— Монте-Верита. Гора Истины, — ответила она. — Поедемте с нами! Прошу вас!
Я покачал головой и пошел готовиться к отплытию.
В те месяцы, что я провел в Америке, я часто думал о них обоих и всякий раз им завидовал. Они поднимались на неизведанные вершины, я же был зажат со всех сторон — но не горами, которые я так любил, а бесконечными делами. Порой я был готов призвать на помощь мужество, пустить работу побоку, повернуться спиной к цивилизованному миру с его сомнительными радостями и отправиться вместе с обоими моими друзьями на поиски Истины. Меня удерживали условности, в первую очередь мысль об удачно складывающейся карьере, оборвать которую было бы чистым безумием. Я понимал: мой жизненный график расписан и менять его поздно.
Я возвратился в Англию в середине сентября и был удивлен, не обнаружив среди огромного вороха накопившейся почты ни одной весточки от Виктора. Прощаясь, он обещал написать, подробно рассказать обо всем, что они видели, как прошло путешествие. Телефона у них дома не было, связаться с ними напрямую я не мог. Поэтому я взял себе на заметку написать Виктору, как только разберусь с деловой корреспонденцией.
Через несколько дней, выходя из своего клуба, я столкнулся с нашим общим старым приятелем, который задержал меня на минуту, чтобы расспросить о поездке в Штаты, а когда я уже сбегал по ступеням, крикнул вслед:
— Ты слыхал про беднягу Виктора? Какая ужасная трагедия! Собираешься его навестить?
— О чем ты? Какая трагедия? — воскликнул я. — Несчастный случай?
— Он в тяжелом состоянии в частной лечебнице, здесь, в Лондоне. Нервный срыв. Его бросила жена.
— Бог мой, быть не может!
— Увы, именно так. Он не выдержал и сломался. Ты же знаешь, как он был к ней привязан.
Я был в шоке. Стоял и тупо смотрел на приятеля.
— Ты хочешь сказать, что она его бросила ради кого-то другого?
— Не знаю. По-видимому, да. От Виктора ничего нельзя добиться. Как бы там ни было, он уже несколько недель лечится от нервного расстройства.
Я спросил адрес клиники, не мешкая прыгнул в такси и помчался туда.
Сначала мне сказали, что Виктор никого не хочет видеть; тогда я вынул визитную карточку, написал на обороте несколько слов, отдал сестре и заверил ее, что меня он принять не откажется. Сестра вернулась и провела меня в палату на втором этаже.
Когда она открыла дверь, я испугался, увидев осунувшееся, изможденное лицо Виктора. Он сидел в кресле перед газовым камином и был одет в больничный халат. Его трудно было узнать, так он исхудал и изменился.
— Дружище, — начал я, подойдя к нему, — я только что узнал, что ты здесь.
Сестра затворила дверь и оставила нас вдвоем.
К моему ужасу, глаза Виктора наполнились слезами.
— Успокойся, дорогой мой, — сказал я. — Меня стесняться не надо. Ты ведь знаешь, я все пойму.
Он сидел сгорбившись, не в силах произнести ни слова, и слезы текли у него по щекам. Я чувствовал свою полнейшую беспомощность. Он указал мне рукой на стул; я пододвинул его поближе, сел и молча ждал. Я решил: если он не захочет рассказывать, что случилось, я не буду настаивать. Мне хотелось только утешить его, как-то помочь.
Наконец он заговорил, и я еле узнал его голос.
— Анна ушла, — сказал он. — Ты слышал? Она ушла от меня.
Я кивнул и положил ему руку на колено, будто передо мной был маленький мальчик, а не мужчина тридцати с лишним лет, мой ровесник.
— Да, я знаю, — сказал я как можно мягче. — Все образуется. Она вернется. Я уверен — ты сможешь ее вернуть.
Он покачал головой. Я впервые видел его в таком отчаянии; он явно верил в то, что говорил:
— Нет, она не вернется. Я слишком хорошо ее знаю. Она нашла то, что искала.
На него было жалко смотреть: он покорился обстоятельствам, утратил способность сопротивляться. И это Виктор, всегда такой сильный и уравновешенный!
— Кто он? — спросил я. — Где она с ним познакомилась?
Виктор воззрился на меня в недоумении:
— О чем ты говоришь? Ни с кем она не познакомилась. Это совсем не то, что ты думаешь. Будь так, все было бы много проще…
Он замолчал и беспомощно развел руками. И снова не сумел совладать с собой — но на сей раз это была не слабость, а еле сдерживаемый гнев, бесплодная, бессмысленная ярость человека, который бьется с заведомо превосходящими силами.
— Ее разлучила со мной гора, — сказал он. — Проклятая Богом гора. Монте-Верита. Там есть какая-то секта или тайный орден. Доступ туда навеки закрыт. Я представить себе не мог, что в наши дни такое существует. Понятия не имел. И теперь она у них, на этой чертовой горе… на Монте-Верита.
Я просидел у него в лечебнице до вечера и постепенно выведал всю историю, с начала до конца.
