У нас нет ни фонарей, ни навигационной панели – все это унеслось в бездну вместе с погибшим траулером. Единственные оставшиеся в нашем распоряжении полезные штучки – наручные дайверские компьютеры. С их помощью можно определить глубину, время пребывания на различных глубинах, декомпрессионный алгоритм, температуру, направление и скорость всплытия.
Проводив взглядами траулер, мы устремляемся вверх…
Вскоре слышим встревоженный голос Жука:
– Скат, я – Ротонда! Как меня слышно? Скат, я – Ротонда, почему молчите?!
– Ротонда, я – Скат, – отвечаю, стараясь придать голосу спокойную уверенность. – Судно слетело в пропасть. Нашли два тела, приступили к подъему.
– Понял. На какой вы глубине?
– Судя по показанию компьютера – сто девяносто метров.
– Ого!.. Помощь нужна?
– Пока нет…
За несколько секунд беспорядочного падения судно пропахало по склону более сотни метров. Нам приходится осторожно, в течение минут двадцати, преодолевать эту дистанцию в обратном направлении. Нас окружает мрак, и только над головами манит глубоким фиолетовым цветом далекая поверхность. До нее еще предстоит добраться, и это внезапно становится проблемой. Ведь мы не рассчитывали оказаться на двухсотметровой глубине, не рассчитывали выгребать с нее, неся на себе груз в виде двух человеческих тел. На все это уходит драгоценная дыхательная смесь, запас которой на момент срыва судна в пропасть был и так невелик.
Угол склона пропасти постепенно уменьшается – значит, мы где-то рядом с краем и с тем местом, где, зацепившись винтом за скалу, висел траулер. Однако пока отыскать это место невозможно из-за недостатка света.
– Где же наша молодежь? – вертит Георгий головой в надежде увидеть желтые пятна фонарей.
Их действительно нигде нет.
Решаем подняться выше и периодически вызываем Рогова с Паниным.
Молчат.
– Ротонда, я – Скат, – зову Михаила.
– Скат, я – Ротонда, – мгновенно отвечает тот.
– Рогова с Паниным не слышал?
– Нет…
Их отсутствие и молчание начинает серьезно напрягать. Куда ребята могли запропаститься? Ведь они получили четкий приказ отойти на безопасное расстояние и ждать. Ждать, а не мотаться неизвестно где!
Поднимаемся выше. И вдруг замечаем светящуюся точку.
Наконец-то!
Подкорректировав курс, идем на сближение и вскоре находим лежащий на дне фонарь. Он слегка припорошен илом, однако желтоватый свет упрямо пробивается наружу.
«Что за черт? – кручу в руках фонарь. – А где его хозяин?!»
Приказываю Георгию оставаться на месте, передаю ему тело погибшего рыбака, а сам, вооружившись найденным фонарем, приступаю к поиску методом расходящейся спирали.
– Время, Женя! – предупреждает он вслед.
– Помню. Я быстро…
На первом же витке нахожу борозды, оставленные сползавшим в пропасть судном. Иду по-над следом, тщательно обследуя пространство по обе стороны.
А вот и то местечко, где траулер завалился на бок перед тем, как сорваться в бездну.
По памяти вспоминаю направление и безопасную дистанцию, на которую отослал двух новичков. Плыву туда и буквально через несколько метров нахожу первого из них.
– Рогов! – дергаю за руку лежащего на дне старлея. – Рогов, что с тобой?
Парень не отвечает. Более того, в первые же секунды осмотра тела понимаю: случилось страшное. Вероятно, заметив, что судно меняет положение, он рванул к нему и был придавлен тяжелым корпусом. Переломы конечностей, маска изнутри залита кровью…
– Георгий, одного нашел, – докладываю обстановку другу. – Не знаю, жив или нет. Надо срочно его поднимать.
– А второй?
– Сменю аппарат и пойду искать второго.
– Я с тобой!
– Наверху решим. Бери тела – возвращаемся…
На поверхность мы поднимаемся с максимально возможной скоростью – благо состав дыхательной смеси и электронное дозирование кислорода позволяют совершать подъем без выполнения декомпрессионных «площадок».
Описав обстановку Михаилу, я заранее предупреждаю о необходимости срочной медицинской помощи Рогову, не теряя надежды на благополучный исход…
И вот мы всплываем рядом с качающимся на волнах командирским катером. Матросы принимают тела и помогают нам взобраться на борт.
– Быстрее! – кричу мичману.
Тот дает полные обороты двигателю, и катер мчится к сторожевику. Он, слава богу, рядом.
