Когда миссис О’Мэлли вернулась и я подписала бумагу, которая ровным счетом ничего не значила, мне показалось, что ей не хотелось отпускать меня.
— Как выглядит этот «Эрмитаж»?
Меня удивило, что она там никогда не бывала.
— Джон Джозеф ездит туда только один, — сказала она.
Я описала ей поместье Хиггинса. С особым, почти детским любопытством она расспрашивала о кухне.
— А там есть… экономка?
Я сначала растерялась, но, почувствовав, что за этим что-то кроется, решила, почему бы не рискнуть? Это лучше, чем неожиданные сюрпризы в газетах.
— Я думаю, что это Лори.
— Какая она?
— Очень деловая.
— Я хочу сказать… она сексапильная?
— Это зависит от вкуса, вы не считаете? Я бы сказала это о вас. О ней же трудно это сказать. Но ведь это ничего не значит.
Миссис О’Мэлли рассмеялась звучным гортанным смехом.
— Думаю, да, — ответила она.
Прежде чем уйти, я спросила ее:
— Откуда вам известно, что я пишу статью о Хиггинсе?
— Кажется, мне об этом сказал Тарки. — Когда я вопросительно посмотрела на нее, она добавила: — Это помощник мужа. Его зовут Таркингтон.
— А как он узнал?
И тут я увидела, как она закрывается, подобно цветку перед закатом солнца.
— Думаю, — помолчав, промолвила она, — Джон Джозеф сообщил ему это после разговора с Форбсом.
Миссис О’Мэлли оставила меня у двери в коридор, соединяющий главное здание с тюремным крылом. Я могла бы сейчас же покинуть его, но, увидев в окно группу молодых людей, которых полицейские подгоняют ко входу в главное здание, не раздумывая, поспешила вернуться в оперативный отдел. Молодые люди были уже там и ждали, когда у них возьмут отпечатки пальцев. Их было пятеро, они были совсем юными, на их лицах был вызов. Они молчали.
Меня заметил один из полицейских и постарался изолировать от задержанных, это помешало мне разглядеть их.
— Вы рискуете, мэм, потерять право присутствовать на судебном разбирательстве.
— А и не собираюсь присутствовать. Зачем? Скажите, среди задержанных есть человек по имени Йегер?
— Вот он, мэм! — я окинула быстрым взглядом полноватого молодого парня в очках с толстыми стеклами. Двое полицейских проводили меня до дверей.
Я позвонила Гилли из уличного телефона-автомата. Ответила Нора.
Я сообщила ей, что шериф задержал Йегера и еще нескольких молодых людей.
Глава 7
Меня раздирало двойственное чувство: хочу я видеть Рэндалла Форбса или нет. Рассказ шерифа о ночном блуждании Рэндалла вокруг отеля в надежде увидеть меня прежде всего вызвал у меня негодование. Я не поверила этому. Но Рэндалл мог быть там: ему нужны были свидетели. Возможно, ему только это и было нужно. Тогда весь его рассказ — просто ложь. Он не собирался видеть меня, а хотел лишь сказать кому-нибудь в отеле, что пришел, чтобы повидаться со мной. Другая половина моего «я» была более благосклонно настроена: да, его поведение могло казаться странным, поэтому вынужденный объяснить шерифу О’Мэлли, где он был в такой-то час и почему, Форбс решил для пущей убедительности рассказать даже о вине, которое мы пили, и о прогулке по студенческому городку… Единственное, в чем я теперь хотела убедиться после всех этих предположений, так это в том, что мое доброе мнение о Рэндалле Форбсе не изменилось. Что его удивительная искренность и наивность по-прежнему восхищали меня… Господи, спаси меня, бессильную помочь ему! Я снова вернулась в студенческий городок.
В вестибюле Административного корпуса, в этом просматривающемся насквозь аквариуме, я встретила кое-кого из коллег журналистов, дожидавшихся встречи с деканом Борком. Среди них был и Стью Розен, старый чикагский друг и собутыльник. Он сказал, что ходят слухи о том, что к расследованию подключено ФБР. Я восприняла это спокойно, такое происходит автоматически, если учесть личность и характер работы Ловенталя. Вместе со Стью я направилась к декану Борку на брифинг. Я надеялась, что Форбс тоже будет там. Но его не было. Когда Стью спросил декана, над чем работал Ловенталь, Борк ответил, что по просьбе правительства это пока не будет оглашаться. Журналистов прежде всего интересовали левые взгляды профессора, на что Борк неизменно отвечал, что в это время не работал в институте и ему не известны связи Ловенталя. Кроме его участия в движении за мир.
— А мы все за мир, не так ли, джентльмены?
После пресс-конференции Борк попросил меня остаться.
