Но после пальцев тритона на плечах и его слов о моей груди всё валится из рук. В голову то и дело лезет фраза о том, что босс ненасытен в постели. Даже не верится, что он разглядывал мои прелести.
Непроизвольно кошусь в щёлку между косяком и дверью. Что вообще могло означать это его загадочное: «Вы не потянете мои аппетиты»?
Это два раза, три? Или один, но долгий? Всю ночь, не смыкая глаз? А как же он тогда ходит на работу? Выглядит в восемь утра словно огурчик. Если бы он не спал ночами, то подобное безрассудство отразилась бы на его лице. Но у него ни одной морщинки и синяков под глазами нет.
Он ещё и позы небось знает какие-нибудь заковыристые: на подоконнике, антресолях, вниз головой на люстре.
Фу, фу и ещё раз фу! Дурь какая-то лезет в голову.
Думаю отвернуться, но всё равно наблюдаю.
Тритону звонят. Он встаёт из-за стола. Подтягивает ремень и улыбается. Довольно мило общается, ходит туда-сюда. Преследуя его взглядом, я наклоняю голову и медленно отъезжаю от стола.
Белозерский, конечно, привлекательный мужчина. Это у него не отнять. Высокий, плечистый, стройный. На нём отлично сидят костюмы, а брюки подчёркивают крепкий зад. Особенно хорошо это видно сейчас, когда, став ко мне боком, он запрокидывает голову и заливисто смеётся, прижимая к уху трубку.
Интересно, с кем это он так ласково беседует? Впрочем, спустя мгновение тритон закрывает дверь, скрываясь от моих любопытных глаз.
Время приближается к концу рабочего дня, и я, не зная, что мне делать дальше, продолжаю заполнять его ежедневник. Ровно в семнадцать ноль-ноль тритон выползает из своего укрытия.
— На сегодня вы свободны, Анна. Ждите моих дальнейших указаний, обед с мамой обсудим позже, — на меня не смотрит и, копаясь в телефоне, загадочно улыбается.
Ладно. В конце концов, он мой босс, и я обязана ему подчиняться.
Но отчего-то настроение портится. Скинув надоевшие лабутены и переодевшись в оставленные на работе шлёпки на низком ходу, я прихватываю неудобную обувь и, накинув сумку на плечо, бреду к лифту.
В десять минут шестого я спускаюсь на первый этаж, где сразу же натыкаюсь на поджидающих меня Фёдора и Серого.
Вспомнив слова босса, я прикрываю грудь сумкой и пакетом, скрещивая на ней руки.
— Ой, а ты чего переобулась, Анют? Я как раз рассказывал Серому, как тебе идут туфли на каблуках.
Теперь благодаря Тритону Игоревичу мои собственные друзья кажутся мне озабоченными маньяками. Вот какого чёрта пацанам обсуждать мои лабутены? Только если они треплются про мои ноги.
Впрочем, помянешь чёрта — он и появится.
Из соседней кабины лифта вылетает мой босс и, ни на секунду не задерживаясь, словно тайфун покидает здание. И плевать ему, что я прямо сейчас его позорю. Стою и болтаю посреди холла с двумя представителями планктона, свободно дрейфующими в тарифной сетке ниже среднего и не способными, в отличие от большого босса, сопротивляться течению.
Тритон снова говорит по телефону и, не обращая на нас внимания, садится на заднее сиденье своего авто, проскользнув в открытую Димой дверь.
Мне всё равно. Пусть делает, что хочет. Он же не по-настоящему сделал мне предложение, поэтому не обязан ничего докладывать.
А с Фёдором это его просто какая-то муха укусила, и звезды выстроились не в ту линию, а как только появились другие дела, он тут же вернулся к образу недосягаемого для простых смертных хвостатого земноводного.
Но отчего-то его игнор задевает.
— Ань, пойдём, а то на автобус опоздаем.
— Да-да, конечно, — киваю я и, опустив руки, незаметно снимаю кольцо, кладу его в карман сумочки.
Всю дорогу до дома грущу, совсем не слушаю парней и не смеюсь от их шуток, хотя обычно ржу громче всех. Сама не знаю, что меня так опечалило.
Открыв дверь нашего однокомнатного лофта в элитной хрущевке, тут же глохну от модного речитатива. Сбрасываю обувь, кладу на пол пакет с туфлями.
— Анечка, ты не видела мои очки? — кричит глуховатая мать отчима, — Я очки потеряла и нигде не могу найти.
