Только потом поняла: ведь это он взглядом спросил у меня: «Пойдем, Рута?»
Я не сказала ему ни слова, не сделала ни одного движения. Я окаменела. Славка, не торопясь, будто выжидая, положил кельму, по одной снял и бросил поверх нее рукавицы. Еще помедлил и очень тихо пошел вниз.
Я знала: мне надо идти за ним. И не могла сделать ни шагу.
Славка спустился, пошел по двору.
Отсюда, сверху, казалось, что он едва передвигает ноги.
— Папа! Папа! — закричал Антанас.
И Славка бросился к нему, выхватил мальчика из санок. Соскользнуло укрывавшее ноги Антанаса байковое одеяло. Славка на лету подхватил его.
Мать что-то быстро, весело говорила по-литовски. А Славка, очень прямой, стоял спиной ко мне, без надобности поправлял, поправлял у Антанаса под подбородком шарфик.
К ним подошел Тадеуш, поздоровался с матерью. Протянул руку Антанасу, и тот по-дружески хлопнул красной варежкой по ладони Тадеуша. Как я в это мгновение позавидовала Тадеушу!
Потом все они направились в конторку. Через минуту Славка вышел, по полешку, не торопясь, набрал дров. Выпрямился. Вот сейчас глянет сюда, наверх, на меня.
Я нагнулась к ящику с раствором.
Когда я выпрямилась, Славки уже не было. Расма в упор смотрела на меня, и глаза ее смеялись.
«Надо идти! Сейчас же надо идти!» — думала я, а руки хватались за кирпичи, как за спасение.
Вернулся Тадеуш. Потом тяжелым шагом поднялся по мосткам Славка. Я не смотрела в его сторону, но знала: это он идет.
Не сразу разобрался в рукавицах: сначала сунул левую руку в правую рукавицу. Скребнул кельмой по кирпичу. Нет, прямо по сердцу мне скребнул! И стал класть — кирпич за кирпичом, ровно, спокойно, как всегда. Докончил ряд. Взял кельму и молоток под мышку.
«Я иду с тобой! — хотела крикнуть я и не смогла.— Только вот ряд докончу и пойду. И пойду! — твердила я сама себе.— Что из того, что это тот самый жалкий мальчик? Все равно я должна, я обязана пойти. Иначе это будет предательство».
«Немножко погодя! — умолял другой голос.— Ты пойдешь, обязательно пойдешь. Но не сейчас. Капельку обожди. Успокойся, возьми себя в руки, чтоб войти в конторку с веселым лицом».
Рабочий день кончился.
Один за другим спускались во двор наши, скрывались в конторке. Только я и Расма остались теперь тут, наверху.
Неся Антанаса на руках, вышел из конторки Славка. Усадил мальчика в санки; мать укрыла ему ноги. Санки тронулись. Антанас замахал рукой Тадеушу.
Славка ни разу не оглянулся.
Санки проехали ворота, завернули и скрылись за забором.
Вот и все. Никуда больше не надо спешить. Но что же это? Неужто я рада этому?
— Что, не помогла и «производственная практика»?— уязвила Расма и, нарочно громко напевая, побежала вниз.
Свадьба Ганнули и Тадеуша
Внешне ничего не изменилось. Как всегда, присматривал Славка за моей работой. В обеденный перерыв наши хохотали, дурачились. А мне мерещилось: от меня отворачиваются, знают, что я испугалась Антанаса. Осуждают меня за это.
Ждала, Славка спросит еще раз: «Ты не передумала?»
Отвечу беззаботно: «Как можно? Прошлый раз ты не позвал меня, я думала, неудобно»…
Но Славка ни о чем не спрашивал. После работы сразу же уходил с Тадеушем: они взяли на вечера «халтурку» — дом кому-то строили.
В субботу я не выдержала, спросила:
— Что ты делаешь завтра?
— На завтра — куча дел,— с преувеличенно озабоченным видом ответил Славка.— В баню пойду — раз. Второе — с Тадеушем кое-что им в хозяйство обещался посмотреть. Матери помочь…
Нет, не в том дело, что так уж занят Славка. Просто не хочет со мной встречаться. Вот так, разом, взял все и оборвал. Без лишних слов.
Дома вечером оказалась одна Ганнуля. Сейчас я все ей расскажу.
Но Ганнуля сама хотела со мной посоветоваться. Что лучше повесить на окна — пестрые гардины или тюль? Что лучше — тахта или кровать? Тадеуш хочет тахту. А для кровати все давно приготовлено. Она извлекла из чемодана кружевной, собственной вязки подзор[7], такие же занавески на спинки кровати.
Я похвалила. Сейчас я похвалила бы что угодно. Но как ты начнешь ей, счастливой и озабоченной, рассказывать про свои горести?
Прошла еще неделя. Вот и снова суббота — день свадьбы Ганнули и Тадеуша.
Свадьба у нас в красном уголке. Убрали его, как под Новый год, флажками и хвоей. Со всего общежития стащили столы и стулья. Целых два вечера жарили и парили на кухне.
