В общем, все складывалось как-то погано, а скоро стало еще хуже.
Еще хуже стало в тот вечер, когда Сара ушла из дома и все никак не возвращалась.
Уходя она сказала: «Пойду пройдусь», — и исчезла надолго. Сначала никто из нас не тревожился, но едва стрелки переползли одиннадцать, все всполошились. Даже Стива, похоже, чуточку задело.
— Пошли, — объявил отец. — Идем ее искать.
Никто не возразил.
Мы с Рубом и мать с отцом сели в фургон и поехали на поиски, а Стив остался дома на случай, если Сара появится, пока все ее ищут. Мы поехали по барам и по домам ее подруг. Даже к Брюсу. Пусто. Ее не было нигде.
К полуночи мы вернулись домой: Сара еще не явилась, и нам осталось только ждать.
Каждый из нас ждал по-своему.
Мама сидела молча и ни на кого не глядя.
Отец кружку за кружкой заваривал кофе и поглощал, как не в себя.
Стив то клал на ногу грелку, то снимал ее, а ногу решительно держал кверху.
Руб что-то тихонько бормотал под нос, раз пятьсот, не меньше. «Убью этого подонка. Убью подонка. Доберусь я до этого Брюса Паттерсона. Убью подонка… Убью. Убью…».
Ну а я, сцепив зубы, лежал подбородком на столе.
Спать пошел только Руб. Остальные ждали.
— Не слышно? — спросила мама, проснувшись в час ночи.
— Нет. — Отец покачал головой, и скоро мы все клевали носами под воспаленным белым шаром кухонного плафона.
Позже начался сон.
Прервали.
— Кэм?
— Кэм!
Меня трясли.
Я подскочил.
— Сара?
— Не. Я.
Это был Руб.
— А, ты, черт.
— Ага. — Он ухмыльнулся. — Ее так и нет?
— Нет. Если не прошла мимо нас прямо спать.
— Не, не прошла.
Вот тут мы и заметили кое-что еще: Стива тоже не было.
Я проверил в подвале.
— Пусто.
Я посмотрел на Руба. На этот раз мы с ним вдвоем вышли на крыльцо и дальше на улицу. Черт, где Стив?
— Погоди. — Руб повернулся, вгляделся в темноту. — Вот он.
Наш брат сидел под телеграфным столбом, привалившись к нему спиной. Мы подбежали. Остановились.
— Ты чего здесь? — спросил Руб.
Стив поглядел на нас, и я никогда не видел его таким испуганным и стянутым в узлы. Он казался совсем хлипким, но все равно мужиком: он всегда выглядел мужиком. Всегда… но не как в тот раз. Не ранимым.
Костыли будто мертвые руки лежали полешками рядом с ним.
Медленно, жалобно наш брат проговорил:
— Наверное… — он осекся. И продолжил: — Я хотел ее найти.
Мы промолчали, но, думаю, пока мы помогали Стиву подняться и доковылять до дому, он должен был понять, чем и как живем мы с Рубом и Сара. Он понял, каково это: упасть и не знать, сможешь ли подняться, и ему стало страшно. Страшно, потому что мы поднимались. Мы всегда поднимались. Всегда.
Мы проводили его до дома.
Мы…
И снова все сидели на кухне, но не заснули только мы с Рубом. Сидели в тишине, и вдруг он мне что-то зашептал. То же, что прежде.
— Слушай, Кэм, — сказал Руб, — надо выловить этого Паттерсона, — Руб говорил так уверенно. — Мы его выловим.
А я слишком устал, и потому сказал только:
— Само собой.
Потом Руб отключился, вслед за мамой, папой и Стивом. Скоро и у меня глаза будто цементом залило, и я тоже вырубился.
Все пятеро, спим на кухне.
Мне снился сон.
Он будет дальше.
Неплохой сон.
Проснувшись, я увидел, что к тесной компании спящих за кухонным столом добавился еще один участник.
Стою на воротах. Стадион забит под завязку. Наверное, тысяч сто двадцать народу не сводят с меня глаз.
Скандируют.
— Вол-чище! Вол-чище!
Обвожу взглядом трибуны: все ободряют меня, и я всех люблю, пусть они совсем чужие мне люди. Мне кажется, они какие-то южноамериканцы. Бразильцы, что ли. Может, аргентинцы.
— Я вас не подведу, — шепчу я им, понимая, что меня не услышат, даже если заору во всю глотку.
Передо мной выстроилась шеренга: по футболкам — команда-противник.
Это все люди из моей истории: отец, Руб, мама, Стив, Сара, Брюс, безликая новая девушка Брюса, Грег, зубная сестра, зубной, директор школы Деннисон, тетка-инспектор, друганы Руба и Ребекка Конлон.
На мне вся вратарская снаряга: бутсы, закатанные носки, зеленый свитер с ромбами на груди и перчатки. Ночь, и черный воздух прорезывают мощные прожекторы, словно сторожевые башни, громоздящиеся надо всеми нами.
Я в игре.
Хлопаю ладонью об ладонь и чуть приседаю, готовясь прыгнуть за мячом в любую сторону. Ворота за спиной кажутся километровыми в ширину и в глубину. Сетка — рыхлая клеть, она качается и шелестит на ветру.
Выходит отец, устанавливает мяч, кричит, что у нас вроде серия пенальти в финальном матче чемпионата, и теперь все зависит от меня. Отступает, примеривается, разбегается и лупит мячом вправо от меня. Я прыгаю, но дотянуться никакой возможности. Мяч влетает в угол ворот, и отец смотрит на меня и улыбается, как бы говоря: «Прости, парень. Играем по-честному».
Выходит мама. Потом Руб. Оба забивают, Руб с черствой усмешечкой.
— Тебе не светит, солнышко, — приговаривает он.
Все это время у меня в ушах, будто радиопомехи, жужжание толпы на трибунах. Когда я пропускаю, и мяч влетает в сетку, трибуны ревут, а потом стонут — ведь они болеют за меня. Им хочется, чтобы я взял хоть один, они видят, как отчаянно я стараюсь. Они видят мои ручонки и силу воли в моих губах, и, не слыша звука, чувствуют, как я бью ладонью в ладонь, готовясь к очередному удару. И они всё скандируют.
Мое имя.
Мое имя.
Но нет, как ни стараюсь, я не могу поймать ни одного мяча.
Даже убитая горем Сара пробивает мою защиту. Перед ударом она говорит:
— Не пытайся мне помочь. Бесполезно. Ты здесь ничего не изменишь.
Бьет Стив, и Брюс. Друганы Руба. Все. Наконец выходит Ребекка Конлон.
Идет в мою сторону.
Не спеша.
Улыбаясь.
Говорит:
— Если поймаешь, я в тебя влюблюсь.
Я киваю, хмуро, сосредоточенно.
Она отступает, разбегается, бьет.
Мяч летит высоко, и я теряю его из виду в свете прожекторов. Наконец замечаю, прыгаю, высоко в правый угол, и мяч, неловко отскочив от моего запястья, бьет мне прямо в лицо.
Я падаю с мячом на газон.
От удара о землю он выскакивает из моих рук и катится, медленно-медленно, через линию, в сетку ворот.
Конечно, я бросаюсь за ним, но поздно. Не допрыгиваю — и в мгновение ока я один, не на стадионе, а на нашем залитом солнцем заднем дворе, сижу, привалившись к забору, с разбитым носом.
11
Мы собирались выловить его быстро. Какой смысл выжидать недели. Если ждать, то горячее желание отомстить может и простыть. А мы такого ни в коем случае не могли допустить.
Мы выяснили, что этот Брюс Паттерсон крутил с другой девчонкой уже с месяц, и выходит, изменял Саре, поскольку продолжал ходить и к ней. Это как оплеуха нам всем: мы принимали его у себя в доме, а он тем временем окучивал какую-то клюшку по всему городу.
— Мы его отлупим? — спросил я у Руба, но тот лишь с насмешкой поглядел на меня.
— Ты серьезно? Посмотри на свои габариты. Ты чихуахуа, а Паттерсон, блин, — шкафина. Ты вообще понимаешь, что этот чувак с тобой сделает?
— Ну, я думал, что нас-то двое.
— Да я сам хиляк, — резко отшил меня Руб. — Конечно, борода у меня вовсю прет, но Брюс убьет нас обоих.
— Да, точно говоришь.
Дальше случилось кое-что неожиданное.
Раздался стук в дверь, больше похожий на робкое царапанье, и, открыв, я увидал на пороге своего бывшего лучшего друга Грега.
— Можно войти? — спросил он.
— Сам как думаешь?
Я отворил москитную сетку, и он вошел, оглянувшись перед этим на Стива, который с мрачным видом сидел, как всегда, на крыльце.
Войдя, Грег поздоровался с Рубом словами «Привет, Волчище», на что Руб пригрозил выбросить его за дверь.
Грег извинился, и я провел его к себе.
Он сел у окна, привалившись к стене. И молчал.
— Ну, — спросил я, сидя на кровати, — ничего, если я все же спрошу, каким ветром тебя принесло?
— Я за помощью, — последовал быстрый и прямой ответ.
Грег запустил обе руки в волосы, и с него посыпалась перхоть. У Грега всегда была эта проблемка. Ему нравилось в школе трясти перхоть на парту.
— Какого типа? — уточнил я.
— Деньги.
— Много?
— Три сотни.
— Три сотни! Ни фига себе, ты куда вообще, блин, впутался?
