— Мешают, — кряхтела Серафима.
ГЛАВА IX. Предестинация!!!
На ступеньках Приёмной творца сидел небритый дед в кепке. Перед ним стояли Аделаида и разбитная деваха, типичная «ночная бабочка», каких часто можно встретить в ночных клубах (крашенная блондинка, симпатичная, в «боевой» раскраске; короткое синие платье; колготки, имитирующие чулки; вычурные туфли со стразами).
— Что ты творишь, старый хрен?! — отчитывала Аделаида деда. — Тебе Муза для чего была нужна?
— Да! — возмущённо поддакивала девица.
А дед водил руками и заплетающимся языком пояснял:
— Муза мне, чтобы писать. Я герой войны! Я понять хочу — почему это мои побасёнки никому не нужны, а тыкалово паскудное в тренде? Женечка моя ничего в этом тыкалове не понимает! Нет, она хорошая, ласковая, двадцать лет вместе. Но не понимает она паскудство, понимаете?! А мне нужно знать…
— Он что, пьяный? — брезгливо спросила Серафима.
— Да, — ответила деваха. — Это у него не сон, а пьяный бред! Платье мне порвал. «Раздевайся, — говорит, — современные тренды изучать будем!». И как ему объяснить, что я не такая, как выгляжу? Нет, словами всё пояснить, на пальцах показать, стриптиз продемонстрировать — это пожалуйста. Но не с каждым же! Я вообще больше по молодёжной линии. Ошибся творец!
— Возвертаю эту шалашовку! — торжественно заявил дед. — Профнепригодная она. Вдохновения ни на хрен! Расторгай контракт.
— Кто-нибудь мне чего-нибудь объяснит толком? — спросила Серафима.
— Главного редактора заменили, — раздался тихий женский голос сзади, из темноты, — она его военные рассказы сняла с печати. Сказала, что у читателей другие тренды и издательство будет им соответствовать. Посоветовала пикантные истории из фронтовой жизни вспомнить.
Волков, Серафима оглянулись, отступили чуть в сторону. В круг света от фонаря, висевшего перед входом в домик творца, вступила невысокая аккуратная девушка в военной форме.
— Женечка, — всхлипнул старик.
— Женевьева, — то ли приветствуя, то ли с неприязнью произнесла деваха-блондинка.
— Катюха, — ответила тем же тоном военнослужащая и продолжила рассказ. — Он напился…
— Напился! — подтвердил дед. — Ведь этот капитан был полная погань! Он, как под пули попал, так в штаны и наложил! И тогда в тылу, ворюга, пристроился, шуры-муры вертел подлые, пока не удавили гниду по-тихому. А я про него истории писать должен?! Что он — пример! Ворюга и герой-ловелас! Да я застрелюсь лучше!
— Ты почему его бросила? — строго спросила Серафима девушку в военной форме. — Двадцать лет вместе пишите. Это что, ничего не значит?!
— Да кто же его бросал?! — в отчаянье воскликнула девушка. — Его же, старого чёрта не переспоришь! Напился, крушить всё начал. Мне сказал, что я устарела! И творец туда же: «Предписываю назначить в качестве эксперимента Музу Катюху.». А меня — в отставку. Доэкспериментировались!
— Это когда было такое? — удивилась Серафима.
— Вы тогда к Овечкиной ушли, — неохотно пояснила Аделаида. — Меня дежурить оставили.
— Понятно, — тяжело вздохнула Серафима. — Пойдёмте в кабинет.
Дед, кряхтя, начал подниматься. Муза Женевьева кинулась ему помогать. Катюха и Аделаида терпеливо ждали. Аделаида при этом внимательно, можно сказать, с нездоровым любопытством рассматривала обольстительную Катюху.
— Ты чего? — смутилась та.
— Смотрю, — с непонятным выражением ответила Аделаида.
— Ты можешь не присутствовать при разбирательстве, если не хочешь — тихонько сказала Серафима Виту.
— Не говори ерунды, — так же тихо ответил он. — Я тебя не брошу. Ругань ещё не началась, ты уже расстроилась, а у меня новый носовой платок есть.
И Волков достал из кармана платок. Обычный, клетчатый, вроде как даже чистый.
— Спасибо, — тихо вздохнула Серафима.