— Они у вас на лбу, Степанида Захаровна, — наклоняюсь к морщинистому уху, пытаясь перекричать музыку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Спешу на кухню, чтобы не оглохнуть от противного рэпа. Закрыв за собой дверь, сажусь на край табурета. Зажмурившись, прикрываю уши. Кухня — это единственное место в нашей квартире, где я могу побыть одна. На дверях висят фартуки, халат, полотенца, я расстёгиваю блузку, снимаю её с плеч. И в этот момент в кухню врывается отчим. Он всегда так делает. Заходит не постучав. Старый седовласый извращенец, можно подумать, он не догадывается, что после работы мне нужно переодеться. Ненавижу, когда он так делает.
— Ань, ты купила хлеба?
— Нет. — Отворачиваюсь, схватив халат, прикрываюсь им.
— Лена! — орёт через плечо. — Выключи эту дебильную музыку! Дышать не слышно!
Сегодня был такой чокнутый день, что я совершенно забыла зайти в магазин. Шутка ли? Босс замуж предложил. А кроме меня, в нашей семье в магазин ходить некому.
— Ясно, — возмущается отчим, — опять без хлеба борщ лакать.
Он захлопывает дверь, а я скоренько натягиваю халат. Второй мамин муж, как пить бросил, совсем лютует. Раньше с друзьями в гараже тусовался, и всё у него было как «положено». Но однажды, после очередной приятельской встречи, чуть коньки не отбросил. Испугался, завязал, но стал злым и психованным.
Аккуратно сложив вещи, иду к холодильнику. Достаю сковороду с нажаренными вчера котлетами. Кроме меня, в доме никто не готовит и не убирает, зато все едят и регулярно гадят.
Вздохнув, обнаруживаю пустую сковороду, а это значит, что снова надо готовить.
— Анька, откуда у тебя такие туфли? Это просто чума! — Едва передвигая ногами, обутыми в мои лабутены, подёргиваясь как на шарнирах, в кухню вползает моя пятнадцатилетняя сводная сестра.
За ней отчим.
— И шмотки какие-то странные. Хахаль богатый, что ли, объявился, не пойму? Ты, Анька, это брось! Денег на свадьбу нет. — Наливает себе последний борщ. — Хорошо хоть мать не дожила до этого позора и не видит похабной кофты, в которой её дочь с работы явилась.
— Это не кофта, а стильная блуза, папа. Ты не разбираешься. В таких все самые крутые тёлочки ходят.
— Ты мне тут не папкай, иди вон список книжек на лето читай. Хлеб сеструха не купила, зато на кофту время нашлось.
Я привычно игнорирую эти разговоры, потому что, если с ним сцепиться, начнётся скандал. Обычно я стараюсь концентрироваться на позитивных моментах, а сегодня никак не получается. Выпив компот и закусив сухим печеньем, я иду в комнату, где моя вторая сестра, Танька, сидит у компа в наушниках и рубится в стрелялку. Достаю из шкафа спортивный костюм и иду в ванную, переодеваюсь.
Когда мне грустно, я бегаю. И вот сегодня после работы мне очень нужно побегать.
В коридоре отчим прихватывает меня за локоть:
— Если твой тритон тебе премию дал, так лучше бы отложила, а то у Ленки кеды дырявые, а в сортире унитаз протекает. Маме лекарства дорогущие выписали от давления, а на заводе опять задержка. Не трать бабло на шмотки.
— Ладно. — Высвобождаю руку.
И ухожу из дома. На улице хотя бы нет орущего Ленкиного рэпа. Видел бы босс, какая убогая у его невесты жизнь, посмеялся бы. Он, очевидно, изучил информацию обо мне и знает, с кем и как я живу. Но одно дело быть в курсе, и совсем другое — лицезреть своими собственными глазами.
Глава 17
Летний ветерок треплет волосы и холодит кожу. Ускоряю шаг, плавно перемещаясь по беговой дорожке. Я бегу вокруг футбольного поля, на котором гоняют мяч мальчишки. Справа баскетбольные кольца, слева волейбольная сетка. Вдоль игровых площадок — гимнастические брёвна. И старшеклассницы с розовыми и зелёными волосами сидят на деревянных снарядах, обсуждая обнаженных по пояс парней, играющих в самую любимую игру Майкла Джордана. Чуть дальше, в песок для прыжков в длину родители привезли совсем ещё крохотных малышей. Детки осыпают друг друга землей и дерутся за лопатки и формочки.
