Недели три назад неожиданно температура упала до сорока семи градусов. Такой аномально холодной зимы в наших краях не было лет двадцать. Даже Иные были вынуждены утеплиться, а их одежда была в разы лучше нашей. Тогда несколько человек замёрзло насмерть. Иные явно были недовольны таким раскладом, и пока несколько дней держались морозы, позволили узникам не покидать бараки. Неожиданные выходные казались чудом, и узники, не вылезая из кроватей, тихо переговаривались, кто-то пел, третьи спали и набирались сил. В те чудесные дни мы впервые за долгие месяцы получили кофе: горький и противный, но зато горячий. Казалось, что теперь станет легче и проще, что Иные оставят нас в покое, но стоило морозам спасть, привычная рабская жизнь вернулась в свою колею.
Я сел на кровать и начал ждать. Надо было сходить в лазарет к бредящему старику и попытаться его допросить, да и завалы надо закончить разбирать. Думать о том, что Иные сделают с нами не хотелось, ничего хорошего точно не будет. Иг так точно устроит очередную экзекуцию, в назидание остальным.
Минут через двадцать в мою комнатёнку зашла Узза. На пороге маячили фигуры четырёх солдат, видимо, сопровождавших её. Уззу можно было понять: как бы не были ослаблены узники, как бы не была сильна сама Узза, разъярённая толпа могла и растерзать её за считанные секунды. Её ненавидели многие в лагере, считая одной из главных виновниц обрушившихся на нас бед.
— Марк, — Узза подошла вплотную, и я, поднимаясь на ноги, слегка задел её. Она поморщилась, но не отошла. — Сейчас тебя проводят в лазарет. Допросишь того безумца. Если надо, можешь применить силу, но добейся от него нормальных показаний. После отправляйся к завалам, вчерашняя группа уже будет там. И сегодня ты будешь им помогать. Надеюсь, ты не будешь настолько глуп, чтобы затевать драки.
— У меня и в мыслях подобного не было, — пробормотал я, опуская взгляд.
— Очень на это надеюсь, — Узза оглянулась и посмотрела на солдат. Те равнодушно смотрели перед собой, но, заметив направленный на них взгляд Уззы, тут же повернулись к нам спиной. — Не знаю почему, но ты располагаешь к себе больше, чем остальные. У тебя хватило ума смириться с происходящим, поэтому ты был награждён. Ты следуешь установленным правилам, и, как мы и обещали, это поощряется. Но ты должен понимать, что любой промах будет замечен, и я не потрачу ни секунды, чтобы за тебя заступиться. Это понятно?
— Да, — я осмелился поднять голову и посмотреть на неё.
Узза была бледна, болезненно бледна. Даже волосы, казалось, стали тусклыми, а глаза приобрели лихорадочный блеск.
— Если ты сможешь выбить показания из старика, то получишь, — Узза запнулась, — подарок. Думаю, тебе он понравится. Вопросы есть?
— Нет, — соврал я.
— Лучше спроси сейчас, пока я не передумала. У тебя один шанс.
— Что вы сделаете с нами? — быстро выпалил я, и тут же опустил взгляд, надеясь, что Узза действительно в хорошем расположении духа и подобный вопрос не вызовет у неё ярости.
— В каком смысле? — этот вопрос Узза задала сама, не используя своё голосовое устройство. Голос у неё оказался мягкий и тихий, а слова, произнесённые с трудом, прозвучали с акцентом.
— Что вы сделаете с нами за вчерашний взрыв?
Узза взяла меня за подбородок и заставила поднять голову. От холода её пальцев я вздрогнул и с трудом подавил желание отстраниться. Минуту Узза задумчиво смотрела на меня, словно пыталась вспомнить, о чём мы сейчас говорили.
— Пока не решено, — наконец ответила она и опустила руку. — Но будь уверен, если виновные выжили, их ждёт самая страшная участь.
— А если нет? — вырвалось у меня.
— Это уже будет решаться отдельно.
Узза говорила медленно, с трудом произнося букву р. В другой ситуации это показалось бы мне милым. Невольно я подумал, что ей идёт этот акцент, и в другой ситуации я бы принял её за иностранку.
