Служащий – горбун с бельмом на одном глазу – не выносил персон, которые обвешиваются драгоценностями. Полагал, что делают они это, чтобы хвастаться перед всем миром возможностями, зачарованными в золоте, мечтами, плененными в стопках монет. За черную жемчужину служащий мог бы неделю не выходить из публичного дома. Изумрудом мог бы кормить семью год. Тем временем богачи, удовлетворив все свои земные потребности, излишек богатства помещают в украшения, нося на себе целые невыстроенные дома, некупленные стада, ненанятых слуг.
И все же даже в глубине души служащий не отваживался подумать худо о незнакомце. Казалось, что его холодные серые глаза прошивают человека навылет, словно сам Вечный Свет.
Пришелец медленно двинулся внутрь склада, каждый шаг делая с явным трудом.
– Была убита чисто, один укол прямо в глаз, – начал писец.
– Мы знаем, мы видели. Были мы уже в гарнизоне, – услышал он.
Его поразила манера незнакомца отвечать и его южный акцент, однако он повидал уже в жизни достаточно чужеземцев, чтобы не выказывать удивления.
Пришелец присел там, где еще было видно пятно крови, а писец, увидев, как обтягивает камзол его грудь, догадался, что, скорее всего, он имеет дело с женщиной. Только откуда у женщины такой суровый, низкий голос, которого не устыдился бы и старый корсар?
Прошла долгая минута.
– Мы опоздали. Мы опоздали на день, – сказала наконец незнакомка, гладя ладонью шершавое дерево.
Лишь по легкому дрожанию голоса служащий понял, что убитая, верно, была для нее кем-то близким.
Внезапно женщина вздрогнула – в каком-то из углублений на полу почувствовала легкую влажность. Сидела так на корточках еще долго – сгорбленная, она приклеилась к полу, словно старый монах, – а писец с интересом следил за нею. Плохо видел ее лицо, но показалось ему, будто на доски рядом с кровавым пятном упала слезинка.
Он переступил с ноги на ногу. Должен был сделать опись еще нескольких поставок из порта, не мог здесь торчать вечно. Скрип досок вернул незнакомку к реальности. Она встала, одернула камзол и повернулась к писцу с решительным выражением лица.
– Скажи, человек, ты знаешь, кто это сделал?
– Наверняка, сам Всехтень или какое иное зло. Должно быть, это был большой забияка. Ну, знаете, госпожа, влез в засаду, и все же зарубил двух парняг, известных здесь головорезов, ну и, ясное дело, уважаемого господина Реальто Аркузона с этой заморской…
Блеск глаз незнакомки заставил писца в последний момент прикусить язык.
– С этой госпожой из-за морей.
– Значит, его будет легко найти?
– Я бы не сказал, ваша милость, это ведь Серива, тут всякий второй рапиру носит, а на дюжину носящих как минимум один умело ею пользуется. Даже кметы из ремесленных цехов имеют собственные школы, где на случай войны учат махать всякоразным железом. Фехтовальных школ у нас здесь восемьдесят, а…
Незнакомка покачала головой и потянулась к кошелю на поясе. Выгребла из него что-то, схватила руку писца и сунула в нее несколько холодных камешков.
Писец уразумел вдруг, что ладонь его полна маленьких шлифованных рубинов, изумрудов, сапфиров; полна потенциальных мечтаний, лишь ждущих исполнения.
Он задрожал.
– Мы должны узнать, кто ее убил, понимаешь? – сказала незнакомка. – У нас есть намного больше камней. Если поможешь нам найти этого человека, мы сделаем тебя богачом. Ступай, расспрашивай, слушай, мы хотим, чтобы ты узнал, что делал этот Аркузон, на кого работал, кто был его врагом. Знал ли он хороших фехтовальщиков, и что они в тот день делали. Особенно расспрашивай о человеке высоком, с длинной рапирой с граненым клинком. Это военное оружие, а значит, тебе наверняка придется искать ветерана последней войны, и при этом не офицера, поскольку они носят более легкое оружие. Человек этот знает старый вастилийский удар, известный как Укол Королевы, так что весьма возможно, что происходит он из Серивы или окрестностей.
– Но отчего ваша вельможность уверена, что…
– Мы были в гарнизоне. Осматривали тело.
– Но…
– Еще один глупый вопрос – и мы изменим задание.
Говоря это, незнакомка притянула писца поближе, сжав его плечо крепкими, словно железными, пальцами. Маленькие глазки портового служаки оказались напротив ее ледяных глаз с необычно продолговатыми зеницами.
