– Здравствуй, Вилен. У нас чрезвычайные обстоятельства. Дело в том… чёрт, как бы это тебе… короче, Ильич: врата оказались односторонними. То есть не совсем так, но… самое важное, что тебе надо знать, – вернуться ты не сможешь. Такие дела, брат.
– Мать вашу!!! Ботаники недоделанные, уроды грёбаные! Прорвусь обратно, всем окуляры по карманам разложу!
Ещё минут пять Вилен ругался, выплёскивая накопившееся добро. Лишь слегка успокоившись и закурив сигарету, он вновь включил запись.
– Прости, Вилен, мы не знали. По какой-то причине врата не пропускают органические объекты. Выяснилось всё случайно. Вчера в результате грозы сгорел маяк. И сегодня утром я открыл проход, чтобы Толик, мой лаборант, ты знаешь его, высокий такой, поставил новый. Так вот, Толик прошёл через врата, разместил на поляне несколько камер, хотел было поставить маяк, а на него какой-то зверь бросился. Толик не боец, сам понимаешь. Он тут же обратно рванул. Тут-то всё и… того. Короче, его буквально испарило при переходе. К нам попала только его одежда и всякая мелочь, что в карманах была. В общем, ты к вратам не приближайся. Прости, я не знал, что так будет.
– Прости? – с усмешкой спросил Вилен у изображения. – Прости? Это всё, что ты можешь сказать?
– Я понимаю, слова бессмысленны и не помогут тебе, – словно услышав Вилена, произнёс Валера, – но больше мне сказать нечего. Мы придумаем, как вернуть тебя. Нагрузи этого дроида тем, что сумел найти, может, это прольет свет на данный феномен. Врата откроются в девятнадцать ноль-ноль. Ты запиши на этот айфон, чего тебе надо передать, что там необходимо для выживания, мы постараемся всё достать и перебросить в кратчайшее время. И… удачи тебе, Вилен.
На этом сообщение с родины заканчивалось.
– Твою же мать, – только и смог выдавить из себя Ильич.
Его просто бросили здесь. Понятно, что они не могут забрать разведчика не потому, что им на него наплевать, а в силу объективных технических причин, но… кому от этого легче?
Он остался один, в непонятном и не слишком гостеприимном мире, среди мутировавших животных. Которые, к тому же, были не самыми страшными противниками. Одна мысль о Прыгуне и ему подобных наводила уныние. Сколько шансов у Вилена при повторной встрече с подобной тварью? Вопрос был риторическим…
Разведчик посмотрел на часы. До открытия врат оставалось двадцать минут.
Ильич быстро упаковал находки в пластиковый пакет, туда же сунул диск с разбившегося дроида, пуговицу-камеру и флеш-карту, где был зафиксирован весь его путь. После он подвесил пакет к дроиду на специальный зажим. На аналогичный зажим с другой стороны подцепил ноутбук, внутрь которого вложил бумажку с подобранным паролем. Навьюченный дроид теперь с трудом парил на высоте сантиметров сорока, ноутбук почти волочился по земле.
За оставшиеся десять минут Вилен надиктовал на айфон краткое сообщение: где был, что видел. И начитал довольно объёмный «список Робинзона», начиная с палатки и еды и заканчивая боеприпасами к оружию. Вскоре врата вновь засветились, проявилась яркая, переливающаяся всеми цветами радуги плёнка перехода. Загруженный трофеями дроид буквально вполз во врата.
– Ну вот ты и один, бравый, – глядя, как исчезает мерцание перехода, произнёс вслух Вилен.
Сколько в этих словах было отчаяния и грусти. Один! Это было самое страшное. В том мире Вилен давно был одинок, дед-смершевец умер три года назад. И тоже – в одиночестве. Кроме внука, за его гробом шли несколько ветеранов-сослуживцев, несших немногие ордена, и больше никого. Бабушка умерла лет двадцать назад, при крушении поезда, с тех пор старик замкнулся в себе и всё время уделял рано осиротевшему внуку. Когда не стало деда, Вилен так ни с кем по-настоящему не сблизился. Женщины приходили и уходили, надолго не задерживаясь, так что горевать по нему было некому. А теперь он остался совсем один, в чужом погибшем мире.
– Что же, возможно, придётся долго ждать, когда в следующий раз откроются врата… если они вообще откроются. Значит, нужно позаботиться о себе, любимом. Когда все остальные ценности вне досягаемости, остаётся единственная ценность – твоя собственная жизнь.
Так, размышляя вслух, Вилен извлёк из ножен мачете и, слегка прихрамывая на раненую ногу, занялся рубкой ивняка, росшего неподалеку. Из него получится отличная крыша для шалаша.
Через три часа на краю полянки под раскидистой сосной, надёжно прикрывающей от дождей, стоял шалаш. Не слишком технологичное сооружение, зато – своё. Да и из чего здесь строить? Верёвок нормальных нет, гвоздей – тоже. Пришлось самому плести верёвки из волокнистых листьев камыша, который рос в километре от поляны, на маленьком болоте. Вышла, конечно, полная хрень, но какое-то время строение должно было продержаться. Если его не бросят, то вскоре у Вилена будет вполне приличная палатка. Ильич уже понял, что ему не вернуться, поэтому велел Валере снять с его банковских карт всю наличку и потратить согласно списку. А также забрать в рабочем шкафчике заполненный на его имя договор на квартиру, Ильич составил его несколько дней назад, когда узнал, что ему предстоит идти в эти долбаные врата. Составил на всякий случай и вот оказался прав. Учёному, который ютился у тёщи с женой и двумя маленькими разбойниками, трёхкомнатные хоромы в сталинской высотке будут очень кстати. Пусть послужат хорошему человеку. Зачем Вилену дорогущая квартира, если он никогда не сможет ею воспользоваться? Да и родственников у парня не было. Дед жил во Владимире – небольшом областном городе в ста семидесяти километрах от Москвы. Квартира же досталась Ильичу от матери, дочери генерала. Вилен уже давно перебрался в столицу, дед с ним ехать отказался, оставшись в небольшой двухкомнатной «брежневке». Он почему-то не любил Москву, хотя и прожил там больше тридцати лет. «Свобода – это когда некому оплакивать твою смерть», – вспомнил Ильич высказывание одного из своих знакомых. С этой точки зрения, он был абсолютно свободен…
Забравшись в шалаш, Вилен глянул на горевший у входа костёр, возле которого грелась банка из последнего ИРП. Ещё одна осталась на завтра, а потом, видимо, придётся охотиться, если Валера не поторопится. В шалаше было уютно, приятно пахло свежей травой, стенки из ветвей вполне прикрывали от ветра. Конечно, если будет ураган, подобный шалаш снесёт мгновенно, но от тихого ветерка он защищал вполне качественно. А крыша обеспечивала защиту сверху, что было очень даже кстати, учитывая небо, как-то разом затянувшееся низкими свинцовыми тучами.
К полуночи разразилась гроза, причём – Гроза – с большой буквы: шквальный ветер, который заставлял трещать и качаться вековые сосны, косой ливень, мгновенно прибивший высокую траву к земле. Сидя в сухом шалаше и в относительном тепле возле потрескивавшего валежником костерка, Вилен чувствовал себя в безопасности и комфорте. Подобное ощущение возникает, когда ты с непогоды вваливаешься домой. Вот только этот шалаш в лесу вовсе не его дом. Тогда почему же так хорошо?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
