Тело. Кровь. И очень знакомый плащ.
Рядом трое бродяг держат извивающегося ящера. Еще один со стонами раскачивается взад-вперед – из плеча толчками выхлюпывает кровь. Его пытается удержать и забинтовать сутулый тощий парень. Ну, удачи.
Знакомая сабля валяется в пыли и крови. Орудие убийства? А черт его знает, сейчас не разберешь.
– Убийца! Законы Гертинги… Смерть!
– Я… нь’бивал… – ящера жестко бьют по голове. Человек после такого удара уже потерял бы сознание.
– Не смей шипеть, нелюдь!
Что-то во всем этом не так. Я не верю коротышке с голосом ярмарочного зазывалы, призывающего посмотреть на лучшее… то есть самое жестокое в мире убийство. Но стоит ли влезать в чужие дела? Ты уже не мент, Яна, уйди, тебе здесь не место!
В этот момент обвинитель широким жестом сбрасывает плащ с убитого, и я точно понимаю, что не так. Рана, до того прикрытая почти целиком. Рубленая рана на голове.
Не резаная – рубленая!
В принципе раскроить голову можно и саблей. Но не так!
– Чем бил, говоришь? – Мой голос звучит хрипло и неприятно. Что я здесь делаю? Зачем лезу туда, куда не просят?
Исполняю свою работу? Опомнись, Яна, ты здесь чужая, тебя не звали!
Коротышка радостно орет:
– Так вот же, лежит сабля! У, вражина, таким человека убить – что… – вспомнив обо мне, добавляет быстро: – Шла бы ты отсюда, добрая женщина. Молоко еще пропадет.
Сам напросился.
– Уже пропало. От вранья. Саблей, говоришь? А вот этот конец раны – ага, вот этот, тупой и закругленный, – он потом напильником был обработан? Или все-таки топором? А может, с самого начала топором ударили?
Я быстренько огляделась и радостно ткнула пальцем в свежевскопанную землю:
– И может, если тут покопаться, и орудие убийства раскопается?
П-образный след от носка топора выделялся на голове убитого довольно отчетливо. Сабля, ну да! Еще скажите «штык-нож». Я слишком хорошо помнила одно из первых своих дел: семью из пяти человек, которую пьяный сосед уложил колуном. Говорят, киллеры не забудут первое убийство. Менты помнят первые трупы, которые пришлось осматривать, измерять и протоколировать.
Раны от топора я отличу даже вдрызг пьяная, даже полуослепшая. Даже полуживая.
– Пошла отсюда, девка, пошла! – Коротышка разобрался быстро. Но Гертинга – особенный город. Здесь слишком много приезжих, которые разбираются в ранениях и способах их нанесения. Исходя из собственной практики, так сказать.
– А и впрямь… – протянул какой-то чубатый парень в расхристанной рубахе, грязных вонючих штанах и при чистеньких ножнах, из которых высовывалась рукоять меча.
– Ну, может, и топором пришиб, какая разница? Одно слово – нелюдь! – зачастил мужичок, понимая, что дело, похоже, разваливается на глазах. Да, до наших прокуроров местным еще пахать и пахать.
– Ты же сам видел? – ласково «изумилась» я. – Неужто топор от сабли отличить не смог?
– Брысь отсюда, стервь лохматая! Ноги выдерну!
– Я бы, почтеннейший, на вашем месте не стал оскорблять незнакомок, – вдруг раздалось из-за моей спины. Рука в кожаной перчатке легла на плечо, я дернулась – и как подпустила? Хотя в толкучке и не такое прошляпишь.
– А ты кто… – Внезапно коротышка осекся.
– Хозяин обвиняемого. И если вы, почтеннейший, хотите провести расследование, то придется иметь дело со мной. Итак, приступим?
Выступивший из толпы мужчина был высоким и широкоплечим. Лица я разглядеть не успела, волосы темные, длинные… тьфу, черт, я что, словесный портрет составляю? Справедливость торжествует, зло повержено, самое время тихонько линять!
Спину ощутимо кольнуло. То ли кинжал, то ли стилет. Позвоночником не определить, нужна экспертиза. Еще можно повернуться и посмотреть. Или нельзя?
– Идь’м с’мной, – влипла. Ведь знала же, что ни одно доброе дело не останется безнаказанным!
Может, попробовать удрать? Айсуо, ты как, готов? Айсуо?!!
И тут я увидала рядом с хозяином ящера, вовсю обсуждавшим размеры компенсации за злобный навет, еще одну фигуру. Призрачную. Тоже высокую и широкоплечую.
Не одна я тут при живом мече. И что, сопротивление бесполезно?
– Идь’м, – повторили сзади, беря меня за руку холодными пальцами. Спустя пару секунд ящер добавил: – Нье врьедь’м. Х’зьяйин ххочьет г’врьеть.