– У нас каюта на борту «Морского Змея», в западном порту. Если ты что-то узнаешь, сразу же приходи. А если подведешь нас, если решишь сбежать или расскажешь кому о нашей встрече…
Ей не пришлось договаривать. Когда она отпустила писаря, тот покачнулся, словно взгляд ее высосал из него все силы. Незнакомка улыбнулась – и это была малоприятная улыбка – и вышла из склада прямо в багровый отсвет закатного солнца.
Служащий застыл на пороге. Только теперь он заметил, что тень незнакомки, растянувшаяся по булыжнику, словно несколько пядей черного полотна, не была обычной тенью. Что-то двигалось в ней при каждом ее шаге.
Он прищурился и заметил: то, что просвечиваемое солнцем тело женщины отбрасывало на землю, не было обычным темным пятном с более темными абрисами костей. Тень ее была дырявой, ажурной, а пронизывающие ее пятнышки света танцевали на булыжниках в ритме шагов женщины.
Только теперь элементы головоломки встали на свои места, и в один миг герб, вышитый на камзоле незнакомки, ее тень, черная жемчужина в ухе, то, как она говорила, и даже рапира, висящая у нее не с обычной стороны, – все сложилось в единое целое, и писарь прошептал имя, за которое эклезиарх мог бы послать на костер любого человека.
Внезапно он перестал радоваться дорогим каменьям, сжимаемым в руке.
Поскольку оказалось, что придется ему работать на самого дьявола.
VII
Пару лет назад, когда Серива еще приходила в себя после кровавой войны, вечерами в «Львиной Гриве» было не протолкнуться. Приходило туда так много народу, что один зал не мог уместить всех, оттого люди выплескивались наружу рекой пота, криков и стучащих друг о друга глиняных кружек.
«Львиная Грива» была небольшой таверной на границе кварталов Эскапазар и Контегро. Если что и отличало ее от дюжин подобных заведений, так это вывешенный над большим камином, продырявленный пулями вастилийский штандарт из битвы под Риазано. Вынес его с поля боя владелец заведения, Хорхе, умелый солдат и хороший человек, чье лицо некогда оказалось слишком близко от взорвавшейся пачки пороха, и теперь, украшенное черными шрамами, оно напоминало доску, источенную тысячью короедов.
Ничего не было странного в том, что это место особенно облюбовали ветераны двадцатилетней войны. Заведение было куда приличней большинства портовых таверн. Не заходили сюда пьяные моряки, поскольку служаки вставали против них грудь в грудь при любой оказии, а потому в более спокойный для здешних мест кабак со временем стали захаживать также жаки – бедные художники, поэты на содержании. Все, кому не мешали громкие патриотические песни, которые порой заводили прихмелевшие солдаты.
Продолжалось это до той поры, пока золото и трофеи, привезенные из северных походов, не закончились. Через пару лет после войны большинство солдат сделались бедняками, а Хорхе не имел привычки впускать в кабак бездомных пьяниц. Остальные пробовали себя в разных профессиях, но, поскольку многие попали в армию в возрасте едва ли пятнадцати лет, единственным инструментом, которым они владели, была рапира. Так начались в Сериве темные времена убийств, нападений, засад и едва скрываемых войн между владетельными родами. Времена, которые для большинства менее умелых фехтовальщиков закончились смертью.
Поэтому в «Львиной Гриве» еще больше лавок покрылось пылью.
Художники перебрались в другие кабаки, получше. Жаки перестали ходить ночью по тавернам из-за королевского эдикта, согласно которому всякий пойманный на месте преступления студент лишался места в университете и трех пальцев, которыми держал перо.
Последние гости нынче собрались в одном углу зала, чтобы вспомнить старые времена, пока темная пустота, царящая в остальной комнате, терпеливо ждала, когда и последние из них исчезнут и Хорхе закроет заведение, а внутри «Львиной Гривы» наконец-то воцарятся тени, паутина и пыль.
Одним из таких последних посетителей был Арахон И’Барратора. Некогда он приходил сюда с другими ветеранами Третьего Королевского Полка. А когда многих из них забрали очередные войны и моровые поветрия, когда многие покинули город либо погибли со шпагой в руке и с маской на лице, оросив своею кровью грязные закоулки Серивы, кавалер начал приходить сюда с друзьями – вместе они некоторое время славились как Серивская Троица. На службе у старого короля они вместе совершили множество славных поступков, в свое время прогремевших даже за границей. И вдвое больше таких, о которых – связанные клятвой, данной королевскому главному шпиону, графу Детрано, – говорить не могли и не желали.
