— Мне к товарищу Сорокалету.
Вахтер, конечно, не ожидал такого тонкого хода с моей стороны и послушно принялся водить пальцем по списку телефонов, соображая, видно, кто такой Сорокалет, хотя ему следовало бы знать наизусть это великое имя. Потому что знаменитый изобретатель сделал бы честь любому институту…
Вахтер не успел мне ничего ответить, потому что мое внимание отвлек человек, спускавшийся по лестнице. Он был склонен к полноте, сутулился, маленькие толстые очки сползли на кончик носа. Человек был невероятно печален, можно сказать, убит горем. Это был тот самый мужчина, которого я видел в подземном переходе, когда он преследовал незаметного человека с саквояжем.
Тогда, под землей, я был ни при чем и не вмешивался в чужие дела. Но тот, с саквояжем, побывал в нашем кружке, и теперь я имел полное право спросить плотного человека, что за тайна связана с черным саквояжем.
И в этот момент вахтер, завершив мыслительную работу, вдруг громко сказал:
— Сорокалета спрашивал? Павла Никитича? Так вот идет собственной персоной.
И показал на плотного человека в маленьких толстых очках.
Вот это совпадение было выше моего понимания. Я буквально остолбенел.
Полагаю, что на моем месте вы бы тоже остолбенели.
Сорокалет прошел мимо меня, ничего не замечая, и вышел на улицу.
— Переживает, — сказал вахтер сочувственно. — Как не переживать, если на Ученом совете, при всем народе, солидный человек, а провалился.
Мне бы, конечно, спросить, почему такой великий человек, как Павел Никитич Сорокалет, гений изобретательства, мог провалиться на Ученом совете, но вахтер перестал для меня существовать. Я уже несся за Сорокалетом.
Я догнал Сорокалета в сквере. Он остановился как человек, не знающий, куда идти дальше, потом направился к скамеечке. Я глядел, как он постоял возле скамейки, потом почему-то нагнулся, смахнул с нее пыль, осторожно сел и уставился перед собой пустым взором. К такому человеку даже подходить неловко. Но я все же подошел. Ведь он сам назначил мне встречу.
— Павел Никитич, — сказал я, — моя фамилия Бабкин.
Сорокалет очень удивился.
— А почему Бабкин? — спросил он серьезно. — Рано еще.
— Что рано?
— Бабкин. Ты пока Деткин. Или даже Внучкин.
Если бы так пошутил кто-то другой, я бы возмутился и ушел. Но я знал, что у Сорокалета несчастье. И притом я даже догадывался, кто причина этого несчастья. Поэтому я ответил: «— Простите, Павел Никитич. Вы меня пригласили, чтобы поговорить о моих изобретениях. Но я понимаю, что вы находитесь в подавленном состоянии. Поэтому я могу уйти.
Я, конечно, никуда не ушел.
Мои слова не сразу дошли до Сорокалета.
— О чем говорить? — спросил он после паузы.
— О моих изобретениях. Я из Дома пионеров. Занимаюсь изобретениями в области практической экологии.
Я назвал свою фамилию. Она у меня редкая.
И тогда Сорокалет засмеялся.
— Я же говорил, что ты Деткин!
Я понял, что слишком волнуюсь. Перепутать собственную фамилию! Я даже забыл на минутку о человеке с саквояжем. Мне так не хотелось казаться растерянным ребенком.
— Я — изобретатель! — воскликнул я. — Уже третий год я отдаю все силы этому делу. Я не хочу хвастаться, но все говорят, что у меня есть талант. И он не зависит от того, Деткин я или Бабкин!
Нечаянно я раскричался и люди, проходившие через садик, с удивлением смотрели на мальчика, который машет руками, подпрыгивает перед самим Сорокалетом.
— Прости, — сказал Сорокалет. — Я расстроен. Но если ты изобретатель, расскажи мне, что ты изобрел… Хотя я тебе ничем не смогу помочь.
— Как же так, — сказал я. — Я ждал встречи с вами давно. Моя мечта работать в вашем семинаре.
— Так что же о изобретениях?
— Я хотел познакомить вас с тремя из моих работ, — начал я. Этот текст был подготовлен мной заранее. — Первая моя работа касается очистки водоемов от загрязнения и построена на таком принципе…
И тут вдруг я понял, что не имею представления о том, на каком принципе строится моя работа.
Сорокалет ждал. Он смотрел мимо меня, вдаль, глаза его были задумчивы и печальны. А я в этот момент увидел птицу на ветке, может быть воробья, я еще не занимался всерьез орнитологией, и я стал смотреть на птицу и ждать, когда она улетит. А птица не улетала. И больше ни одной мысли в голове не было.
— Ну что же? — спросил Сорокалет. Я не знаю, сколько он ждал.
— Я забыл, — признался я.
— Забыл, расскажи о втором изобретении.
Это была великолепная мысль. Конечно же, мне надо было догадаться самому. Я с облегчением вздохнул и сказал:
— Второе мое изобретение…
Птица как назло не улетала с ветки. Ну что, привязали ее, что ли? Я не сомневался в том, что я что-то изобрел. Наверняка изобрел, но в том месте мозга, где должно было лежать изобретение, была громадная гулкая пустота. И неожиданно для себя самого я спросил:
— А этот человек, который с черным саквояжем, он что у вас отнял?
Я спросил это, потому что хотел отвлечь Сорокалета от моих несчастных изобретений, которых на самом деле не было.
Сорокалет сразу ожил.
Он даже вскочил со скамейки. Словно его включили в сеть.
— Ты что об этом знаешь? Говори!
— Я видел вас днем. Вы шли за ним и о чем-то просили.
— Поздно, — сказал Сорокалет. — Я его упустил. Я думал, что ты еще что-нибудь знаешь… Впрочем, откуда тебе знать?
— Я его видел потом, — сказал я. — Он приходил к нам в Дом пионеров. Сидел…
— И что делал? Что он еще делал?
— Сидел и ничего не делал. Открыл свой саквояж, копался в нем, а потом, когда мы его спросили, что он делает, повернулся и ушел. Через мастерскую, через окно.
— Открывал? А близко он был от тебя?
— Ну как вы.
— Стой, Деткин, повтори: ты зачем хотел меня видеть?
— Моя фамилия Бабкин, — сказал я. — Мне сказали, что вы можете со мной поговорить, потому что мои изобретения представляют интерес для науки.
— И ты можешь мне изложить суть изобретений?
— Я же говорил… — и тут меня снова застопорило. И я стал глядеть на птицу.
Сорокалет очень мною заинтересовался. Он приблизил свои очки ко мне, наклонился и понизил голос, задавая следующий вопрос:
— А сегодня утром, даже днем, ты знал, что изобрел?
— Я и сейчас знаю… нет, не знаю.
И вдруг я понял, что в самом деле забыл, полностью. Начисто забыл, что же изобрел.
— Я забыл? Этого не может быть!
Я боялся, что Сорокалет сейчас рассмеется, в самом деле можно рассмеяться — приходит к тебе мальчик, фактически ребенок, который говорит, что хочет заниматься в твоем семинаре, а ничего не знает. И изобретений у него никаких нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