— Значит, что тут у нас?
Все заинтересованные лица расселись в небольшом кабинете с творец-машиной. Вопрос Серафимы повис в воздухе.
— Жалоба автора, жалоба Музы, — после паузы подсказала Аделаида.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Заявления? — официальным тоном произнесла Серафима.
— Женечка, — попросил дед, — ты напиши там, что возвращаю я творцу эту непутёвую Катюху, а тебя обратно хочу. Напиши, что я старый дурак, что погорячился, что я это… рамсы попутал.
— Хорошо, — тихо ответила Женевьева, выводя аккуратные буковки.
— Будем опять как в молодости, — бормотал дед, — резюме рассылать, наградами трясти, уговаривать, жаловаться… На одной глупой бабе свет клином не сошёлся…
Катюха же, как умеют только крашеные блондинки, одновременно и строчила что-то на листе бумаги, и мечтательно глядела в невидимую даль, и крутила левой рукой собственный «локон страсти».
— Вы вообще ничего не написали вместе? — спросила Серафима.
— Написали, — фыркнула Катюха, отвлекаясь. — Великую женскую мудрость.
— Какую?
Дед скривился, словно от зубной боли, а разбитная блондинка преднамеренно нудным тоном процитировала:
Правильно воспитанная грудь становится бюстом! Запущенная — обычными сиськами. Откормленная — сисяндрами. Любая девушка должна помнить об этом.
Повисла тишина.
— В принципе, это справедливо, — заметила Аделаида. — Только за такие слова…
— Глупости это, — покраснела Женевьева, поправляя гимнастёрку. — Вот наше заявление.
Творец-машина съела представленное заявление, но продолжала гудеть. Тихо-тихо, на пределе слышимости.
— Второго заявления ждёт, — пояснила Серафима.
— Зачитать? — нагло спросила Катюха.
— Дай, посмотрю, — протянула руку Серафима и замерла, изучая написанное. — Так… Катюха, Муза, специалист по гетерам, проституткам, гейшам, оторвам, курвам и прочее…волнующие танцы, тантрические обряды… гадание, мистика, нетрадиционные отношения, молодёжка… Ты считаешь, значит, что автор нарушил договор, заставляя тебя делать что-то против воли. Справедливо. Ты пишешь, что в квартире вонь и грязь. Что на уборку автор не вдохновляется…
— Он инвалид! Там, у себя, — вскинулась Женевьева. — Инвалид! Понимаете?
— Порядка в доме это не отменяет, — запальчиво ответила Катюха. — Нет чистоты в доме — нет порядка в произведении.
— Нет чистоты в ДУШЕ — нет порядка в произведении! — возразила Женевьева.
— СТОП! — прервала словесную перепалку Серафима. — Продолжаем. Ты считаешь, что как человек он козлина, как автор — ноль, пишешь, что вёл себя неадекватно, разоблачался, хватал тебя за волосы, порвал платье… Пишешь, что его воображаемый писюн — крохотный… Короче, тебе такой автор не нужен и ты настаиваешь на разрыве союза?
— Да, — подтвердила Катюха.
— Дура! — в сердцах сказала Женевьева. — Стерва!
— Сама дура! — огрызнулась Муза. — Написала как есть.
— Да что «как есть»! — внезапно возмутилась Аделаида. — Ты, Катюха, совсем не соображаешь! Творцу про писюны пишешь! Вот у него других дел нет!
— Я правду написала! — обиделась Катюха.
— Стоп! — опять вмешалась Серафима, отправляя второе заявление в творец-машину. — Ждём вердикта молча.
Все затихли, слушая монотонное гудение. Однако на листе, выползшем из недр творец-машины, было написано следующее:
Вопрос к автору. Вы признаёте, что покушались на честь Музы Катюхи?
— Покушался, чего уж там, — вздохнул дед. — Поди на неё не покусись, раз она такая раздетая. Но я не только из похоти покушался, а и для искусства ещё, чтобы тренды эротические понять.
Творец-машина затянула бумажку с вопросом обратно. Погудела. Затем выдала текст, который был зачитан вслух Серафимой. Вердикт гласил:
Эксперимент признан неудачным. Союз постановляю разорвать. Автор, виновный в покушении на честь Музы, наказывается прокрастинацией на одну неделю.
