– Я думаю, что герцог имеет что-то против меня еще с тех пор, когда мы познакомились в Барселоне.
– Вполне возможно, – серьезно ответил Микель. – Это, кстати, в его стиле: ему помогают, а он потом ненавидит того, кто протянул ему руку помощи, – именно потому, что ею воспользовался.
– Помогите мне, пожалуйста!
– Я лично ничего не могу сделать, Жоан. Если бы герцог был моим другом, я поговорил бы с ним, но я этого делать не буду, потому что он меня не послушает.
– И как мне быть?
– Я все уже сказал тебе.
– Моя жена не продается. Я не отдам ее ни за что на свете.
– Ну что ж, я восхищаюсь твоей твердостью и безрассудством. – Глаза валенсийца заблестели, в них читалась ирония. – А ты спросил ее мнения? – Он уже открыто улыбался. – Может, у нее мозгов побольше, чем у тебя, и она думает иначе.
Книготорговец застыл в ошеломлении, уставившись на своего друга и не зная, что сказать.
11
Ватикан представлял собой небольшой городок на правом берегу Тибра, окруженный крепостными стенами, часть которых служила для обороны папского престола от внешних врагов, а часть отделяла его от Трастевере, – защищали анклав Папы от его врагов в самом Риме. Солдаты Ватикана, вооруженные алебардами и одетые в красно-желтую униформу, стояли на страже под величественной громадой замка Сант-Анджело, который ранее был мавзолеем императора Адриана, а сейчас служил главным бастионом города. Они поприветствовали Жоана. Это были валенсийцы, они часто видели Жоана в компании Микеля Корельи и признавали его одним из своих. Оставив позади впечатляющих размеров крепость, Жоан спешно направился к мосту Сант-Анджело, соединявшему Ватикан с Римом.
Стояло начало ноября, уровень воды в Тибре поднялся из‑за последних осенних дождей, вечерний свет облачного дня стремительно угасал, и порывы ветра заставили Жоана поглубже натянуть шляпу, чтобы ветер не унес ее. Он поплотнее завернулся в свой плащ, подумав о том, что ему надо спешить: Микель Корелья был прав – Рим становился опасен с приходом ночи.
Помимо семьи Орсини, которая объявила войну Папе, прочие могущественные семьи заключали альянсы или враждовали друг с другом по различным поводам и причинам, возникшим во время оккупации французскими войсками. В довершение всего на ничейных территориях, располагавшихся на границах владений, принадлежавших разным семьям, бесчинствовали банды беглых преступников, которые, не задумываясь, убивали за любую более или менее ценную вещь. Папа и его каталонцы были не в состоянии установить порядок во многих районах города.
Жоан нащупал под плащом рукоятки шпаги и ножа и крепко сжал их. Ощутив под рукой их твердую поверхность, он немного успокоился, ибо хорошо владел этим оружием. Но когда Жоан быстрым шагом переходил через мост, прикрываясь от ветра и холода, он вдруг ощутил безмерное пугающее одиночество.
– Рим еще не до конца усмирен и опасен после захода солнца, – сказал ему Микель Корелья на прощание. – Мы засиделись, и уже поздно. Возьми одну из моих лошадей, чтобы добраться до дому.
Хотя у Жоана была своя лошадь, он пришел домой к Микелю пешком. Во время прогулки легче думалось, а ему надо было хорошо поразмыслить о стольких событиях, происшедших за последние дни.
– Нет, спасибо. Не волнуйтесь, – ответил он с достоинством. – Я немедленно выхожу. Я дойду до дому пешком.
Та досада, которую он испытал после слов Микеля относительно своей супруги, заставила его отказаться от коня, несмотря на то что он прекрасно понимал, насколько разумно было бы принять предложение друга. Намек на то, что Анна, возможно, и сама была бы не прочь отдаться Хуану Борджиа, хотя и только для того, чтобы оградить свою семью от неприятностей, его сильно задел. И он отправился домой пешком, несмотря на настойчивость валенсийца.
Он пришел к Микелю Корелье, своему покровителю, чтобы искать защиты от домогательств папского сына, и обнаружил, что валенсиец готов защищать его врага, вместо того чтобы помочь ему, Жоану. И к тому же советовал ему подчиниться, чего Жоан не собирался делать ни в коем случае. В довершение всего Микель выказал сомнение по поводу Анны, которая, по его мнению, возможно, не способна сопротивляться назойливому поклоннику. Осознавать это было больнее всего.
