— К черту дилемму!
— Именно это мне хочется сказать сейчас о газете «Индепендент», но тем не менее я собираюсь и иду туда работать, — ответила Нора и справилась у меня, не может ли она чем-нибудь помочь мне в редакции. Может, подумала я, ибо хотела как можно скорее получить некролог Ловенталя. Нора обещала прислать фотокопию мне в отель. Газета выйдет не ранее полудня.
Нора, приподняв лицо Гилли за бороду, поцеловала его в губы.
— Сделай мне одолжение, когда будешь уходить, запри дом.
— Ты не веришь Барнаби? — удивленно спросил он.
— Пожалуйста, я прошу.
— Ладно.
Но когда она ушла, он вдруг вспомнил, что не знает, где ключ. — Кажется, у меня его никогда и не было.
— Вам повезло, что до сих пор ключ вам не был нужен, — сказала я, поднимаясь.
— Я все опасался, что они когда-нибудь украдут Барнаби, — сказал Гилли, провожая меня до дверей. — К счастью, он им не по карману.
— Много ест?
Он улыбнулся и протянул мне руку на прощание.
— Профессор сказал бы: «Есть сладостная польза и в несчастье». Это Шекспир. Он любил его. Бывало приходит на репетиции, сидит и слушает. А иногда скажет: «Проясняет голову, как хорошая музыка»… Таких как он, мы больше не увидим.
— Что будет с Форбсом теперь, когда профессора нет?
— Он погибнет.
Казалось, ему больше не хотелось говорить об этом, а мне давно пора было уходить.
Глава 5
Прежде чем отправиться в «Эрмитаж», я позвонила Майку Фишеру. Он освободил меня от репортажа о смерти Ловенталя, сказав, что получит все, что ему нужно по телеграфу. Такие материалы обычно проходили через редакторов и передавались Майку для последней корректировки, которую мы называли «стилем Майка». В своих статьях я всегда боролась с собой, чтобы не попасть под его влияние. Поэтому рука Майка, как правило, не касалась моих статей. Его стиль считался чем-то вроде заразной болезни, которую нетрудно невзначай и подцепить.
Хиггинс уже ждал меня, меряя шагами террасу. Он тут же вместо приветствия забросал меня вопросами, на которые я не могла ответить. Я знала об убийстве только то, что он сам услышал по радио в девять утра.
— Вас не интересуют слухи, — упрекнул он меня в полном отчаянии.
Мы вошли в дом и я подождала, когда он, сев на стул, снимет сапоги. Утром он, как всегда, совершил конную прогулку.
— Одно я все же заметила. Люди шерифа заполнили студенческий городок, — сказала я.
— Голубые шлемы или регулярная полиция?
— Там были и те и другие. Но я говорю сейчас о Голубых шлемах.
— В прошлом году я защитил студентов от них, и мы удалили Голубые шлемы из городка. Когда я вчера говорил о наших элитных силах, я имел в виду и полицию тоже. — Хиггинс, поставив сапоги около стула, в носках подошел к стенному шкафу и достал свои мокасины. Взяв меня под руку, он провел меня в библиотеку. — Символ мира, написанный кровью. Какая жестокая благотворительность, вам не кажется?
Я, правда, не слышала, что это слово было написано кровью. Вскоре к нам присоединилась Лори, в вязаном кардигане с ниткой жемчуга на шее. Жемчуг был настоящий и чарующе мерцал.
— Голубые шлемы снова взяли власть, Лори, — пожаловался ей Хиггинс. — О’Мэлли не должен был сам все решать.
— Возможно, что-то произошло в Бейкерстауне, — предположила Лори.
— Я говорю о студенческом городке.
Лори пожала плечами.
Хиггинс и я сидели там же, где и в первый день нашего знакомства — он в качалке, я в кресле напротив. Снова потрескивали поленья в камине, но время было не такое позднее, и вместо виски нас ждало кофе. Его разливала Лори.
— В Бейкерстауне вчера было тихо, когда я выезжала оттуда вечером, — ответила я.
— Тихой бывает и бомба, пока не взорвется.
Затем Хиггинс изложил свою версию того, что произошло в Венеции, после беспорядков в Кенте и Миссисипи. Я не сказала ему, что просмотрела подшивку газеты «Индепендент». Его рассказ, по сути, мало чем отличался от того, что я уже знала. — Но знаете, ситуация изменилась, хвост стал вертеть собакой, после того, как О’Мэлли осенью выиграл выборы, получив орущее большинство голосов. Весь список кандидатов от демократов поддержал его. Те, кто голосовал за него, могут рассчитывать на удачную карьеру. Итак, теперь можно сказать, что отныне я во всем завишу от шерифа О’Мэлли.
Лори хмыкнула.