— Но тебя не тронут. Разумеется, если ты непричастен к взрыву. Но если ты, — Узза замолкла.
— Это не я, — твёрдо произнёс я. — Зачем мне это? Взрыв такой силы не сможет уничтожить вас, только разозлить. И даже если бы погибли все ваши солдаты, что дальше? Бежать нам некуда. Вся наша планета — один огромный лагерь, где мы всего лишь заклеймённый скот для вас. И если умрёт один пастух, на его место придёт другой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Пастух? — Узза опять нахмурилась, и тонкая морщинка перечеркнула её лоб. — Что это значит?
— Это метафора, — осторожно произнёс я.
— Ваш язык слишком нагромождён, — с презрением отозвалась Узза. — Зачем все эти сложности? Метафора — это, — она запнулась, и через несколько секунд из устройства на её виске раздался механический женский голос, — слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит сравнение предмета или явления с каким-либо другим на основании их общего признака. — Узза поджала губы, а затем опять заговорила своим голосом. — Вы странные существа.
"А вы будто нет" — подумал я про себя, но вслух лишь произнёс:
— Без художественных средств язык звучит блекло и бедно.
Этот разговор начал казаться мне абсурдным. Уззе, похоже, тоже, потому что она встряхнула головой и сухо произнесла:
— Пожалуй, хватит этих разговоров. Отправляйся в лазарет.
Она вышла и на пороге что-то приказала солдатам. Те кивнули и жестом приказали мне следовать за ними. Пока мы шли через барак, то тут, то там раздавались насмешливые и злые комментарии. Некоторые утверждали, что я наконец провинился, и меня ведут на экзекуцию, другие отпускали сальные шутки в сторону Уззы. Иные не обращали на это внимания.
На улице было морозно и ветрено. При мысли о предстоящей работе на таком холоде я невольно поёжился. Руки почти моментально окоченели, и я натянул пониже рукава, стремясь хоть немного отогреть пальцы. Узза направилась в сторону корабля, а я в сопровождении солдат в противоположную сторону к лазарету.
Лазарет был огорожен, возле небольшой калитки стояли двое Иных. Они что-то обсуждали, и на их лицах застыли странные улыбки: кривые и уродливые, будто эти солдаты только-только узнали, что мышцы лица способны двигаться подобным образом. Сам лазарет был точной квадратной формы, в три этажа. На уровне второго и третьего по всему периметру расположились окна. Внутри я был лишь единожды, когда осенью, простояв несколько часов под проливным дождём на ветру сильно заболел. На ноги меня поставили за два дня, но и этого времени хватило, чтобы насладиться теплом и удобствами, которые Иные создали для больных. Сюда попадали только в случае тяжёлых заболеваний или травм, и почти всегда он был заполнен полностью. Врачи Иных знали своё дело, и очень скоро узники могли вернуться к своим обязанностям.
В коридоре нас встретил один из врачей. Сопровождавшие меня солдаты обратились к нему, по-видимому, сообщая о цели нашего визита. Тот кивнул и жестом поманил меня за собой. Солдаты остались ждать возле входной двери.
Вслед за врачом я поднялся на третий этаж и сразу оказался в просторном помещении, заставленном кроватями, на которых лежали или сидели узники. Вдоль рядов кроватей сновали врачи с инструментами в руках или бинтами. В дальнем углу лежали те, кто умудрился выжить при взрыве. Некоторые из них громко стонали, другие тупо смотрели перед собой, не обращая внимания на происходящее вокруг них. Они казались неживыми, и только судорожно вздрагивающие груди от дыхание свидетельствовали, что в них ещё теплится жизнь.
Безумный старик сидел на кровати возле окна. Обхватив голову руками, он качался из стороны в сторону, тихо и монотонно напевая какую-то мелодию себе под нос. Его запястья были перевязаны бинтами, а от ножки кровати под одеяло, где находились ноги, тянулась тонкая цепочка. На мой немой вопрос врач спокойно, будто сообщал прогноз погоды на неделю, ответил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Сбежать пытался. И хотел браслет сорвать с руки. Совсем обезумел. Сомневаюсь, что он когда-нибудь сможет здраво мыслить. Не думаю, что тебе удастся что-то у него узнать.
