, ниток, заплетенных в браслет.
Но в этом предмете есть сила, способная потрясти меня до глубины души..
Эверли продолжает говорить, а я представляю, как к фантомным аккордам присоединяется женский голос, словно призрачный аккомпанемент.
― Иногда трудно понять, что делает песню особенной, ― говорит она. ― Это может быть гармоничность, мелодия или текст, который проникает внутрь и обнажает то, что ты никогда не мог выразить словами. Но иногда композиция включает в себя все, проникает в твою душу и словно говорит ― я тебя понимаю.