У Хиггинса сделалось кислое лицо.
— Что это значит, Лори?
— Вы сами знаете, что это значит, — ответила та, подавая нам кофе. — Но если хвост слишком длинный для собаки, его обрубают.
Хиггинс потянулся за сахаром и сливками.
— Это не так просто сделать, — и тут же, меняя тему разговора, повернулся ко мне: — Кейт, как насчет Форбса? Вы считаете, что умеете разбираться в людях?
— Когда я не ошибаюсь, то да, — ответила я.
— Как и все мы. Он сделал для меня краткий отчет, который, черт побери, произвел на меня впечатление. Я готов поверить его утверждению, что между нами и Россией разрыв в три года. Он привел Факты, цифровые доказательства. Это не какая-нибудь фитюлька.
— Однако вы быстро его получили, — заметила я, гадая, как Форбсу удалось справиться с тем, что он назвал «дипломатической почтой».
— Я получил пакет сегодня утром. Его доставил посыльный. Обычно за завтраком я занимаюсь бумагами, касающимися университета.
— Они поступают вам из офиса декана Борка?
— Там их обычно и забирают для меня. А, понимаю. Сегодня утром на это потребовалось разрешение О’Мэлли.
У меня сразу же возник тревожный вопрос: когда Форбсу удалось передать свой отчет в офис Борка?
— Вам известно, Кейт, что Форбсу удалось получить грант в каком-то научном фонде?
— Он говорил мне об этом.
— Вот такие поступки вызывают у меня восхищение, Кейт. Новая администрация практически закрыла почти все фундаментальные исследования по физике. Срезали все фонды. Форбс на собственный страх и риск попытался достать деньги, которые так нужны. Мне хотелось бы познакомиться с этим человеком, но я не хочу, чтобы у него родились какие-либо надежды, вы меня понимаете? Люди всегда чего-то ждут от меня, стоит только мне захотеть узнать их имя. Вы не могли бы устроить мне встречу с ним, Кейт?
— Как? — тут я вспомнила, что у Форбса тоже возникло желание познакомиться с Хиггинсом.
Стив Хиггинс пожал плечами.
— Пойдите к нему и спросите, не хочет ли он встретиться со мной. Большинство людей в то или иное время считают это неплохой идеей. Скажите, что вы можете устроить ему эту встречу. Но не заставляйте меня что-либо обещать ему, кроме приглашения на ленч.
— На хороший ленч, — сухо поправила его я.
— Изволите шутить, миссис Осборн, — проворчал Хиггинс. — Хотя скажу, что есть у меня некая задняя мысль. Мы могли бы заключить соглашение между промышленностью и университетом в интересах наших исследовательских работ, как сделали это с угольной промышленностью. Но я категорически против того, чтобы Форбс проводил такого рода опыты в станах университета. Если бы мы не распылили наши силы по всем университетам страны, русские не обогнали бы нас на целых три года. Да и воздух не был бы столь загрязнен реакторами. Я не уверен, что город Венеция согласится восстановить разобранный циклотрон. Сколько миллионов ушло в канализацию? Да и Форбсу пришлось ползать на брюхе перед каким-то фондом за грант в триста тысяч долларов, освобождающих, кстати, этот самый фонд от налогов.
Я пила кофе и наблюдала за Хиггинсом. Он встал и налил себе еще кофе. Я не сказала ему, что, по-моему, Форбс, если посчитает нужным, сам восстановит реактор. Сделает ли он это? Первое, что я узнала о Форбсе, это его конфликты, которые, кстати, не редкость в академических кругах; конфликты между истиной и должностью, между самоуважением и корыстью. Внезапно я подумала о том, что сказал Гиллспи о Форбсе, — о том, что может с ним случиться после смерти Папы.
— Почему Ловенталь остался в Венеции?
— Вы хотите сказать, после того, как все разбежались? — Хиггинс сел и стал шумно мешать ложечкой кофе в чашке. — Преданность. Университет не отступился от него, когда стали известны его розовые увлечения политикой. А это было в дни маккартизма.
— Я понимаю, — сказала я. — Университету потребовалось немалое мужество. Вы знали его, Стив?
— Маккарти или Ловенталя?
— Ловенталя.
— Он бывал у нас пару раз, в наш переходный период. У нас побывали многие деканы естественных факультетов. Что ты скажешь о нем, Лори?
— Еврей.
— Да, но я говорю… о характере, личности?
— Повторю твои слова. Ты не раз говорил, что он человек с терпением Иова. Еще ты сказал, что даже в чашке с чаем он видел океан.
— Да, я говорил это. У тебя сохранились записи, Лори? Они, возможно, заинтересуют Кейт.
— Я же сказала тебе еще тогда, что отдала их все в ФБР, это было две или три недели назад.
