деловито начал парень, — ты, вроде бы, постоянно грубишь… и по логике вещей я должен был перестать с тобой разговаривать ещё в классе пятом, когда ты пустила слух, что я сплю вместе со своей бабушкой… Или в восьмом. Насколько я помню, ты именно в тот год сдала меня математичке, когда узнала, что Козлов делает за меня домашку… Про одиннадцатый я вообще молчу…
— У нас тут вечер воспоминаний, я не пойму? — я перебила его и в изнеможении откинулась на спинку кресла. — Потерпи, скоро февраль, День встречи выпускников. Математичка все еще работает, Селезнева с Козловым точно придут. Должно быть весело. Может, тебя наконец научат решать квадратные уравнения.
— Я пойду, если ты пойдешь.
Бредин тут же подхватил мою идею, не обратив внимание на то, что я думала про его интеллектуальные способности.
— Я пойду, если тебя там не будет, — парировала в ответ.
Он покачал головой, оперся о подлокотник с моей стороны и подался всем телом вперёд.
— Вот, об этом и речь, — между нами оставалось всего несколько сантиметров, и я отстранилась, едва не прижавшись к мужику, сидевшему слева. — С тобой же невозможно общаться… невозможно, от того и интересно, — уточнил он. — И что-то мне подсказывает, что это взаимно.
— Знаешь… я это давно заметила. У тебя проблемы с головой, ага, — я постучала пальцем по своему лбу. — Найди хорошего врача, мой тебе совет. А если не отвянешь, я обвиню тебя в сексуальном домогательстве, — и снова выпрямилась, выдержав его странный взгляд.
Мужчина слева хмыкнул, а Бредин словно не слышал моих слов. Он протянул руку и, ухватив прядь моих волос, медленно пропустил их через пальцы.
— Все хотел спросить, ты натуральная блондинка? Кажется, в детстве твои волосы были темнее. Впрочем, многое изменилось с тех пор… в лучшую сторону, — добавил, опустив взгляд на мою грудь, обтяную белой майкой, поверх которой я накинула куртку из толстой джинсы.
Его тон казался легкомысленным с долей насмешки, но взгляд…
Он что реально пялится на меня?
— Я… — неуверенно начала, придумывая на ходу подкол позабористее, лишь бы Бредин не смотрел больше так… красноречиво, — я… бы хотела сказать то же о тебе, но… увы. Твое психическое развитие остановилось где-то в девятом классе, — закусив губу, я пожала плечами, намекая на то, как огорчена этим фактом.
Бредин вновь пропустил мимо ушей мое саркастическое заявление и спросил:
— А тот парень… ну такой… с очень умным лицом, — он поправил на переносице воображаемые очки, — как его зовут, кстати?
— Это ещё зачем?
— Я отправлю ему открытку из Италии, — пояснил Бредин. — Напишу, что позабочусь о тебе. Если хочешь, можем вместе подписать. Как его имя?
— Не стоит беспокоиться. Лучше отправь открытку Селезнёвой, — посоветовала ему. — Я правда не уверена, что она научилась читать. Всё-таки там анализ, синтез и прочее.
Пусть я преувеличивала, но мы оба знали, что Селезнева не была испорчена интеллектом так, как деньгами своих родителей.
— Ревнуешь? — спросил парень.
Ревную? Его? К Селезневой? Нелепица какая-то. Да, Селезнева в принципе меня раздражала. Особенно после выпускного… Но чтобы ревновать? Да вот ещё!
— Бредин, ты меня утомил, — простонала в ответ, прикрыв на мгновение глаза.
— Ответь на вопрос, — вкрадчиво произнес он.
Вопрос был из разряда сакраментальных, поэтому я поспешила съехать с темы.
— Ты понимаешь, что из-за тебя могут задержать рейс?
— Из-за меня? Каким образом?
— Разве наличие трупа в салоне — не повод для задержки? — озадаченно спросила я.
— И все-таки у тебя невроз, Юля. — Бредин, тоже изображая задумчивость, почесал подбородок указательным пальцем, а затем схватил меня за руку. — Пальцы холодные, ладонь влажная. Уверен, твое сердцебиение сейчас далеко от нормы, как и уровень адреналина. Проверим пульс, — со знанием дела переместил пальцы на запястье.
Я снова избавилась от его касания резким нервным движением и скрестила руки на груди.
— Ты ошибаешься. Это не аэрофобия, а всего лишь реакция на соседство с тобой, — уняв раздражение, размеренным тоном прокомментировала выявленные Брединым симптомы.
Тот снова с неподдельным интересом смотрел на меня, словно ловил каждое слово.
— Что? Чего ты так уставился? — пробормотала, теряя остатки терпения. Этот его взгляд был до безобразия откровенно-соблазняющим, что само по себе являлось чем-то противоестественным.
Хотела бы я знать, что за новую игру ты придумал?
— Извини, не обращай на меня внимания, просто продолжай, — с кривой улыбкой произнес этот клоун.
— Да пошёл ты!
Из динамиков раздался бодрый голос пилота, притупив мое желание придушить Бредина. После инструктажа стюардессы, когда заработали двигатели, и в салоне появился гул, я уже предвкушала момент взлета, во время которого у меня закладывало уши, а в животе порхал целый инсектарий. Что бы там не приписывал мне доктор Бредин, летать я не боялась. Совершенно. Но в одном он оказался прав. Наши с ним перепалки действительно не оставляли меня равнодушной, больше того, я ждала их и наслаждалась каждой секундой нашего иррационального общения. И моя мнимая инфантильность и привычка воспринимать в штыки любое его слово во многом помогали не выглядеть очарованной этим проницательным типом.
К подножью Северных Апеннин наш самолёт приземлился около часа дня по местному времени.
Болонья — студенческая Мекка, она же историческая столица Эмилии-Романьи — области на севере Италии, встречала нас проливным дождем. Потемневшая от влаги взлетно-посадочная полоса аэропорта имени Гульельмо Маркони очень напоминала ту, что я провожала взглядом в Баландино. Даже небо было здесь совсем, как дома — низким и серым, в дымчатых разводах. Осень, она и в Италии осень. И я всерьез задумалась о покупке нового зонта, когда Бредин с интонацией гида заявил, что Болонья имела репутацию одного из самых дождливых городов Апеннинского полуострова.
Держу пари, пока я спала, заткнув уши наушниками, чтобы избавить себя от нескончаемого трепа Бредина, этот всезнайка успел прочесть какую-нибудь захудалую энциклопедию или пару путеводителей.
Очнулась я перед самой посадкой, когда стюардесса давала очередной инструктаж, и с удивлением обнаружила, что моя голова подпирает плечо Бредина. Хотя, кто еще кого подпирал? Будем считать это спорным вопросом. Как и заявление Бредина, что я разговариваю во сне. В подобное верилось с трудом, но, даже если допустить такую мысль… что в этом странного? Хотя бы один из нас был занят чем-то действительно полезным. Я о себе, разумеется.
Официально ступив на землю величайшего государства Античности и распрощавшись с терминалом аэропорта имени итальянского физика и Нобелевского лауреата (о чем мне насильно поведал Бредин), наш учёный квартет оккупировал места в автобусе, который за пару европейских тугриков[3] должен был доставить нас в историческую часть города