Он обменялся приветствиями со стражниками, стоявшими внутри башенок с другой стороны моста, и углубился в переплетение улиц, ведущих к Кампо деи Фиори и его дому.
Как же изменилась его жизнь! Его родители были бедными рыбаками, жившими в забытой богом деревне, а он стал владельцем собственной лошади, одевался, как кабальеро, и владел шпагой, как немногие. Он поселился в Риме – центре мира, имел процветающее дело, и в его доме жили мать и сестра, которых он сумел спасти, выполнив частично обещание, данное отцу.
У него было все, о чем он мечтал. Его женой стала женщина, которую он ценил выше всего. Но был ли он свободен – настолько, как обещал своему отцу? Был ли он так же свободен, как его отец, когда он плыл на лодке со своими друзьями в поисках сокровищ – серебристых рыб и кроваво-красных кораллов, которые скрывались в синем море?
И он сказал себе: «Нет, я не свободен». Жоан был вынужден связать себя обязательствами и заплатить различную цену, чтобы иметь то, чем он сейчас располагал. Одним из этих обязательств было слово, данное Бернату де Виламари, адмиралу короля Фернандо Испанского. Он обязался отслужить десять месяцев в войске короля. Это обязательство не было обусловлено каким-либо сроком, и Жоан старательно отодвигал время его исполнения, поскольку хотел быть полностью уверен в том, что его семья прочно обосновалась в Риме и что книжная лавка за время его отсутствия будет по-прежнему процветать.
Было у него и второе обязательство, которое несколько месяцев назад он подписал с таинственным человеком, представленным ему его другом Антонелло – книготорговцем из Неаполя. Это был Иннико д’Авалос, маркиз дель Васто, губернатор островов Искья и Прочида. Жоан прекрасно помнил, как маркиз спас ему жизнь, пустив в замок Кастель делль Ово в разгар вторжения французов в Неаполь. Так Жоан смог присоединиться к гребцам на галере, которую потом благополучно покинул, и спастись от виселицы.
Но не только жизнью он был обязан маркизу: именно д’Авалос предоставил ему вексельные поручительства и часть денег, на которые он смог открыть книжную лавку в Риме. Маркиз дель Васто и Антонелло, его неапольский коллега и друг, как и Жоан, верили в свободу и в книги, которые воспринимали как непреложное условие движения к ней, и по мере сил способствовали распространению независимой культуры.
Несмотря на все сказанное, Жоана беспокоили вовсе не эти обязательства; по-настоящему его волновали обязательства перед Микелем Корельей и кланом сподвижников Папы Александра VI – каталонцев. Практически не осознавая этого, с легкой руки своего друга Микеля Корельи Жоан стал считать их своими, а они считали его одним из них. Он принимал помощь Микеля и его друзей и гордился принадлежностью к этому клану. К тому же это обеспечивало множество удобств, но теперь, с возвращением Хуана Борджиа в Рим, его чувства претерпели радикальные изменения. Ни с того ни с сего во главе клана встал этот юный выскочка, о похождениях которого в Барселоне Жоан знал слишком много и которого привык считать недостойным человеком. И в довершение всего этот субъект думал, что имеет право на любовные отношения с Анной. Жоан досадливо покачал головой. Он слишком многое отдал в своей борьбе за свободу и слишком сильно любил свою жену, чтобы подчиниться.
Из‑за холода и ледяного ветра улицы быстро опустели. Вокруг стемнело, и у ворот некоторых домов уже горели факелы.
Жоан шел широким шагом, стремясь как можно скорее добраться до Кампо деи Фиори, и ругал себя за то, что задержался в доме Микеля. Он должен был взять предложенного ему коня. Через мгновение он понял, что его преследуют двое мужчин в низко надвинутых широкополых шляпах и просторных плащах. Первая пришедшая ему в голову мысль была о герцоге Гандийском, но потом он сказал себе, что Хуан Борджиа не испытывал необходимости в наемных убийцах. Он обладал слишком большой властью и был, вне всякого сомнения, уверен в том, что сумеет воплотить в жизнь свои желания относительно чужой женщины без необходимости избавиться от ее супруга. Эта убежденность заставила его подумать о том, что следовавшие за ним люди не были рубаками, но проходимцами, прятавшими под плащами ножи и дубинки. И в этом случае Жоан не мог позволить, чтобы его преследовали: если у этих разбойников имелись сообщники, затаившиеся дальше по улице, он оказывался в серьезной опасности.
