— Конечно.
— Расскажи-ка о них поподробнее.
Аллан пожал плечами:
— День открытых дверей и есть день открытых дверей. Раз в году большинство учреждений открывает доступ для всех желающих, чтобы люди могли своими глазами увидеть то, что их интересует. В прошлом году я был на дне открытых дверей в обсерватории, в позапрошлом — в Масонской ложе.
— Превосходно, — сказал профессор с такой интонацией, словно Аллану удалось правильно ответить на сложный экзаменационный вопрос, и повернулся к Майку: — А что тебе известно о подобной практике?
— Почти ничего, — признался тот.
— Так вот, — пояснил Гиссинг, — склад в Грантоне тоже участвует в этой программе, и я точно знаю, что день открытых дверей там состоится в конце текущего месяца.
— О'кей, — нетерпеливо перебил Майк. — Вы хотите сказать, что мы войдем на склад как обычные посетители. Боюсь только, что выйти оттуда с добычей будет трудновато.
— Это верно, — согласился Гиссинг. — К сожалению, такие вещи, как видеокамеры и посты наблюдения, вне моей компетенции. Но, как говорят мои студенты, фишка в том, что все картины останутся на своем месте. Все будет выглядеть точно так же, как прежде.
— Что-то я ничего не понимаю, — проговорил Аллан, играя с браслетом часов. Достав мобильник, он начал набирать сообщение для своей секретарши.
— У меня есть один знакомый художник… — начал Гиссинг и осекся, когда на их столик упала чья-то тень.
— Похоже, наши встречи уже становятся традицией, — проговорил Чиб Кэллоуэй, обращаясь к замолчавшим мужчинам. Он протянул руку Майку, и Аллан поморщился, словно боясь, что сейчас начнется драка. — Разве Майк не говорил вам, что мы когда-то учились в одной школе? — продолжал Кэллоуэй, опуская ладонь Майку на плечо. — Мы с ним недавно встретились, вспомнили школьные годы. Кстати, я что-то не видел тебя на торгах, дружище…
— Я стоял сзади.
— Напрасно ты ко мне не подошел. Быть может, тогда я не стал бы задавать глупые вопросы и выставлять себя на посмешище. — Гангстер хохотнул. — Что будете пить, джентльмены? Я угощаю.
— Мы здесь не для того, чтобы пить, — отрезал Гиссинг. — Мы пришли, чтобы обсудить свои дела.
Чиб окинул его тяжелым взглядом.
— Не очень-то вы дружелюбно настроены, — сказал он, качая головой.
— Все в порядке, Чиб, — вмешался Майк, стремясь предотвратить назревающий скандал. — Профессор просто… Видишь ли, он мне кое-что рассказывал.
— Значит, у вас здесь что-то вроде деловой встречи. — Чиб медленно кивнул и выпрямился. — Ладно, когда закончите, подходи к бару, Майк. Я хочу поговорить с тобой насчет аукционов. Я правда пытался расспросить ту симпатичную аукционисточку, но она была слишком увлечена подсчетом своих сребреников. — Он шагнул было прочь, но снова остановился. — Надеюсь, бизнес, который привел вас сюда, вполне законный, — добавил Чиб. — У стен есть уши, как вы знаете.
И он вернулся к бару, где ждали его оба телохранителя.
— Майк!.. — проговорил Аллан с легким осуждением в голосе. — Вы с ним действительно знакомы? Почему ты ничего нам не сказал?
— Да забудьте вы о Чибе, — негромко отозвался Майк и снова взглянул на Гиссинга. — Вы, кажется, говорили что-то насчет художника…
— Прежде чем я продолжу… — Гиссинг полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда сложенный листок бумаги. — Взгляните на это и скажите, что вы думаете…
Майк развернул бумагу. Это оказалась страница, вырванная из какого-то каталога.
— Прошлогодняя выставка в Национальной галерее, — напомнил Гиссинг. — Ретроспективный показ картин Монбоддо. Именно там, если помнишь, Аллан нас познакомил.
— Я отлично помню, как вы мне все уши прожужжали, какие у Монбоддо сильные и слабые стороны…
Майк осекся, сообразив, что он держит в руках.
— Если не ошибаюсь, эта картина понравилась тебе больше других, — сказал Гиссинг, и Майк рассеянно кивнул.
Речь шла о портрете жены художника, который его действительно околдовал — с такой страстью и нежностью он был написан. Кроме того, женщина на портрете была до странности похожа на Лауру Стэнтон (в тот день он тоже встретил ее впервые). До сих пор Майк думал, что никогда больше не увидит этой картины.
— И это… тоже хранится в Грантоне? — проговорил он внезапно пересохшим горлом.
— Прошу прощения, — вмешался Аллан, вставая, — но мне действительно пора. Майк… Кэллоуэй — часть твоего прошлого, и будет лучше, если он там и останется. — Он украдкой покосился в сторону барной стойки.
— Я в состоянии сам о себе позаботиться, Аллан.