Ладно. В конце концов, мне и так долго везло. Кроме того, почему обязательно случатся неприятности? «Потому что», – мрачно подумала я и безропотно дала себя увести с места происшествия.
Глава 4
Мент на службе
Здесь и сейчас
Честно говоря, я плохая мать. Это неоспоримый факт, установленный опытно-экспериментальным путем. Начать с того, что у здешних женщин к тридцати двум годам образуется по пять-шесть отпрысков, у меня же один сын, которому я – куда деваться? – не уделяю должного внимания. Да чего там – я о способах заточки оружия знаю больше, чем о любимых конфетах дитяти. В свои неполные пять Риан самостоятельно доводит до белого каления нянек, уже учится фехтовать детским мечом, а Нен-Квек, отец единственного нынче стражника-кехчи и соратник мужа, обучает мальчишку стрелять из всего подвернувшегося под руку и пакостить. В последнем оба преуспели, но я спокойна. Кехчи скорее умрет, чем позволит нанести вред сыну хозяина. А убить Нен-Квека не так просто. По крайней мере у тридцати известных мне мертвецов не получилось.
Когда Нен занят, малыш иногда проводит время в здании городской стражи, чаще всего в кабинете Крима-старшего. Или запускаем его в камеру вещественных доказательств, он там играет: обрисовывает ветхие долговые расписки, примеряет кожаные куртки с дырками на груди, с воинственным визгом размахивает дубинками. Иногда я или Роннен – или еще кто-нибудь – проверяем, как у мелкого дела, мимоходом показываем «любопытный» удар, и тогда у ребенка наступает счастье. Махать крепкими тяжелыми предметами он может бесконечно. Ну, полчаса точно может.
Оружие посерьезней мы храним отдельно. Как ни крути, а если боевая секира, упав с полки, оттяпает Риану ногу, то будет у нас одноногий наследник. Муж собирается учить малого фехтованию с шести лет. Вот только зря он это сказал при Риане. Теперь сынуля считает дни – время от времени спрашивает, сколько осталось. И не успокаивается, пока не назовут точную цифру!
Мое участие в воспитании отпрыска ограничивается торопливыми поцелуями, строгим: «Ну разве так держат рогатку? Дай, покажу… И не смей стрелять по людям, пока не научишься, не позорь семью!» – и объяснениями с няньками. О правилах общественной морали буду говорить с ребенком, когда подрастет – сейчас бессмысленно.
Иногда в голову лезут дурацкие мысли. Типа действительно ли я люблю сына. Люблю, дело не в этом. Просто я плохая мать, занятая вместо игрушек и пеленок трупами и беготней по свидетелям.
Но все же не настолько плохая, чтобы не обратить внимание на деловитого сына, топающего по коридору в направлении моего кабинета. Сама я как раз выходила перекусить.
Нянька едва успевала за малышом. Мне всегда было интересно, почему здесь в няньки идут исключительно раскормленные коровы? Возможно, детишки с младых ногтей приучаются вести себя прилично? Ой, вряд ли…
Что странно – Нен должен зайти к мальчику вечером, и сам Риан об этом прекрасно знает. Смутное представление о дисциплине ему внушить удалось.
– Эй, ребенок! – Сын обернулся. Радостно заулыбался, кинулся ко мне.
– Уж простите, госпожа Иана, – затараторила нянька, – совсем с этим сорванцом покоя нет. Выдумал, понимаете, дядьку какого-то, все твердит, будто разговаривал с ним…
– Молчи! – И когда мальчишка успел перенять властные ронненовские нотки в голосе? Не важно. Сердце у меня пропустило такт.
– Ты видел дядю, Риан?
– Ага! Он мне дал вот! – Малец разжал кулачок. Теперь в висках забухало. На запачканной ладошке лежала конфета.
Обычная.
«Красная Шапочка».
Я уже и забыла, как они выглядят.
Спокойно, Яночка. Кажется, здесь пахнет паленым. Не ори.
– Разве я не говорила тебе, Риан, что брать сладости у незнакомцев нельзя?
– Да. Но это… – Ребенок подумал и по слогам отчеканил: – До-ка-за-тель-ство!
Хороший мой!
– Разумно. Молодец. Знаешь, я думаю, папа должен узнать о злом дядьке.
– Да!
– Подождите нас здесь. – Няньку водворили в мой кабинет, а мы с сыном направились разыскивать господина начальника стражи. Нашли быстро: Роннен отчитывал в караулке новеньких. Пламенная лекция о недопустимости кражи петуха у отдельно взятой домохозяйки, которая заявила о мерзких стражниках, раздув убытки до внезапно передохшего птичника солидных размеров. Даже сын заслушался. И правильно: наследнику Кримов негоже воровать петухов, а особенно негоже на этом попадаться.
