Томат явился к нему в половине двенадцатого. Макар не спал. В отличие от меня у него сонного комплекса нету. Он читал и переживал от неизвестности. Он ждал этого Томата. Он, как и я, рассудил, что тот ушел не зря. Вернее, Макар не знал точно, кого ждать — Томата или разъяренного Донина. В половине двенадцатого Томат постучал к нему в окно и вызвал на улицу. На улице он сказал, что ему требуется от Макара одна небольшая услуга. Запустить на десять минут машину. Макар, естественно, наотрез отказался. Тогда он напомнил Макару, что прошлой ночью он уже ее запускал. Но ради друга! — пытался сопротивляться Макар. И теперь, сказал Томат, тоже ради друга и ради тебя самого. Ты знаешь, что достаточно рассказать экспедиционному начальству, что вы с Костей натворили, придется вам с экспедицией прощаться навсегда. И еще платить за ущерб. Он, Томат, знал, какое плохое денежное положение у Макара и бил по самым больным местам. Макар все равно сопротивлялся, как спартанец на Фермопилах, но был обречен на гибель. Томат был беспощаден — ему нечего было терять, а приобрести он, как ему казалось, мог много. Я так думаю, что у некоторых людей в жизни такая ситуация бывает — надо выбирать между своей честью и своей любовью. И Макар, как большинство, выбрал любовь. Видно, ему показалось, что все еще обойдется. Тем более, что Томат объяснил ему доступно, что моя судьба тоже в его руках. Вот мой толстый и гениальный Макар покорно поперся к школе.
По дороге возбужденный, трепещущий от предвкушений Томат показал ему свою икону — ну ту самую, что получил от бабуси и теперь таскал с собой. Он сказал, что убежден, что в этой иконе есть внутренний слой, в смысле старая запись. Может быть шестнадцатого века и потому эта икона совершенно бесценная. Он даже при лунном свете показывал Макару эту икону, переворачивал ее обратной стороной и утверждал, что доска очень старая, черная, гнутая. Макар, конечно, ничего в этом не понимал, он шел и проклинал себя. И ничего не мог придумать. И постепенно в Макаре рос гнев. Макар медленно зажигается, но если зажегся — его не остановишь, в этом отношении он как носорог. Томат этого не знал и думал, что он уже победил.
Наверное, вы подумаете, до чего все неинтересно получается. Вы думали, что у Томата какой-то грандиозный план, что он задумал какое-нибудь преступление. А тут — какая-то сомнительная икона. Но, во-первых, у Томата кроме этой иконы не было ничего достойного восстановления. А во-вторых, запомните, что Томат — никакой не преступник, просто не очень приятный человек, корыстный, зануда, но никакой не преступник. Он всегда старается воспользоваться выгодными обстоятельствами. И очень спешит при этом. Потому он так и не разбогател. И не разбогатеет. Масштаба у него нет.
К тому времени когда я добрался до гаража, самое главнее уже произошло. Машина была запущена, а икона на подносе уже была заложена в нее.
Поэтому когда я заглянул в щель двери гаража, то увидел, что освещенный лампочкой под потолком стоит у пульта Макар. По его спине было мне понятно, как он взбешен и растерян. Неподалеку стоял Томат и не отрываясь смотрел на руки Макара, словно мог его проконтролировать.
Я не вошел сразу. Несмотря на то что я все знал заранее, оказалось, что я совершенно не представляю, что надо делать дальше. Вот я угадал, остановился, смотрю на них сквозь щель и не двигаюсь.
Машина щелкнула и Макар ее выключил.
— Все, — сказал он и обернулся к Томату. И вдруг я увидел, что в его глазах горит опасный огонек. Я бы назвал его огнем торжества. Огнем благородного безумия. И ему в этот момент было плевать на институт, на научное будущее — на все. Он победил.
От удивления я не заметил, как отворил дверь и вошел в гараж. Но все так волновались, что меня не услышали и не заметили. Что же такое удалось сделать Макару, что он победил этого Томата? Чему он радуется?
— Давай! — сказал хриплым шепотом Томат. — Его обычно приглаженные волосы растрепались, руки дрожали — он был кладоискателем, который вот-вот откроет крышку сундука. И я понял, что если все у него пройдет нормально, он никогда не остановится. Он будет отыскивать еще и еще для нас задания и каждый раз будет нас пугать…
Макар нажал кнопку, поднос медленно выехал из чрева машины.
Вот это номер!
На подносе лежало небольшое бревно, вокруг — кучка разноцветного порошка.
— Что? — спросил Томат. Он еще ничего не понял.
Я чуть не расхохотался. Как все просто! Если в той иконе и был второй слой, то Макар его игнорировал. Он вскрыл еще более глубокую память иконы — память о том, как она была просто деревяшкой. Бревнышком, из которого сделали доску.
— Где икона? — прохрипел Томат. — Где она, я спрашиваю?
— Вот она и есть, — сказал Макар и имел еще наглость улыбнуться. — Вот ее второй слой.
— Убийца, — сказал Томат и взял бревно с подноса. И даже перевернул его в руке, заглядывая на другую сторону, словно там могла сохраниться первоначальная живопись.
— Чего хотели, то и получили, — сказал Макар.
— Ну нет! — голос Томата вдруг поднялся. — Издеваешься? Или ты немедленно вернешь все на старое место…
— Нельзя, — сказал Макар. — И не кричите, люди спят.
— Ах нельзя! — И вдруг Томат поднял бревно и замахнулся им. — Заговорщики! Вредители!
Макар испугался за машину и бросился к нему, но Томат был сильнее. Он отбросил Макара в сторону и кинулся к машине.
До того момента я стоял, как пришпиленный к месту. Я был как во сне, как зритель, который знает, что вмешаться в то, что видишь, невозможно. Анна Каренина все равно бросится под поезд. Но когда Макар со стоном упал на пол, а Томат бросился к машине, я пришел в движение. Бессознательно.
Я даже не помню, как мне удалось подставиться под удар, направленный на пульт. Он просто чудом не сломал мне плечо — ведь бил он, как сумасшедший, изо всей силы. Рука сразу онемела, но я все равно закрывал собой машину и старался при этом одной рукой вырвать у него дубинку-икону.
Не знаю, чем бы это кончилось — но на помощь ко мне пришел Макар и сонный Кролик. Оказывается, он услышал шум в гараже и пошел проверить.
Когда мы скрутили Томата, к этому времени уже полэкспедиции сбежалось к полю боя. Рука болела страшно. Томат никак не мог прийти в себя, он все еще ругался и совал всем в лицо дубинку, крича, что это — Андрей Рублев. Дубинку у него отобрали. У меня жутко болела голова, а про руку и говорить не приходится. Я даже плохо соображал. Как сквозь воду, ко мне доносился сбивчивый рассказ Кролика, в котором все получалось наоборот. Оказывается, это злоумышленник Томат ворвался в гараж, а я, оказывается, жертвуя собой, спас эту машину.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