Первым поднимаем на палубу Рогова, затем передаем тела рыбаков. Команда корабля работает слаженно, и, пока мы сами карабкаемся по штормтрапу, старлея уже транспортируют на носилках в сторону медблока.
Жук с Фурцевым расстегивают лямки наших ребризеров. Смеси в них практически нет.
– Что произошло, командир? – интересуется подробностями Миша.
– При обследовании внутренних помещений выпустили из кубрика большой пузырь воздуха. Этого хватило, чтобы нарушить хрупкое равновесие – траулер закувыркался вниз, – объясняю я.
– Повезло, что сами успели выскочить.
– Вы приготовили свежие аппараты?
– Да, вон они.
– Тащите!
Товарищи подают свежие аппараты.
– Какая забита смесь?
– Обычная, – пожимает плечами Жук.
– Жора, надевай. А мне несите с глубоководной.
Фурцев бежит к разбитой площадке, где аккуратно разложена вся наша «снаряга».
– Зачем тебе глубоководная? – недоумевает Устюжанин.
– Есть у меня одна мрачная мыслишка…
На любые операции мы возим с собой приличный запас расходных материалов: десяток кислородных датчиков и клапанов для ребризеров, которые имеют привычку выходить из строя, сменные патроны химпоглотителя, различные дыхательные смеси, аргон для поддува костюмов. Кроме того, в наших сумках всегда можно отыскать запасную поисково-навигационную панель, пару ножей и полнолицевых масок и, конечно же, несколько крепких герметичных фонарей с комплектами новеньких аккумуляторов.
Восполнив утраченное снаряжение, снова идем на глубину – порядком измотанные и сильно расстроенные итогами, в общем-то, несложной операции…
– Ротонда, я – Скат, – зову Михаила.
Тот, как всегда, на посту.
– Скат, я – Ротонда. Ваша глубина?
– Около восьмидесяти метров. Видим склон, приступаем к осмотру…
Мы парим над глубокой бороздой, оставленной корпусом траулера. Жора осматривает дно по левую сторону от следа, я – по правую.
Нас окутывает мрак, рассекаемый двумя лучами мощных фонарей. Абсолютная тишина добавляет трагических ноток в настроение, поэтому голос друга, внезапно раздавшийся в гарнитуре, скорее радует, чем огорчает.
– Что за мыслишка? – спрашивает он. – Ты обещал рассказать.
– Для начала пройдемся до отвесного склона.
– А потом?
– Потом пойду вниз.
– Думаешь, Панин там?
– Если не найдем его здесь, значит, он рванул к ползущему по склону судну и успел заскочить внутрь.
– Внутрь? Но зачем?!
– Нас с тобой спасать, Жора. Нас…
Некоторое время друг безмолвствует, и мы продолжаем обшаривать склон…
Мичмана Панина нигде нет.
– Скат, я Ротонда, – доносится далекий голос Жука.
– Ротонда, Скат на связи.
– Вы просили уточнить, до какого значения идет понижение глубины.
Да, все верно: оставив у края пропасти Георгия, я отправился вниз и на всякий случай попросил руководителя спуска узнать глубину этого проклятого провала.
– На старых картах он вообще не обозначен, – докладывает Миша. – Запросил наше управление, только что прислали ответ.
– Ну и? – поторапливаю подчиненного.
– Сказали, что критическая отметка находится на уровне пятисот метров, или что-то около этого. Более точных данных у них нет…
Ну, это как обычно. Строим Сколково, шарахаемся по орбите Земли и готовим экспедицию к Марсу, а глубину моря в паре тысяч километров от Москвы толком не знаем.
– Понял, Ротонда, спасибо…
Запас дыхательной смеси в ребризере Панина на исходе, и парень вот-вот увидит свет в пресловутом тоннеле. К тому же неизвестно, на какую глубину уволок его проклятый траулер – возможно, чудовищное давление глубины уже сделало свое черное дело. Но я искренне верю в чудо и поэтому иду вдоль склона, выдерживая максимально возможную скорость погружения.
Луч фонаря шарит влево-вправо, то и дело натыкаясь на свежие следы, оставленные в илистом дне беспорядочным падением судна. Иду точно по ним.
«Где же ты, чертов траулер? Ну, где?.. – точит сознание один и тот же вопрос. – Хоть бы ты снова зацепился лопастями винта за какой-нибудь скальный выступ и провисел некоторое время!..»
Пусто. Изредка поглядываю на подсвеченный дисплей компьютера.
Глубина сто сорок.
Сто шестьдесят…
На двухстах метрах давление настолько обжимает жесткий гидрокомбинезон вокруг тела, что чувствуется каждая складка шерстяного нательного белья. Ощущение не из приятных, но я настойчиво иду вниз…
