обезвредил врага.
– Вперед! – крикнул он зычным голосом.
Рота бросилась на противника и под шквальным огнем неприятеля быстро преодолела последние метры, отделявшие нас от его траншей. Многие стрелки-мотоциклисты остались лежать на земле, так и не достигнув цели, но когда солдаты нашей роты громко закричали «Ура!»[20], то боевой дух оборонявшихся был сломлен, и свыше двухсот русских сдались в плен. Тогда силы оставили нас, и мы в изнеможении присели во вражеских ходах сообщения. При этом радости от такой победы никто не испытывал. Мы с жадностью допили остатки воды в своих фляжках и закурили.
Чуть позже мы снова были на марше, оставив пленных и раненых под надежной охраной.
Вскоре показалась какая-то железнодорожная станция, где нам оказали весьма холодный прием – пулеметная очередь прошлась прямо по открытому вездеходу командира роты. Однако в сгустившейся темноте тщательно обыскать станцию не представлялось возможным. Пришлось взводам занять круговую оборону и выставить усиленную охрану.
Когда меня разбудили, чтобы сменить караульного, было еще темно, и я, чтобы проснуться, опустил голову в стоявшую рядом бочку с водой. Однако это не очень помогло. Рассветало, и в первых лучах выглянувшего солнца стали различаться очертания станционных построек. Тогда я оперся о какой-то намокший от дождя штабель и стал наблюдать за пробуждением природы. На ум мне пришло высказывание Гомера о «розовоперстой Эос»[21], и незаметно для себя я задремал.
Какое-то время я пребывал в полудреме, как вдруг меня что-то разбудило.
«Мне почудилось или это действительно был какой-то шорох позади меня?» – огненной вспышкой пронеслась мысль в моей голове.
Тогда я наклонился и заглянул под штабель. Однако было еще слишком темно, чтобы что-то разглядеть. И тут мне показалось, что там кто-то шевелится.
«Собака?» – подумал я, и в этот момент показалась чья-то обритая наголо голова.
Мне ничего не оставалось, как сунуть русскому пистолет под нос. Он растерянно посмотрел на меня и поднял вверх руки.
Я с облегчением вздохнул, достал из нагрудного кармана смятую пачку сигарет, вытащил одну и протянул ее русскому.
– Возьми, иван, – дружелюбно произнес я.
Парень сначала смутился, но потом с благодарной улыбкой взял ее.
– Спасибо! – произнес он, а потом, ткнув себя в грудь, добавил: – Никст Иван – Никита!
Я тоже взял себе сигарету, и он дал мне прикурить.
– Спасибо, Никита! – на ломаном русском поблагодарил я и, в свою очередь, ткнул себя в грудь: – Гельмут!
Так мы и стояли вместе, покуривая, словно старые боевые товарищи.
После рассвета вся железнодорожная станция, лежавшая на ветке между Кривым Рогом и Днепропетровском, была тщательно прочесана, и мы обнаружили еще нескольких спрятавшихся русских солдат.
Днепропетровский мостр
Поселок Таромское, 24 августа 1941 года
Весь день мы пролежали на высоте над Днепром, взирая с обрывистого южного берега реки на ее воды. За последнее время широкое русло этой водной артерии с ее многочисленными островами, сдерживающими течение, и быстринами, в некоторых местах баламутивших ее величественный бег, не раз вставало перед нами. Поэтому
Днепр постепенно превращался в нашего старого знакомого, и новой была, пожалуй, только панорама Днепропетровска, города, который теперь лежал перед нами. Очертания громадных промышленных сооружений угадывались уже довольно хорошо, но до них было пока еще очень далеко.
Днепропетровск!
Как трудно немцу произносить это слово. Огромные фабричные трубы и башни, казалось, подмигивали нам.
Когда в вечерних сумерках речные баржи пытались проследовать мимо нас или на пологом противоположном берегу отмечались передвижения неприятельских войск, мы открывали по ним огонь. Однако поскольку расстояние до целей составляло не менее километра, то воздействие на противника нашего легкого пехотного оружия оказывалось малоэффективным.
Дважды до нас долетали отзвуки мощных взрывов. Неужели русские взрывали мосты? Мосты, ведущие в Днепропетровск?
Два дня назад сюда стянули все располагавшиеся поблизости части, чтобы провести штурм этого индустриального центра, который русские обороняли, вцепившись в него зубами. Тяжелые бои продолжались, и скоро принять в них участие предстояло и нам.
Днепропетровск, 25 августа 1941 года
Наступил полдень, и шум битвы на улицах нарастал. Однако нас пока отозвали, поскольку взять город с ходу не удавалось. В домах на окраине сопротивление было уже сломлено, и нашей роте предстояло прочесать территорию чугунолитейного завода.
Мы заняли позицию ниже его на берегу Днепра. Все мосты через реку были взорваны, и единственной ниточкой, связывавшей оба берега, оказался возведенный саперами понтонный мост с деревянным покрытием. В тот день на нем виднелись лишь отдельные фигуры.
– Вилли! Дружище! Посмотри на это! Ведь это наши! – удивленно воскликнул я, опустив бинокль.
Мой друг взял протянутый ему бинокль и долго всматривался в происходящее на мосту.
– Действительно. Это немцы, – наконец отозвался он. – Они даже тянут за собой полевую гаубицу.
– Да вы только посмотрите на это! – посетовал Винклер, исполнявший обязанности командира нашего отделения взамен раненого Пфайфера. – Не дай бог, чтобы они попали под сильный артиллерийский обстрел!
Не успел он это произнести, как рядом с мостом в воздух начал вздыматься один фонтан воды за другим.
– Смотрите! Несколько человек попадало в реку!
– Прямое попадание! Вот бедняги!
Один из понтонов вышел из строя, и саперы немедленно приступили к ремонту. Вскоре им удалось сцепить начавшие было расходиться половинки моста и положить аварийный настил над образовавшейся дырой.
– Теперь техника по нему не пройдет, – заметил Винклер.
На другом берегу забегали красноармейцы, и было непонятно, то ли они собирались отступать, то ли намеревались сбросить в реку немецкие войска, которым удалось создать небольшой плацдарм. Поступил новый приказ, и мы поспешили по направлению к понтонному мосту.
– Стой! Спешиться! Взять с собой только оружие и боеприпасы! Столько, сколько сможете унести!
Гауптман Кочиус пронесся мимо второго взвода, поясняя на ходу:
– Нескольким пехотным ротам удалось закрепиться на северном берегу и создать маленький плацдарм. Их нужно срочно поддержать. Быстрее, парни! Дорога каждая минута!
Мы гуськом побежали вниз по крутому берегу к понтонному мосту.
– Тебя ждет баня, Антек, а сегодня только понедельник!
– Матка Боска Ченстоховска! Там восемьсот метров ширины, а я не умею плавать!
Тем временем командирский открытый вездеход уже трясся по широкому настилу, положенному на понтоны. На некоторых из них сидели саперы, чтобы при возникновении повреждений быстро их устранить. Бывший когда-то прямым мост был заштопан во многих местах и теперь стал кривым и косым.
– Держать дистанцию! Передать дальше!
Едва мы достигли середины моста, как попали под обстрел. Пулеметные очереди вспенивали воду и впиявливались в понтоны, а затем заговорила неприятельская артиллерия
