— Все так, как я сказал. Твоя жена там. Она с ними.
У Виктора не выдержали нервы.
— Как это может быть? — закричал он. — Там нет ни одной живой души! Это пустое, мертвое место! Мертвое много веков!
Старик наклонился и положил ему руку на плечо.
— Оно не мертвое. Хотя многие думают, как ты. Люди поднимались туда и ждали, как ждал ты. Двадцать пять лет назад я тоже ждал. Вот этот человек, мой сосед, ждал три месяца, день за днем, ночь за ночью. Много лет назад sacerdotesse позвали его жену. Она не вернулась. Никто из тех, кто услышал зов с Монте-Верита, не возвращается назад.
Значит, подумал Виктор, она все-таки упала и разбилась. Другого варианта нет. Виктор с жаром стал это объяснять, доказывал, настаивал, умолял срочно отправиться на поиски.
Старик сочувственно покачивал головой.
— Когда-то мы тоже искали. У нас есть опытные люди, они хорошо знают горы, знают каждый дюйм, они спускались по южному хребту, к самому краю большого ледника, за которым нет ничего живого. Они не нашли ни одного мертвого тела. Никто из наших женщин не погиб. Они все на Монте-Верита.
Убеждать их было бесполезно, приводить доводы бессмысленно. Виктор понял, что за помощью надо обратиться в долину, а если он и там ничего не добьется, надо попробовать завербовать проводников в другой, лучше знакомой ему части страны.
— Тело моей жены где-то недалеко в горах, — сказал он. — Я должен его отыскать. И если ваши люди откажутся, мне помогут другие.
Старик повернулся и выкликнул кого-то по имени. От группы молчавших зрителей отделилась девочка лет девяти. Старик погладил ее по голове.
— Эта девочка, — пояснил он, — видела sacerdotesse и разговаривала с ними. Другие дети раньше тоже их видели. Они показываются только детям, да и то очень редко. Она сама все расскажет.
Девочка заговорила певучим, тоненьким голоском, не отрывая глаз от Виктора. Он догадался, что свою историю она повторяла бесчисленное множество раз, в присутствии одних и тех же слушателей. И теперь исполняла ее как отрепетированный концертный номер, декламировала, как затверженный наизусть урок. Говорила она на местном наречии, и Виктор не понимал ни слова.
Когда она умолкла, старик взял на себя роль толмача. Видимо, по привычке он и сам говорил нараспев, с таким же пафосом:
— Я ходила с подружками к Монте-Верита. Началась гроза, подружки убежали. Я шла, шла и заблудилась, а потом пришла на такое место, где стена и окошки. Я заплакала, мне стало страшно. И тогда из-за стены вышла она, высокая и прекрасная, а с ней еще одна, тоже молодая и красивая. Они утешали меня, а на башне так сладко пели, и мне захотелось пойти вместе с ними за стену, но они сказали, что туда нельзя. Когда мне будет тринадцать лет, я смогу к ним вернуться, они обещали. На них были белые одежды до колен, руки и ноги голые, а волосы совсем короткие. Они гораздо красивее, чем обычные люди. Они проводили меня до тропы, оттуда я могла сама найти дорогу. Потом они ушли. Я рассказала все, что знаю.
Старик закончил и перевел взгляд на Виктора, стараясь угадать его реакцию. Виктор сказал мне, что его поразило, с каким безрассудным доверием воспринимался рассказ девочки. Разумеется, она просто заснула и увидела сон, который приняла за явь. Пришлось огорчить старика:
— Извините, я этому поверить не могу. Все это детские фантазии.
Девочку снова позвали и что-то ей наказали; она тут же выбежала вон.
— Там, на Монте-Верита, ей подарили поясок из камней, — объяснил старик. — Родители спрятали его от греха подальше. Девочка попросит достать его, чтобы показать тебе.
Через несколько минут девочка вернулась и протянула Виктору что-то вроде бус из цветных камешков. Ими можно было опоясать очень тонкую девичью талию или просто повесить на шею. Камешки, похожие на кварц, были вырезаны и обточены вручную и плотно входили один в другой. Работа была тонкая, даже, можно сказать, изысканная, и не имела ничего общего с грубыми крестьянскими поделками, над какими коротают в деревнях зимние вечера. Виктор молча вернул бусы девочке.
— Она могла найти их где-нибудь в горах, — предположил он.
— У нас такого делать не умеют, — возразил старик. — В долине тоже. Не умеют даже городские мастера, я узнавал. Девочка говорит правду. Поясок ей подарили те, кто живет на Монте-Верита.
Виктор понял: спор ни к чему не приведет. Упрямство въелось слишком глубоко, суеверия были сильнее логики. Он спросил, можно ли остаться в деревне еще на сутки.
— Оставайся. Живи сколько хочешь, — сказал старик и добавил: — Пока не узнаешь правду.