— Для тебя у меня тоже кое-что есть, — сказал профессор, передавая Аллану еще одну выдранную из каталога страницу.
Аллан ничего не сказал, но у него отвисла челюсть.
— Эта вещица будет получше, чем любой из Култонов, которые только есть в собрании вашего банка, — проговорил Гиссинг, с легкостью читая его мысли. — Я знаю, это твой любимый художник. В Грантоне хранится пять или шесть его работ; есть из чего выбирать, если эта тебе не подходит.
Аллан, все еще ошеломленный, снова опустился на место.
— А теперь, — сказал профессор, явно довольный произведенным эффектом, — я расскажу вам о своем знакомом художнике. Это молодой парень по фамилии Уэстуотер…
7
Хью Уэстуотер (для друзей — Уэсти) с удобством расположился среди царившего в гостиной беспорядка с очередным косяком в зубах. Гостиная с огромным эркером служила студией, в которой Уэстуотер работал. Старая софа и диван, которые он притащил с помойки, были задрапированы грязными простынями. У стен стояли натянутые на подрамники холсты, пол был засыпан жирными картонками из-под пиццы и смятыми пивными жестянками; некоторые жестянки были разрезаны пополам, и из них торчали окурки.
Просто поразительно, размышлял Уэсти, как «им» до сих пор не пришло в голову запретить людям курить у себя дома. В пабах дымить давно нельзя, в ресторанах и клубах тоже, на работе — боже упаси. Даже на некоторых автобусных остановках и то висят соответствующие объявления. А в прошлом году, когда «Роллинги» играли на стадионе в Глазго и Кит закурил на сцене, «они» всерьез собирались его оштрафовать!
«Им», «они» — так Уэсти называл официальные власти.
Одним из его первых художественных произведений был манифест, написанный черными печатными буквами на кроваво-красном глянцевом фоне:
ОНИ следят за тобой.
ОНИ знают, чем ты занят каждую минуту твоей жизни.
ОНИ считают тебя источником беспокойства.
И так далее…
В самом низу Уэсти написал белой краской:
ЗАТО Я ЛУЧШЕ ИХ РАЗБИРАЮСЬ В ИСКУССТВЕ!
Преподавателю-куратору манифест, впрочем, не понравился: он поставил за него «посредственно с двумя минусами». Зная, что куратор обожает Уорхолла, свой следующий шаг Уэстуотер тщательно рассчитал, изобразив стилизованную бутылку «Айрн-брю» на кремово-желтом фоне. В этот раз оценка оказалась много выше. Она во многом определила дальнейшую судьбу Уэсти, хотя он об этом еще не знал.
Сейчас Уэстуотер учился на последнем курсе, и его дипломный проект был почти готов. Буквально несколько дней назад ему вдруг пришло в голову, что художественные училища сильно отличаются от большинства колледжей. В самом деле, тех, кто изучает политику или экономику, никто не заставляет развешивать по стенкам свои доклады и эссе, чтобы их читали посторонние люди. Ветеринарам не приходится публично вскрывать кошек и собак или засовывать руку в задний проход захворавшей лошади. Пожалуй, только выпускники художественных и дизайнерских училищ вынуждены выставлять свои ошибки и промахи на всеобщее обозрение. Что это такое, как не дискриминация? Или просто попытка подготовить тонкие художественные натуры к грубой реальности обмещанившейся, филистерской Британии?..
Выделенная Уэсти выставочная комната-стенд находилась в здании Художественного училища на Лористон-плейс — аккурат между скульптором, ваявшим нетленку из крашеной соломы, и видеоавангардистом, главный шедевр которого представлял собой закольцованную последовательность стоп-кадров с изображением медленно сочащейся молоком женской груди.
— Я свое место знаю, — только и сказал на это Уэсти.
Вдохновленный успехом с бутылкой «Айрн-брю» (а также под ретроспективным влиянием Бэнкси), Уэстуотер избрал своей специализацией пастиш, или, проще говоря, пародийную стилизацию. К примеру, он мог в точности скопировать задумчивый пейзаж Констебля, а потом добавить к нему какой-нибудь анахронизм — мелкую деталь, резко контрастирующую с эпохой или самим духом оригинала: раздавленную пивную банку, запутавшийся в траве использованный презерватив (как утверждали другие студенты, этот последний стал фактически его подписью), несомый ветром пакет из-под картофельных чипсов или полиэтиленовую сумку с логотипом «Теско». На выполненном «под Стаббса» изображении породистого жеребца мог появиться летящий высоко в небе реактивный истребитель, а копия реберновского «Преподобного Уокера на катке» отличалась от подлинника лишь тем, что на ней у почтенного англиканского священника был подбит глаз и наложено несколько швов на рассеченную скулу. К несчастью, лишь один из преподавателей считал подобный анахронизм в искусстве весьма оригинальным и перспективным, большинство же обвиняли Уэсти в простом копировании, которое не имеет к искусству никакого отношения.