Само путешествие, по его словам, началось благополучно и шло без приключений. В положенный срок они добрались до заранее выбранного отправного пункта — небольшого городка в долине, откуда предполагалось произвести разведку подходов к Монте-Верита. И тут возникли трудности. Места для них были новые, люди казались угрюмыми и недружелюбными. И говорили они на непонятном местном наречии.
— Ничего общего с крестьянами, которые так приветливо встречали нас с тобой в прошлые годы, — продолжал Виктор свой рассказ. — Неотесанные, грубые, отсталые, словно из каменного века. По крайней мере такое производят впечатление. Ты ведь помнишь, местные жители всегда старались нам помочь, находили проводников и так далее. А тут было совсем по-другому. Когда мы с Анной пытались разузнать, с какой стороны легче взойти на Монте-Верита, нам просто-напросто не отвечали. Пялились с дебильным видом и пожимали плечами. Один парень сказал, что проводников у них нет — гора, дескать, дикая, туда никто не ходит.
На мгновение Виктор умолк и взглянул на меня все с тем же отчаянием в глазах.
— Вот тут я совершил непростительную ошибку, — сказал он. — Я должен был понять, что экспедиция не удалась — во всяком случае, в эту конкретную точку, — и предложить изменить маршрут, выбрать что-то другое, поближе к цивилизации, где места более знакомые и где можно рассчитывать на помощь. Но ты же знаешь, как бывает в горах. В тебя словно вселяется упрямый бес, и любое препятствие только раззадоривает. А сама Монте-Верита… — Он вдруг осекся и уставился в пространство, как будто мысленно видел перед собой эту гору. — Ты знаешь, лирические описания не моя сильная сторона. В наших с тобой вылазках я оставался прагматиком, поэтом был ты. Но на сей раз мне предстала совершенная, ни с чем не сравнимая красота. Мы брали вершины и выше, и куда опаснее, но это… это было что-то божественное.
Он помолчал и возобновил свой рассказ.
— Я спросил Анну: «Что будем делать?» И она ответила без колебаний: «Пойдем вперед». Я не стал спорить. Я знал, что она так скажет. Мы оба подпали под власть какого-то колдовства.
Они ушли из долины и начали подъем.
— День выдался как по заказу, — продолжал Виктор. — Ни ветерка, на небе ни облачка. Солнце палило вовсю, но воздух был прохладный и чистый. Я слегка подтрунивал над Анной — напомнил про наш поход на Сноудон и взял с нее слово, что она больше не будет от меня убегать. На ней была открытая блузка, короткая шотландская юбка, волосы она распустила… И была… такая красивая.
Говорил он медленно, тихо. И мне пришло в голову, что с Анной наверняка произошел несчастный случай, но Виктор вопреки всему отказывается верить в ее смерть. Должно быть, она у него на глазах сорвалась с высоты и разбилась, а он не смог ее спасти. Он вернулся домой один, сломленный горем, и продолжает убеждать себя, что Анна жива и осталась там, на Монте-Верита…
— За час до захода солнца мы добрались до деревушки, — продолжал свой рассказ Виктор. — Подъем занял весь день. По моим расчетам, до вершины оставалось примерно часа три ходу. Деревушка небольшая, всего с десяток довольно жалких лачуг. Когда мы поравнялись с первой, случилось нечто непредвиденное.
Он умолк и снова уставился в одну точку.
— Анна шла немного впереди, своим характерным размашистым шагом. Ты ведь помнишь, как она ходит? И тут со стороны пастбища, справа от нас, показались двое или трое мужчин и с ними стайка ребятишек. Днем они пасли коз, а теперь загоняли их домой. Анна подняла руку и помахала им в знак приветствия, но мужчины при виде нее ударились в панику, подхватили детей и разбежались по домам, словно за ними гнались бесы. Я слышал, как двери запирают на засов, как с грохотом затворяют ставни, и ничего не мог понять. Козы тоже перепугались и разбрелись кто куда.
Виктор сказал, что попробовал было пошутить («Хорошенький прием нам устроили!»), но Анна шутки не оценила. Она растерялась и не могла взять в толк, чем она их так напугала. Виктор подошел к ближайшей лачуге и постучал в дверь.
Им никто не открыл, хотя изнутри доносились шорохи и детский плач. Потеряв терпение, Виктор стал кричать что есть силы. Это возымело действие: ставня на одном окошке приоткрылась, и оттуда выглянул молодой мужчина. Виктор кивнул ему и ободряюще улыбнулся. Тогда мужчина открыл ставню целиком, и Виктор попытался завести с ним разговор. Тот сначала только качал головой, затем, немного подумав, пошел к двери и отодвинул засов. Он стоял на пороге, опасливо озираясь, и смотрел мимо Виктора на Анну. Сердито тряся головой, он что-то говорил, торопливо и очень невнятно, и показывал рукой в сторону Монте-Верита. Затем из полутемной задней комнаты появился старик, опиравшийся на две палки сразу. Он шуганул с дороги перепуганную детвору и подошел к двери. К счастью, он говорил на более или менее понятном языке.