Когда все разошлись, он сказал мне:
— Жаль, что вам вчера не удалось познакомиться с ним. Когда-нибудь мы будем думать, что это самое выдающееся событие в жизни города Венеция, — он сел, сложив руки на животе. — Странно, — начал он, — как на одно и то же событие, скажем, случившееся вчера, сегодня уже смотришь по-иному. Мне казалось, что вчера Ловенталь был готов к переменам, — не к таким, конечно, как эта, — но к настоящим переменам. Он все время старался выдвинуть вперед Форбса. Похоже, профессор собирался покинуть нас, оставив преемником Форбса.
— А вы этого не хотите? — прямо спросила я.
— Напротив. Однако он, кажется, в это сам не верит. Сейчас он нам очень нужен.
— Из-за той работы, которую они вместе с Ловенталем начали?
— Отчасти да. Но мы до сих пор не уверены, стоящее ли это дело. Да и Форбс или Ловенталь вряд ли знали, на что можно надеяться.
— Полученный грант должен ободрить и поддержать Форбса.
Борк пробормотал что-то одобрительное.
— Боюсь, как бы он не запаниковал, что из-за смерти Ловенталя грант аннулируют. Я хотел было сам написать в Фонд и убедить их в том, что мы верим в Форбса, но передумал, ибо это было бы ничем не оправданным оскорблением Форбса. Люди в Фонде также могут счесть это алчностью. Нам следует позаботиться, чтобы он был в лучшей форме.
— Возможно, не совсем этично спрашивать сейчас об этом, но какие у вас предположения относительно причин смерти Ловенталя?
— Много и ни одного. Я не стану комментировать задержание шерифом нескольких студентов якобы для дачи показаний.
— Могу спросить, почему вы не хотите это комментировать, доктор Борк?
Он долго думал, надувая щеки, и, наконец, изрек:
— Без комментариев.
— Кажется, я понимаю, — сказала я, вспомнив, какие цели и задачи поставило перед собой Братство безопасности шахт.
— Терпение не присуще молодежи, — сказал Борк, намекая на то, что он меня понял. — Да и мне тоже.
— Где я могу найти профессора Форбса?
Он взглянул на свои часы, а я — на свои. Было без нескольких минут пять пополудни. Борк поднял трубку телефона и набрал номер. Ожидая ответа, он сказал мне:
— Напомните мне о Хиггинсе. — А затем сказал в трубку: — Мисс Ингрэмс? Форбс на месте?
Наконец положив трубку, он сказал мне:
— Вы можете подняться к ним и подождать его, если вас не пугает эта обстановка. Они подготовили все, что нужно для полиции и пытались убедиться, что ничего из документов и записей не пропало. Форбс на несколько минут отлучился на факультет физики.
— Хиггинс, — напомнила я Борку.
— Да, да. Приобретя неплохой опыт дипломатии и частенько прибегая к ней, я подумал, что вам не помешает знать, что Форбс любит не только пешие прогулки, но и верховую езду. Вы меня поняли?
Я рассмеялась.
— О, конечно, поняла. Лошади помогут мне познакомить Форбса с Хиггинсом. Полагаю, мне не придется участвовать в этой игре. Я сама скажу старику об этом.
— Я ничего не имею против. Стив любит попросить об услуге. Я считаю, что это весьма полезная информация, когда имеешь дело с таким могущественным человеком, как он.
— Видимо, таким образом он узнает, так ли уж он могущественен. Я вам очень благодарна, декан Борк, за то, что вы уделили мне столько времени.
Мы через стол обменялись рукопожатием.
— Было очень приятно познакомиться.
— Кстати, это вы написали некролог о Ловентале? — спросила я, пока наше рукопожатие продолжалось.
— Я не сочинил бы и эпитафии. Видимо, инициатором был Форбс. Думаю, поучаствовал и юный Ричард.
Я снова поблагодарила его.
Часть кабинета Дениэля Ловенталя была отгорожена: письменный стол профессора, накрытый холщовой тканью, и кусок пола, с которого был срезан ковер. Все это я увидела мельком, пока полицейский, стоявший у двери, на этот раз из полиции студгородка, показывал мне на мисс Ингрэмс. Она стояла у стола, спиной к двери и повернулась, когда я громко окликнула ее. Предо мной предстала типичная старая дева, или, как таковых все еще величают в Южных штатах, незамужняя дама. Стройная, во всем черном, горло подпирал белый воротничок. Видимо, она плакала, перебирая бумаги.
— Так тяжело смотреть на все это, — сказала она, глядя на покрытый холстиной стол. — Я все еще вижу его сидящим за столом, как всегда, глубоко погруженного в свои думы.