И вот все мы толпой стоим в вестибюле. Сейчас приедут из загса молодые. С ними поехали Славка и Юзя.
Петька с новеньким баяном в руках стоит наготове. Играть он не умеет. С грехом пополам вызубрил «туш». Вот таким образом и будет «приветствовать» молодых.
Тетя Мица держит поднос с бутылкой шампанского и двумя высокими бокалами.
— Едут, едут! — закричали у входа.
Двери распахнулись настежь. Петька, страшно фальшивя, грянул туш. Появились молодые. Сияет красотой Ганнуля. Я никогда не думала, что она может быть такой красивой. Белое платье. Белая прозрачная фата на голове. Букет белых цветов в руках. На груди — веточка белой сирени. Тадеуш весь в черном. «Как артист!» — шепнул кто-то за моей спиной. Славка держит под руку Тадеуша, Юзя — Ганнулю.
Хлопнула пробка. Шампанское полилось струей.
Молодых заставили выпить шампанского, хотя Петька и орал, что это детская затея. Потом их заставили поцеловаться. Бокалы тут же швырнули на пол, разбили — на счастье.
Потом все перепуталось. Беспорядочной толпой все двинулись в красный уголок. Петька, все так же сбиваясь и перевирая мотив, пытался играть туш. Молодых затолкали в самый дальний угол, куда и подступиться-то трудно.
По регламенту первым должен поздравлять Петька. Но у него руки заняты баяном. Неловкую паузу заполнил начальник нашего участка Иван Алексеевич.
— Поздравляю,— торжественно обратился он к молодым.— От имени администрации, партийной, комсомольской и профсоюзной организаций (ох, как длинно и как официально!) примите в подарок,— и на блюдечке вручил ключ от квартиры, украшенный огромным белым бантом.
Все начали кричать «ура!». Блюдечко тоже полетело на пол, и осколки Петька растоптал.
— И еще примите в подарок…— Иван Алексеевич оглянулся.
Снова подвел «регламент» — в суматохе забыли принести подарок. Ребята, что были поближе к дверям, ринулись в вестибюль, вволокли разобранный на части шифоньер.
Иван Алексеевич начал жать руки молодым. Ганнуля расплакалась, и он поцеловал ее в фату.
Петька тем временем успел избавиться от баяна, появился с настольным зеркалом в руках. Нес его прямо перед собой, как икону. Наставил стекло на Ганнулю:
— Вот. Смотритесь чаще. И чтоб мне всегда были красивыми!
Потом с грохотом волокли столы, стулья. С барабанным боем проплыло над головами корыто. За ним — бак для кипячения белья. Стиральная доска. Швабра — красный бант на палке.
— Все! — радостно сказал Петька. — Живите на здоровье!
Гости тем временем выстроились в очередь, и начались «персональные» поздравления и вручение подарков. Парни дарили исключительно бутылки вина. Девчата — хозяйственную утварь помельче. Я, по совету Тони, купила духи «Красная Москва».
К концу «поздравительной процедуры» Тадеуша было буквально не видно из-за целой батареи бутылок.
— Перепьются и передерутся! — мрачно предсказал Лаймон.
Я подумала, что, наверно, он прав.
Добрых десять минут усаживались за столы. Я оказалась между какими-то незнакомыми парнями, наверно, родственниками Ганнули и Тадеуша. Один из соседей налил в мою рюмку вина.
— Нет! — сказала я.
— Не выламывайся! Будто в первый раз! — сказал парень, сидевший слева.
— Страсть этого не любим,— поддержал правый.— Как это на свадьбе да не выпить?
Тут как раз все начали кричать «Горько!». Тадеуш поцеловал Ганнулю. Парни подтолкнули меня:
— Пей!
Выпила. Раскашлялась. Слезы из глаз потекли. Вот гадость-то!
— Ничего! — подбодрили меня соседи.— Первая всегда идет колом. Ну-ка по второй!
У меня и от первой голова закружилась. Ведь вино я пила первый раз в жизни. Впрочем, настроение улучшилось, стало просто и весело.
— Вот и хорошо! — порадовались парни, когда я лихо выпила вторую рюмку.— А то сидела…— И левый показал, как я сидела, пригорюнившись.
За столом стало шумно, беспорядочно. Кто-то провозглашал тосты. Раз тост, надо пить. И я пила. Перед глазами давно уже все кружилось и плыло куда-то в сторону.
И вдруг я отчетливо увидела Славку. Он стоял за спинами гостей. Одной рукой держал за горлышко бутылку, второй — выколачивал из нее пробку. После второго удара пробка вылетела. Таким же способом он открыл еще несколько бутылок. Потом обошел вокруг столов и направился к балкону.
Я встала и пошла за ним. Он стоял спиной ко мне, обеими руками вцепился в перила балкона. Большой его силуэт четко рисовался на фоне угасающего красноватого заката.
