— Что-то я не видал легких профессий! — проворчал Славка.
Они, наверно, могли бы спорить до бесконечности.
— Не пора ли нам, Слава? — вмешался Лаймон. Что толку было удерживать?
— Славные молодые люди,— сказал папа, когда они ушли.— Ишь ты, даже мимоза больной в подарок. Это кто же, мастер, наверно?
Я дипломатично промолчала. А папа принялся доказывать, что я должна, обязана теперь уйти со стройки. Он и раньше с усмешкой говорил иногда о моей работе, как о блажи. Теперь, по его мнению, эксперимент следовало прекратить.
— Словом,— считая, что все решено, завершил папа,— я иду за такси, едем домой. Все ясно.
— Да, ясно,— согласилась я.— Я никуда не поеду. Тоне и без меня хватает забот. А мне здесь хорошо. Я вовсе не без присмотра, как ты, наверно, думаешь.
— Молодые люди в качестве сиделок?—язвительно спросил папа.— Причем двое сразу. Тебе не кажется, что это… ну, скажем мягко, не совсем удобно для молодой девушки?
И папа долго распространялся о том, как должна вести себя молодая девушка, что для нее хорошо и что плохо. И выходило, что мне ни в коем случае нельзя оставаться жить здесь, в общежитии.
— А как же другим? — с невинным видом спросила я.— Другим можно?
Папа оставил этот вопрос без ответа. Сказал с максимальной твердостью, на какую был способен:
— Собирайся. Едем домой.
— Да ведь мой дом теперь тут,— ответила я. Папа пытливо взглянул на меня и опустил голову.
Посидел немножко молча. Очень тихо сказал:
— Ладно. Пусть так. Но… не забывай же и о нас…
Вот оно что!
Расма — самая красивая девушка в общежитии. У нее такие волосы, про которые пишут: цвета спелой ржи. Никто так, как она, не умеет двумя пальцами и гребенкой мигом соорудить модную прическу. Под солнцем ли, под светом ли лампы крупные волны волос отливают золотом.
Все у Расмы красиво: и фигура, и правильные, тонкие черты лица, и серые, в черных ресницах глаза. Но успехом у парней она не пользуется. Она злая. Глаза ее редко улыбаются.
Когда Славка пришел ко мне еще раз, Расма демонстративно легла на постель. Тщетно делала ей Ганнуля знаки: уйдем. Расма лежала и смотрела в потолок.
Славка скользнул по ней взглядом. Мне показалось: с жалостью. Предложил:
— Давай-ка я выведу тебя погулять на полчасика, Рута.
Мы выбрались в маленький, с молоденькими деревцами сквер возле общежития. От свежего воздуха у меня закружилась голова. Откинулась на спинку скамейки, дышала этим необыкновенным воздухом и не могла надышаться.
И мороза нет, и не тает. Выпавший недавно снег лежал толстым, плотным слоем. Мальчуган лет пяти пытался что-то соорудить из снега.
— Это что у тебя будет? — спросил Славка.
— Гараж.
Но гараж что-то не получался.
— Помочь, что ли? — Славка присел рядом с мальчиком на корточки.— Дай-ка лопатку.
Он ловко нарезал из снега кирпичей, соорудил гараж.
— Вы, дядя, наверно, строитель? — восхищенный постройкой, спросил мальчик.
— Точно. Строитель.— Славка отвечал очень серьезно.
— А вы мне еще что-нибудь построите? Вокзал?
— Построю. В другой раз.
Мальчуган начал заводить в гараж свой грузовичок. Рычал, гудел, создавал «звуковое оформление». Славка смотрел на него, и почему-то грустная улыбка блуждала на его губах.
— Как ты… умеешь с ним! — сказала я.
— Что особенного? — Славка все смотрел на мальчика.— У меня свой такой же…— и поправился почему-то: — Такого же возраста.
Я знала, что у Славки есть сын. Но думала, что он живет с матерью. Спросить же было неловко.
— Он со мной живет.— Славка будто понял, что мне хочется это знать.— Мама моя за ним смотрит.
— Ты… познакомишь меня с ним? — Я погладила Славку по рукаву.
Он перехватил мою руку, стянул с нее варежку и сжал мои пальцы. Все так же глядя на мальчика, спросил, в свою очередь:
— А ты… хотела бы?
— Да.
— Познакомлю. Потом, когда поправишься.
Я подумала, что он мог бы привести своего сына сюда, в этот скверик. И построить ему гараж. А я бы сидела и любовалась ими.
Легко сказать — любовалась! Как бы мы еще с ним поладили! Мне никогда не приходилось возиться с малышами. Что у него спрашивать? Как разговаривать? Я ни за что не сумею держаться с ребенком вот так, как Славка с этим мальчуганом.