Соседи постепенно разошлись, все занялись обычными делами, словно ничего не случилось. Виктору не сиделось на месте; он решил обследовать северный склон. Довольно скоро он убедился, что склон непроходим — без помощи опытного проводника и альпинистского снаряжения на него не подняться. Если Анна выбрала этот маршрут, ее ждала верная смерть.
Он вернулся в деревню, когда солнце оттуда уже ушло. Войдя в дом, он увидел, что ужин ему оставлен, а матрац заботливо расстелен на полу перед очагом.
Он так устал, что не мог есть. Он рухнул на матрац и заснул. Наутро он встал пораньше и снова поднялся на Монте-Верита. Он провел в ожидании много часов под лучами палящего солнца, напряженно вглядываясь в оконные прорези. До самого заката он не уловил ни малейшего движения и не увидел ни души. Он вспомнил жителя деревни, который в свое время просидел у этих стен три месяца, день за днем, ночь за ночью. Виктор не знал, надолго ли хватит его, достанет ли у него сил и терпения.
На третьи сутки, в полдень, когда солнце припекало особенно сильно, он почувствовал, что больше не в состоянии выносить эту сумасшедшую жару, спустился в ложбину и прилег там в блаженной прохладе. Изнуренный ожиданием, а теперь и преисполненный отчаяния, он забылся тяжелым сном.
Проснулся он как от толчка. Стрелки часов у него на руке показывали пять вечера, в ложбине похолодало. Он выбрался наверх; стена напротив золотилась в блеске закатного солнца. И вдруг он увидел Анну. Она стояла у стены, на узком полукруглом карнизе; прямо у ее ног скала обрывалась, образуя пропасть глубиной не менее тысячи футов.
Она ждала, она смотрела в его сторону; он бросился к ней с криком: «Анна… Анна!» Он слышал собственные рыдания и думал, что сердце вот-вот разорвется.
На полдороге он замер, поняв, что вплотную к ней не подойти. Их разделяла бездна. Анна стояла в каком-то десятке шагов от него, но дотянуться до нее он не мог.
— Я застыл на месте и не мигая смотрел на нее, — рассказывал Виктор. — Говорить я не мог: горло сдавило. Я чувствовал, как по щекам у меня текут слезы. Я плакал от счастья. Я ведь думал, что она погибла, сорвалась с высоты, разбилась, а тут она живая стояла передо мной. Обычные слова не шли с языка. Я хотел было спросить: «Что случилось? Где ты пропадала?» — но понял, что спрашивать бессмысленно. Глядя на нее, я вдруг осознал с убийственной ясностью, что старик и девочка говорили правду, что это отнюдь не фантазии, не суеверие. И хотя в тот момент я не видел никого, кроме Анны, весь монастырь вдруг ожил. Сверху, из оконных прорезей, на меня смотрело бог знает сколько глаз. Через стены я ощущал чье-то присутствие. Это было пугающе, сверхъестественно — и в то же время реально.
Голос Виктора стал снова срываться, руки опять задрожали. Он взял со столика стакан с водой и осушил его до дна.
— Анна была непривычно одета, — продолжал он. — Белая туника до колен, поясок из цветных камешков — такой, как показывала мне девочка. Ноги босые, руки обнаженные. Меня больше всего испугало, что волосы у нее были коротко обрезаны, почти под корень. От новой стрижки лицо изменилось, помолодело, но вместе с тем в нем появилось что-то аскетическое. Она заговорила со мной как ни в чем не бывало. Произнесла совершенно естественным тоном: «Виктор, милый, я прошу тебя вернуться домой. Не нужно больше обо мне беспокоиться».
Виктор признался, что поначалу не поверил своим ушам. Как Анна могла сказать такое?! Потом сообразил, что она скорее всего говорит не сама, а подчиняется чужой злой воле: ее загипнотизировали, что-то внушили… Он вспомнил о спиритических сеансах, когда родственники через впавших в транс медиумов получают послания якобы из другого мира… Он долго растерянно молчал.
— Почему ты хочешь, чтобы я вернулся домой? — спросил он наконец как можно мягче. Он боялся ее травмировать, подозревая, что под чьим-то тлетворным влиянием ее рассудок уже необратимо пострадал.
— Это все, что ты можешь, — ответила она.
И вдруг улыбнулась — совсем как обычно, светло и радостно; и на миг Виктору почудилось, будто они снова дома, вдвоем, сидят и обсуждают повседневные дела…
— У меня все хорошо, дорогой, — сказала она. — Поверь, это не гипноз, не сумасшествие, ничего похожего на то, что ты воображаешь. Тебя в деревне запугали — неудивительно. Здешняя сила далеко превосходит человеческую. В глубине души я всегда знала, что такое место существует. И все эти годы ждала. Когда мужчина или женщина отрекается от мира, уходит в монастырь, их родные и близкие страдают, но со временем свыкаются. О том же самом я прошу тебя, милый Виктор. Постарайся понять меня.