— Не надо ничего загадывать, Рута.— Славка крепче сжал мои пальцы.— Сначала сами кое в чем разберемся…— Он помолчал и прибавил невесело: — А нам и поговорить-то негде…
— Какая муха ее укусила? — Я имела в виду Расму, и Славка понял это.
— Сердится,— просто сказал он.
— Почему?
— Потому что я прихожу к тебе.
У меня сжалось сердце, и я потянула пальцы из Славкиной ладони. Он не пустил.
— Да нет же. Ничего не было. Никогда. И не могло быть.
— Откуда же ты знаешь, что она…
— Знаю. Был такой разговор. Давно. В прошлом году.
— И до сих пор…
— Не знаю. Жалко мне ее. Трудная она. И с ней тоже трудно.
— Вова! — закричала женщина из окна соседнего дома.— Пора домой!
Вова не без сожаления оставил свой гараж, подошел к Славке.
— Вы завтра придете сюда?
— Постараюсь.
— Тогда я возьму еще одну лопатку. Будем строить вместе.
— Ладно.
Мальчик вприпрыжку побежал к подъезду. Славка проводил его откровенно завистливым взглядом.
— И нам пора. Ты, наверно, озябла?
Уходить не хотелось, но нога в гипсе в самом деле застыла. Славка обнял меня, почти донес до комнаты.
Расма по-прежнему лежала на постели. Даже и речи быть не могло, чтоб нам немножко поговорить в ее присутствии.
«Производственная практика»
Славка обещал прийти прямо с работы, и я пошла просила тетю Мицу помочь мне спуститься в скверик: лучше уж сидеть с ним там, чем под злым взглядом Расмы.
«Помощь» тети Мицы заключалась в том, что она шла сзади меня и охала на каждой ступеньке. Меня это смешило.
Дошла до первой площадки. Остановилась перевести дух и запела: «Если ты назвался смелым…».
— Ладно уж,— заворчала тетя Мица.— Смелая, что уж там и говорить…
Пройти с костылями два лестничных марша — по двенадцать ступенек в каждом — не шутка. Да еще три скользких ступеньки —у подъезда. Да раскатанная ребятами дорожка. После такого путешествия, наверно, всю жизнь буду сочувствовать хромым.
Наконец сижу на скамейке. Мне жарко и весело: доказала!
— Обратно одна не смей! — уходя, наказывала тетя Мица.— Девчата скоро придут, помогут.
Сижу одна и наслаждаюсь. Словно год не выходила из комнаты. Все какое-то новое, необычное. Голуби слетелись. Ходят вокруг скамейки, склонив набок головки, посматривают вопросительно: в чем дело, почему не кормишь? Жалко, что не захватила хлеба.
Вчерашний мальчик — Вова — катался на санках с горки. Увидел меня, подбежал, спросил:
— А где тот дядя?
— На работе.
— Строит дом?
— Да, строит дом.
— А мой гараж сломали,— вздохнул Вова.
— Жалко,— посочувствовала я.
— Конечно, жалко. А вы бы не могли построить мне новый гараж? Большой.
— Нет, Вова. У меня болит нога. Видишь?
— Ка-акая!— протянул Вова и дотронулся до гипса.— Она деревянная?
Попробуй объясни, что не деревянная, а гипсовая.
Вова чинно уселся со мной рядом, вздохнул.
— Долго не идет тот дядя…
— Да,— согласилась я и тоже вздохнула.
— А вы бы не могли почитать мне книжку? — спросил Вова.
— Что ж, принеси, почитаю.
Вот легко поладила! Ждала возвращения мальчика и думала о Славкином сыне. «Такого же возраста»,— сказал Славка, Наверно, бойкий, общительный. Мальчишки все бойкие.
— Вот! — издали закричал Вова и показал мне книжку.
Читать в ней было почти нечего: на каждом листе большая картинка и короткий стишок, вроде:
Уронили мишку на пол,Оторвали мишке лапу.Все равно его не брошу —Потому что он — хороший.
— Все? — разочарованно спросил Вова, когда была прочитана последняя страница.
Я начала придумывать про мишку целую историю. Вова помогал неиссякаемыми «наводящими» вопросами.
— А кто мишку уронил на пол?
Вот и соображай, что ответить. Конечно, не девочка-хозяйка. Объяснением, что уронили чужие дети, Вова не удовольствовался.
— А какие дети? Плохие, да?
Уточнила, чем именно плохи чужие дети.
— А сколько их было, чужих детей?
— Наверно… наверно, трое.
— А как их зовут?
Рассказ обрастал подробностями, а я начинала мерзнуть. Пришли с работы девчата. Постояли около нас, посмеялись, помогли кое-что уточнить насчет мишки с оторванной лапой.
— Ты не замерзла? — спросила Ганнуля.
— Ничуть! — Превращусь в сосульку, но дождусь Славку здесь.
Девчата пошли домой. С крыльца Расма явно в мой адрес крикнула:
